Архипелаг

Около марины при входе в морскую лавку висит большой щит с объявлениями о наборе команды на катера и яхты. Гэвин подходит ближе, начинает читать. Большинство объявлений написано очень давно. Он ставит пакеты на землю, в задумчивости чешет бороду. Ему уже приходила в голову мысль о помощнике — когда они только прибыли на острова Эй-Би-Си. От Арубы до Картахены идти далеко, этот переход известен своей сложностью. Ветры сильные, дуют с разных сторон, на широтах чуть севернее Колумбии свиваются в миниатюрные вихри. Дальше — Колумбия, печально знаменитая пиратскими рейдами. Если они и дальше пойдут на запад, им придется пробыть в открытом море дня три, не меньше. Пока они перепрыгивали с острова на остров, иногда позволяя себе ночной переход, все было нормально. Оушен могла спокойно спать внизу, они шли по гладкому, добродушному морю, от порта к порту, без происшествий, исключая разве что Маргариту.

— Погоди-ка, ду-ду, — говорит он, шаря в карманах.

Находит маленькую записную книжку, достает из бумажника любимую ручку, быстро пишет объявление:

Отправляюсь на Картахену в течение следующей недели или двух. Одинокий шкипер с ребенком и собакой на борту. Ищу команду / ночную смену для трех дней открытого плавания. Яхта «Романи», стоит на причале напротив казино.

Он прикрепляет свое объявление прямо в центре щита.

— Папа, ты что написал?

— Объявление.

— Зачем?

— Нам нужна помощь, если мы собираемся и дальше идти на запад.

— Какая помощь?

— Еще один моряк, вроде меня.

— На нашей яхте?

— Да, он будет нашим гостем. Всего на три дня. Это будет весело, правда?

— Я не люблю гостей.

— Он нам пригодится.

— Тогда хотя бы пусть этот гость будет не таким большим, как ты.

— Хорошо, колбаска, постараюсь найти для тебя маленького морячка.

Они бредут сквозь аркаду магазинчиков, когда в небе раздается громкий треск, сопровождаемый низким грозовым ворчанием. Сюзи жалобно скулит, и Гэвин берет Оушен за руку.

— Пошли скорее, — торопит он, и они бегут по траве на причал, по которому уже барабанят капли дождя.

Не успевают они укрыться на «Романи», как небеса разверзаются, проливаются сплошной стеной ливня, разворачивающего небесные складки как бесконечные отрезы серебряного шелка. Он поднимает на мокрую палубу сначала Оушен, потом Сюзи, затем и сам перепрыгивает через перила, с удивлением отмечая, что теперь делает это с легкостью.

Они укрываются в кают-компании, насквозь пропахшей мокрой псиной и сырным соусом. Гэвин ставит чайник, начинает распаковывать пакеты, расставляя продукты по полкам и шкафчикам. Насквозь мокрые Сюзи и Оушен сидят рядышком, наблюдая за ним с одинаковым ожиданием в глазах. Он растирает их одним полотенцем, обе как будто одинаково виляют ему хвостиком. По крыше барабанит дождь, не хуже чем в Порт-оф-Спейне. Такой же дождь, как тот, что разрушил их дом, сплошным потоком льет с неба.

Оглушающий ураганный дождь, такой сильный, что яхта раскачивается, такой громкий, что приходится перекрикивать его. Оушен смотрит вокруг большими глазами, но молчит. Не плачет, не устраивает истерик.

Гэвин вынимает диск с рождественскими песенками, ставит на полную громкость, начинает подпевать «Колокольчики звенят».

Оушен смеется, Сюзи гавкает.

— «Колокольчики звеняют, грязные носки воняют», — поет Гэвин.

Оушен заходится смехом.

— «Грязные носки воняют!» — с восторгом подпевает она.

— «Дед Мороз, Дед Мороз, потерял в дороге нос»…

— «Потерял в дороге нос!»

Так они поют все вместе под знакомые мелодии. Оушен прыгает, дрыгает ногами, танцует диско в ритме рождественских песнопений, а дождь стучит и стучит по крыше — весь день и даже вечером.

