Архипелаг

Они замечают ее одновременно.

— Нееет! — кричат они в унисон.

Но, подобно черным ящерицам Лос-Рокеса, игуана не понимает, чего нужно опасаться, и не принимает летящие на большой скорости машины за хищников. Медленно, уверенно перебирая лапами, она добирается до середины трассы.

— Ах нет же! — невольно вскрикивает он.

Оушен закрывает глаза руками.

Почему-то Гэвин уверен, что водители объедут игуану, но тут — хрясь! — первая же машина переезжает прямо через нее и уносится, оставив на дороге истекающее кровью, изуродованное тело. Гэвин хлопает дверцей, пересекает колонну движущихся автомобилей, останавливается на разделительной полосе. Ящерица длиной около метра еще дышит. Жестами он велит машинам затормозить, смотрит в умирающие глаза, говорит «Прости». Берет игуану на руки, несет к обочине дороги, кладет в те же самые кусты, из которых она только что выползла. И всю дорогу клянет раздавившего ее водилу, клянет всех водителей, которые думают, что имеют право давить тварей Божьих.

Глава 11

ОДИН СЧАСТЛИВЫЙ ОСТРОВ

В ночь под Рождество они отбывают на Арубу. Море встречает их тяжелыми гладкими валами, дышит глубоко, спокойно, мягко перекатывая яхту по толстому брюху вперед, на запад. «Романи», чуть виляя широким корпусом, уверенно пробирается сквозь безбрежную синеву.

Утром в сочельник они швартуются в Оранье-стаде кормой к пристани. На марине «Ренессанс» собрались лодки всех видов и типов: здесь и молочно-белые суперяхты, и рыболовные катера с двойными палубами и рубками, и возвышающийся над остальными судами круизный лайнер «Мечта», и крошечные пироги с намалеванными на бортах названиями типа «Морская муха». И снова Гэвина поражают демократические условия местных марин: здесь все суда находятся в равном положении. Все, и миллионеры, и бедняки, платят по десять баксов за стоянку. У каждой лодки есть свое имя, свое лицо: тут на палубе стоят велосипеды, там сушится белье, а у кого-то даже герань растет в горшках на подоконниках. В этом плавучем сообществе по-домашнему уютно, со всеми обращаются как с равными, несмотря на расположенную неподалеку вертолетную площадку — явный признак больших денег.

Небо уже набухло черно-фиолетовыми облаками, но пристань выбелена солнцем и населена игуанами. Аруба, третий из Антильских островов, расположен ближе всего к Соединенным Штатам. Берег испещрен валунами вулканической породы, и практически на каждом, подобно уродливой русалке, восседает игуана. Здесь игуаны обращают больше внимания на людей, даже пытаются подавить их своим авторитетом. Здоровенные ящерицы снуют туда-сюда, вылезают на пристань прямо под ноги туристам, загорают, подставив солнцу толстые брюхи, заставляя обходить себя по большой дуге. Эти миниатюрные аллигаторы захватили весь пирс. В воде у берега царствуют огромные синие крабы, да и вообще здесь рай для бронированных созданий.

Прямо напротив причала, несмотря на раннее утро, работает казино. Оно заполнено моряками, в качестве приза у входа выставлена красная «тойота». На ее номерном знаке внизу приписка: «Один счастливый остров».

Гэвин и Оушен выходят на берег и сразу отправляются завтракать. В аркаде марины много закусочных, тут и «Сабвэй», и «Данкин Донатс», и «Тако Белл». На этом голландском островке больше казино, чем на других островах, здесь расположены самые многоэтажные, самые дорогие отели. Гэвин пытается разобраться: почему ему легко принять более ранние вторжения голландцев с их причудливой архитектурой или испанцев с их дикими ослами, но его так раздражают захватчики двадцатого века, принесшие казино и «Тако Белл»?

Не потому ли, что, в отличие от цивилизованных европейских захватчиков, американцы и сами дикари? Представители Нового Света не строили величественных городов, как испанцы, британцы или голландцы, не везли сюда людей, деревья, растения, животных, не насаждали свой язык. Америка еще молода и захватила местные острова недавно, исподволь, без боя, через кабельное телевидение и цепочки фастфуда. И теперь здесь все пьют кофе в «Старбаксе», заказывают апельсиновый смузи и донатсы.

