Страница 1 из 13
Александр Накул
Самый опасный человек Японии
Стальная Хризантема
История про Кимитакэ и Юкио
Проснувшись поутру 20-го числа, я подумал: «Наверное, все уже на станции Сюндзоку, а то и вовсе в поезде»…
Никогда я не был в Эносиме, и оттого мне ещё больше туда хотелось. Я думал о ней весь день, до самого вечера.
Когда я лёг спать, мне приснился такой сон: я поехал вместе со всеми на экскурсию в Эносиму. Я хорошо провёл время, но кругом были камни, которые мешали мне идти.
Хираока Кимитакэ, школьное сочинение
Книга 2. Самый опасный человек Японии
– Фантомас!
– Как вы сказали, простите?
– Я говорю – Фантомас!
– И что же это значит?
– Ничего… А может – все!
– Однако! А кто это такой?
– Никто не знает… Но, тем не менее, он существует!
– Хорошо, но чем-то же он, в конце концов, занимается, этот кто-то!
– Он наводит ужас!..
Пьер Сувестр, Марсель Аллен. “Фантомас”
Часть 1. Отрубленная голова директора школы
1. Игра в самолётики под кроватью
Был знаменательный день: в самую престижную школу Токио должен был приехать с лекцией тот, кого американские газеты называли самым опасным человеком Японии.
Согласно законам и реестрам Министерства народного просвещения, все школы в стране равны и дают великолепное образование. Но при этом все (даже те, кого сюда так и не приняли) знают, что самая престижная из школ – Гакусюин. И дело не в том, что тут учат как-то особенно хорошо. Гакусюин не выпускает ни учёных, ни деятелей культуры, а здешние обычаи и розыгрыши невольно заставляют вспомнить исправительные колонии для малолетних преступников.
Всё дело в том, что учиться в Гакусюине – самый надёжный способ стать министром чего-нибудь или получить должность в посольстве. Потому что как раз тут, под опекой отставного адмирала, и учатся дети теперешних послов и министров.
Нельзя сказать, что они сильно умнее или старательнее среднего токийского школьника, – но у нас эпоха равенства и всеобщей войны. Чтобы работать министром или послом, от человека больше не требуются какие-то особенные способности.
И вот в такую важную школу должен приехать настолько важный человек. Всем сразу стало ясно: потрясение предстоит нешуточное. Встревожены все, кому положено, – газетчики, шпионы, сторожа и несколько контрразведок.
А вот самим школьникам не было до этого никакого дела.
Всё дело в том, что большинство учеников уже свыклись со всякими делами государственной важности. На важных и влиятельных лиц они и у себя дома насмотрелись.
Само здание школы стояло на приметном месте – как раз возле Генерального штаба и в паре трамвайных остановок от пёстрых торговых улиц Синдзюку. За глухими стенами расстилались аккуратно подстриженные садики, а среди них стояли белые здания, вполне типовые, но при этом дорогие и капитальные, а ещё почему-то с мавританскими арками на первых этажах.
Кто только не приходил сюда ещё в прежние, довоенные времена, чтобы рассказать о чудесной жизни, что начнется после выпуска: и лоснящиеся заместители министров, и армейские офицеры из разных фракций, и флотские, с цветочками сакуры на погонах, и даже какие-то загадочные буддистские монахи – на случай внезапной вспышки религиозности. А один раз приходил даже президент рыболовной компании и рассказал, каково работать на краболовной платформе. Он, конечно, не нуждался в новых работниках, – даже если случался шторм и очередная платформа смачно переворачивалась, отправляя крабов обратно в море, а ловцов на свидание с предками, достаточно было просто перевернуть всё сооружение обратно и отбуксовать в порт. И уже к вечеру изголодавшиеся деревни поставляли новую партию послушных и дешёвых работников. Цель лекции президента рыболовной компании была исключительно воспитательной: выпускники обязаны ценить, что ходят по суше и работают пусть и в заштатных, но канцеляриях.
