Страница 3 из 13
– Да, именно такой. Только во сне он был без кота.
– Всё, знаю его!.. – Директор откинулся на спинку кресла так, что на флотских погонах сверкнули золотистые цветочки сакуры.
– Откуда вы его знаете? Он вам тоже снился?
– Не важно. Это всё равно засекречено. Продолжаем.
Кимитакэ сам не понял, как беседа перетекла к биографии прославленного доктора Окавы Сюмэя. Видимо, просто перетекла на алой волне терпкого вина.
Было не очень ясно, как это может помочь в организации каллиграфической защиты. Кимитакэ подумал, подумал над этим вопросом, глотнул ещё вина и решил, что адмирал попросту по-настоящему плохо разбирается даже в обычной каллиграфии. И попросту рассказывает всё, что удалось выяснить, – вдруг что-нибудь пригодится.
К тому же сама биография оказалась настолько интересной, что Кимитакэ сам не заметил, как заслушался. Он не особенно интересовался его творчеством и идеями, если не считать мощнейшего открытия, что «пройдя через коммунистическую революцию, Россия вступила в противоестественную связь с Красным Драконом…». Но с каждым новым событием жизнь и личность Окавы Сюмэя становились всё интереснее.
Кимитакэ был бы счастлив сразиться с таким великолепным противником.
2. «2600 лет истории» Окавы Сюмэя
Про профессора Окаву Сюмэя написано слишком много – и всё не по делу. Поэтому придётся рассказать про него с начала и во всех подробностях.
Окава Сюмэй был одним из самых деятельных интеллектуалов военного времени. При жизни в американских газетах его называли самым опасным человеком Японии.
В наши дни всем уже ясно, что это был настоящий боевой мудрец, которого ожидаешь встретить скорее где-нибудь в горах Сычуани, а то и в классической древности. Укрытое пеплом забвения в послевоенную эпоху, в наши дни это имя всё ярче разгорается над просторами пробуждающейся Евразии – вот почему каждому из нас следует побольше узнать про этого великого человека.
Он родился в Сакате – небольшом городке на морском берегу, что окружён уютными зелёными холмами.
Если двинуться от этого города на север, окажешься в суровых, так и не освоенных горных лесах, которыми порос весь север главного острова Японского архипелага. Эти места, хоть и неприветливые, тоже могут быть полезны для государства, но они так толком не освоены, – ведь нужно осваивать кучу новых колоний, от Суматры до Карафуто. Так что после Сендая до самого более-менее заселённого побережья Аомори досужие пассажиры увидят только сосны, редкие халупки путевых обходчиков и нищие, затравленные деревеньки.
В этих деревеньках живы древние обычаи, потому что на усвоение новых у тамошних жителей нет ни денег, ни возможностей. Стариков относят в горные леса, как только они одряхлеют настолько, что точно не могут вернуться. А лишних младенцев по-прежнему оприходуют, причём прогресс добрался и сюда: раньше просто решали головой об забор или душили руками, а теперь заворачивают головку в газету, пока малютка не задохнётся.
Но юный Окава смотрел совсем в другую сторону, на юг. Там, на юге, располагалась далёкая загадочная столица, а ведь только в столице человек его склада мог себя по-настоящему проявить.
Его славные предки были врачами при дворе местного князя. К моменту рождения Окавы влияние поистратилось: семья губернатора лечилась уже у другого врача. Весь шик, доступный его отцу, врачу-окулисту, ограничивался тем, что он отказывался принимать недостаточно культурных пациентов, а в конюшне держал превосходного арабского скакуна – и развозил на нём лекарства. Воспитанию сына он никак не мешал, и с самого детства Окава мог целыми днями играть в войнушку с двумя младшими братьями или читать классических философов, мечтая о карьере мудрого кунг-фу мастера.
Примерно в том же возрасте впервые обнаружилось его слабое зрение. Возможно, оно было врождённым. Сам Окава утверждал, что зрение ослабло после того, как ему дали по голове в сражении с недобитыми местными ниндзя, ведь в горах северного Хонсю их до сих пор несметное множество…
Читатель волен выбирать ту версию, которая ему ближе, а Окава Сюмэй с тех пор обзавёлся замечательными круглыми очками в черепаховой толстой оправе. В таких очках любой покажется образованным.