Игуаны шныряют мимо них по траве, и Гэвин покрепче привязывает Сюзи к стулу. Оушен замечает, что кафе названо именем помощника Ахаба.

— Папа, а Старбак был хороший человек?

— Да, очень. Мягкий, вежливый, умный. Он-то не хотел, чтобы Ахаб гонялся за белым китом.

— Почему?

— Потому что кит — дикое животное, зверь, который думает по-своему, не так, как мы, люди. Да, кит покалечил Ахаба, но ведь он защищался! Это Ахаб сначала хотел поймать кита, верно? Вот кит и укусил его. Старбак думал, что мстить животному — чистое безумие.

— А Ахаб хотел сильно наказать кита?

— Да. Хотя Старбак и говорил ему, что неразумно воевать с природой. Мне кажется, Моби Дик — воплощение Бога, понимаешь? Божественной сущности великой Природы.

— А когда нас накрыла волна, это тоже Природа сделала?

— Да.

— И покалечила нас?

— Да.

— Но ведь Природа не хотела нас покалечить?

— Нет, конечно, не хотела. Просто Природа живет по своим законам.

— Папа, я боюсь.

— Чего, крошка?

— Я боюсь Природы.

— Не глупи, малышка. Ты сама — часть Природы, как и мы все.

Недалеко от них, устрашающе надув грудь, прохаживается игуана, подбирая крошки, которые бросают ей сидящие за соседним столиком туристы.

Сюзи издает низкий рык.

Игуана замирает, поводит головой, ищет источник опасности. Сюзи готова броситься на нее, устроить кровавую схватку. Гэвин на всякий случай берет ее за ошейник.

— Папа, а если игуана укусит Сюзи, она ее укусит в ответ?

— Конечно.

— Может быть, Ахаб думал, что он тоже кит?

— Нет, но он был изранен, понимаешь, нес в себе много душевной боли. Вот только выместить боль он решил на Моби Дике. Звери тоже дерутся, но по-другому, не так, как люди. Они не хотят обидеть чувства друг друга, просто им нужно выживать. Но Ахаб дал волю своим эмоциям.

— А у Сюзи разве нет эмоций?

Официантка ставит на стол тарелку со свежими булочками, но Оушен не замечает, увлеченная поиском смысла жизни.

— Папа?

— Конечно, у Сюзи есть интеллект, и эмоции тоже есть, как и у дельфинов. Животные могут испытывать боль, страдать, печалиться, иногда даже дуться. Но у них короткая память, они не помнят обид, нанесенных им в детстве, их не обуревает жажда мести.

— Жажда мести?

— Именно она. Давай ешь свои булочки.

Он кидает на нее выразительный взгляд: «Утомила ты меня своими вопросами, замолчи уже и жуй!»

Гэвин отламывает кусок хрустящей корочки и думает о том, сколько боли он сам испытал в жизни. Вспоминает, как однажды, еще до знакомства с Клэр, его бросила женщина, которую он любил, — походя, по телефону. Он тогда рыдал, как ребенок, полгода ходил как в воду опущенный. Может быть, Клэр тоже бросила его, а он и не знает? Его столько раз отвергали, может, поэтому он построил свой дом-крепость, но и его разрушила волна… А в ответ он снова строит стену, еще выше. Но невозможно отгородиться от горя, от боли. Нет понятия «безопасная жизнь», «надежная работа». Он и сейчас не знает, как залатать дыры, заделать трещины, как избежать наводнений, белых китов, капризов природы, способных поранить, искалечить или вообще убить.

После завтрака они идут гулять по Ораньестаду. Из всех магазинов звучит ритмичная музыка калипсо, улицы уставлены карамельного цвета голландскими домиками с барочными фасадами, а в магазинах продают белоснежные летние платья. И снова звучит креольский говор вперемешку с папьяменто — и этот остров, который когда-то захватили голландцы, в череде веков выплавил собственный стиль.

Они заходят в магазин, где Оушен в качестве елки выбирает краснолистное растение в горшке. Тут же покупают рождественский пудинг, цыпленка барбекю, апельсины, воздушные шарики и шоколадный мусс. Нагруженные пакетами, возвращаются на яхту. Сюзи ведет их, натягивая поводок.