Вечер Рождества — значит, они уже месяц в пути. Они проплыли пятьсот морских миль, дошли до точки невозврата. Им уже не повернуть обратно, на восток: идти по бурному морю против ветра практически невозможно. Но идти дальше, на запад, пожалуй, еще тяжелее: придется выйти в открытое море, бороться со столкновением ветров в парусах, с неизвестными морскими течениями. Правда, у него есть мечта, та самая, которую он никогда не смел высказать вслух. Когда Оушен внезапно падает на спальник и засыпает глубоким сном, Гэвин раскрывает бортовой журнал и записывает:

Галапагос. Я хочу дойти именно туда. Некоторые зовут эти зачарованные острова краем мира. Сам Мелвилл посетил Галапагосские острова, а я мечтал добраться до них с самого детства. Сколько раз мы обсуждали это с Клайвом? Сколько раз мечтали, как вырвемся на волю, отдадимся на милость своим желаниям? Я хочу побывать там, где кончается Земля. Посетить остров Санта-Крус, который называют Индефатигабл — «Неутомимый».

На следующий день дождь не думает прекращаться, и яхты в марине жмутся друг к дружке, будто пытаясь согреться. На других яхтах жизнь кипит: кто-то поет песни, кто-то трубит в рожок — дождь всех моряков запер в кают-компаниях. Причал потемнел от сырости, стал скользким, игуаны пропали, морские птицы улетели.

В салоне Гэвин стелет на стол яркий платок, расставляет тарелки, разрезает цыпленка барбекю, произносит тосты за мир на земле и за мамочкино здоровье. На гарнир подает пюре с горошком, на десерт — пудинг. Гэвин смотрит на свои руки: кожа на них зажила, стала розовой и гладкой, как у ребенка, — болезнь вошла в стадию ремиссии, все раны вдруг зажили. Но через какое-то время откроются снова.

Он рад, что выкинул в море телефон. Это была хорошая идея, лучшая за долгое время. Теперь никто не сможет позвонить из офиса, не потянет обратно в старую жизнь. Иногда стоит совершать радикальные поступки. И компьютер он тоже оставил в розовом доме, так что имейлов тоже можно не страшиться — он не представляет, кто писал ему, ругал, вразумлял. Теща? Начальство? Друзья? Он не знает, передал ли Пако его слова Клайву, вспомнил ли хотя бы главное, что они «ушли на запад»? А сейчас он общается с картами, навигатором, со своим журналом. Месяц свободы уже кое-что! За это время он смог отстраниться от старой жизни, взглянуть на нее со стороны, немного залатать измученную душу. Но с выздоровлением приходят новые вопросы, и главный: что же он натворил? Пока сил разбираться в себе не было, кроме невнятного «я сбежал», он ничего придумать не мог. Почему сбежал? Да потому, что не мог выносить жизнь в розовом доме, потому что умирал, засыпал, стоя в туалете, выбился из сил. Сбежал, потому что хотел выжить.

С самого начала путешествия ему практически ничего не снилось. Сны были пусты, как сыпучие пески. Иногда мимо проплывала одинокая крылатка, шевеля полосатыми крыльями, скорбно опустив уголки рта. Крылатки, игуаны, рыбы, рептилии заполняли его ночные часы. Странно, но ему совершенно не стыдно за свой побег, и его любовь к жене во время путешествия не уменьшилась.

— Папа?

— Что?

— А мама будет праздновать Рождество?

— Да, конечно, вместе с бабушкой Джеки.

— Как ты думаешь, она уже проснулась?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда мы поехали проведать ее, она спала, помнишь?

— А… не знаю, ду-ду. Правда.

— Почему она заснула?

— Чтобы поправиться.

— Она поправляется?

— Да.

— Можно позвонить бабушке?

Гэвин обдумывает это предложение. Сейчас ему кажется, что он уже сможет поговорить с Джеки и ничего ужасного не произойдет. Он стал сильнее, в голове меньше тумана. Вчера он заметил недалеко от марины международные телефоны-автоматы. Может быть, тогда и у него промелькнула мысль о возможном звонке?

— Хорошо, ду-ду, давай позвоним, когда дождь утихнет.

Дочь громко жует пюре, чавкает, не закрывая рта, ожидая его реакции.

— А мне можно с мамой поговорить?

— Можно, если она подойдет к телефону.

— А с бабушкой?

— Да. Теперь закрой рот и ешь медленно, а то подавишься.