Вот и вышло так, что из нескольких сотен будущих государственных умов визит обсуждали всего трое. Эти трое стояли возле задних ворот, что выходили в тесный и вечно пустой переулок, и выглядели весьма странно для одинаково подстриженного и неизменно оборванного военного времени. При взгляде на них скорее припомнишь беспечные двадцатые годы, эпоху раннего джаза и императора Тайсё, – или какое-то другое, вольное, послевоенное и очень смутное будущее, про которое даже думать мучительно.
Рассмотрим всю тройку повнимательней.
Во-первых, здесь девочка – хотя корпус, где будет выступать опасная личность, предназначался только для мальчиков, а женская школа на два квартала южнее. Школьный герб на рукаве её стандартной матроски несколько объяснил подобное нарушение правил. В её низеньком, лет двенадцати-тринадцати теле, полыхала дикая, необузданная энергия, и даже она сама не могла её сдержать. Ноги в длинных чулках невольно переступали вправо и влево, руки то и дело взлетали в воздух и даже волосы так и норовили встать торчком вокруг её милого личика. Её звали Ёко Атами.
Рядом стоял мальчик, про которого было сложно сказать – то ли он высок для своих четырнадцати, то ли слишком низок для своих шестнадцати. Если встать поодаль, в самом начале переулка, то и вовсе сперва подумаешь, что это девочка, которую зачем-то нарядили в школьную форму для мальчиков. Неожиданно длинные волосы падают на плечи, а на бледном и тонком, пугающе выразительном лице полыхают чёрные глаза с по-девичьи длинными ресницами. Он стоял неподвижно, как межевой столб, сложив ладони в белоснежных перчатках на рукояти длинного бамбукового зонтика, словно самурай на верном мече. Ткань зонтика была такая же чёрная, как его школьная форма. Это был Юкио Сатотакэ.
Третий хоть и был одет в такую же школьную форму и подстрижен ещё короче, чем требовалось, но всё равно выделялся сильнее, чем оба его друга вместе взятые. Долговязый и длиннорукий, с овальной, вытянутой головой и юным, не больше шестнадцати лицом, вполне обычным, но притом узнаваемым, он то пытался стоять невозмутимо, как Юкио, но стоило ему начать говорить, как он поддавался влиянию Ёко, словно какой-то огонь вспыхивал внутри его головы. Это был Кимитакэ, и ему предстоял визит к директору.
– Что ему от меня надо? – недоумевал он. – Неужели он узнал про тот наш визит?
– Раз ты не знаешь, – заметила Ёко, – то и причина, скорее всего, не в тебе. И от тебя никак не зависит.
– Где бы ни была эта причина – во мне или в ком-то ещё, – проблемы будут у меня, – заметил Кимитакэ. – А я проблем не хочу.
– А чего ты хочешь?
– Хочу жить достойной и порядочной жизнью! – выпалил Кимитакэ. – Разве не для этого меня дед сюда пристроил?
– Боюсь тебя огорчить, – заметила Ёко, – но у человека с твоими задатками это всё равно не получится.
– Но можно жить хотя бы спокойно? Я не могу учиться в такой обстановке!
– Если хочешь учиться – надо учиться и терпеть, и преодолевать, и готовиться в любых условиях. Мне учитель музыки рассказывал, что у евреев был один мудрец, который в молодости настолько бедствовал, что его не пускали в их еврейскую школу. Так он забирался на крышу и подслушивал. И достиг многого – в час, когда Судия будет судить человечество, этот мудрец займёт место у подножия его престола. Говорить ему, конечно, не разрешат, потому что не положено. Но если кто-то будет оправдываться, что не учился, потому что был беден, то Господь сурово спросит: «Не был ли ты беднее этого мудреца?» Ну и сбросит потом бедолагу в ад, разумеется.
– Видишь, как много достиг этот человек, – заметил Юкио. – Он будет стоять и молчать – и одним молчанием сбрасывать людей в ад. Ради такого можно и поподслушивать.
– Я всегда знал, что евреи – народ мстительный, – только и смог сказать Кимитакэ. – Дедушка рассказывал, что банкиры-евреи из Америки платили огромные деньги, чтобы мы могли воевать с Россией. Так они мстили за погромы. Но теперь, с приходом…