А ведь Окава в придачу ещё и вправду был образованным, причём с детства. Он обладал как раз тем редким, но выразительным качеством, обладателей которого европейцы обычно считают умными, – у него ещё в детстве был отлично подвешен язык. Окава мог говорить о чём угодно, сколько угодно и так восторженно, что всем, кто слышал, даже казалось, что они что-то поняли.
Ближе к семнадцати годам Окава заявил отцу:
– Папа, даже ты ничего не можешь сделать с моим зрением. Я думаю, что окулиста из меня не получится. Можно я вместо этого поеду в Токио изучать классическую немецкую философию?
– Сынок, наш род – древний и уважаемый, – ответил отец. – Вся округа знает фамилию Сюмэй. Поверь, с такой фамилией ты смог бы стать окулистом, даже если бы родился без глаз.
– Пойми, отец, я всё-таки хотел бы исцелять душу, а не тело, – сообщил Сюмэй.
– Ты что, начитался христиан?
– Я прочитал достаточно христианской литературы, чтобы моя верность учению Будды стала алмазно-непоколебимой.
– Это радует. А вообще-то душу лечить проще, чем тело. Тело слишком легко сломать, а душу можно терзать бесконечно.
– Отец, меня волнует важнейший вопрос: что есть жизнь? Этот вопрос и к медицине относится! И пока я не найду ответы на все вопросы, которые так болезненны для моего сердца, я никогда не буду в покое. Печаль, боль и агония переполняют меня! Они всегда со мной, они, можно сказать, и есть моя настоящая семья!
– Да я уже понял, как сильно тебе хочется дурить людям голову! – не выдержал отец. – Ладно, я не возражаю. Если ты так решил – проваливай! Я с тобой семнадцать лет под одной крышей живу, уже убедился, что переубеждать бесполезно. Могу даже из родовой книги вычеркнуть. На тот случай, если ты боишься, что опозоришь семью, – и раз ты говоришь, у тебя уже появилась другая.
К счастью, отец спешить не стал и из родовой книги философски настроенного сына не вычеркнул. Так что семью Окава со временем не опозорил, а прославил.
А пока юный Окава выдержал серьёзный экзамен и поступил в легендарную Старшую школу № 5 в Кумамото. Пусть и не Гакусюин, но тоже престижное место.
Уже со стороны видно, как серьёзно проходит там обучение. Двухэтажное здание из красного кирпича в британском стиле, тесные сводчатые коридоры второго этажа, – когда их видишь, то невольно вспоминаешь Италию. Ещё есть здоровенный, в два этажа, кирпичный куб химической лаборатории, а сразу под ним – огородики. Сколоченные из белых досок общежития с огромными окнами напоминали добротную провинциальную гостиницу, а внутри, помимо коридоров и двухместных комнат, можно было отыскать и пианино, и даже бильярдный стол.
Но самым важным была, конечно, опека Старшей школы № 5 со стороны кабинета министров. Да, дети самих министров учились в Гакусюине. Но любому министру необходимы помощники, чтобы взвалить на них всю работу. Вот их-то в пятой школе и готовили.
Министр образования так и сказал в своей речи по случаю открытия школы: «Задача Старшей школы № 5 – готовить людей, достойных направлять умонастроение масс».
И Окава Сюмэй тренировался направлять умонастроение масс уже с первых дней в новой школе. Он сделался главным редактором журнала при школьном литературном кружке и вступил в дискуссионный клуб. В заметках он ссылался на три непререкаемых авторитета: Карла Маркса, Иисуса Христа и крупного американского экономиста Ричарда Эли. И там усвоил, что главное в идее – чтобы она вызывала хотя бы смех, а название эссе должно шокировать («Не правда ли, деньги вещь немного развратная?»).
В августе 1906 года Окаве Сюмэю впервые выпал шанс испытать свою способность «направлять умонастроение масс». А повод подал барон Курино Синъитиро.