Дохлый таксидермист

– Учитель сказал, что я вас спасу.

Приблудный выстрелил и отшвырнул от себя пистолет.

Ильф, неподвижный, спокойный, в последний момент все же дернулся – не то от страха, не то от пули – взмахнул руками и упал в Яузу спиной вниз.

Всплеск заглушил крик Женьки, а в следующую секунду Приблудному уже заламывали руки – и у него не было сил, чтобы сопротивляться.

Возможно, Учитель знал и это.

Только Учителя здесь не было.

Ваня прикрыл глаза, позволяя помощнику Ганса Гросса и еще какому-то молодому человеку надеть на себя наручники и хорошенько повозить мордой по набережной. И только шептал:

– Я их спасу. Я их спасу. Я их спасу.

Он лежал, закрыв глаза и ощущая, как на него надевают наручники, и думал, что теперь Учитель не сможет вытащить его из каталажки, а если что-то пойдет не так, грехи понадобится отмаливать совместно, и вообще…

Приблудный не успел додумать эту мысль, потому, что над ухом заорали:

– Евгений Петрович, стойте, не вздумайте!.. Мы его вытащим! Вытащим!..

Ваня вздрогнул, распахнул глаза: это кричал тот самый молодой человек, он, кажется, маскировался под спортсмена. Приблудный перекатился лицом вверх и успел увидеть, как Петров, в брюках и в свитере, перелезает через парапет и, на секунду повиснув на руках, соскальзывает в Яузу. И что почему-то блестит металлом его сброшенное пальто.

– Вася, черт вас дери, почему вы его не схватили?!

Молодой милиционер наседал, возмущаясь, и помощник Ганса оправдывался, разводил руками: он отвлекся, отвернулся от Петрова только на секунду, и то потому, что сам собирался лезть в Яузу за пострадавшим, а тут…

– Он бы все равно спрыгнул, – пробормотал Приблудный не то им, не то самому себе. – Так и должно быть.

Учитель сказал, когда Ваня выстрелит в Ильфа, Женя прыгнет доставать его из реки. Просто потому, что не сможет по-другому.

Учитель сказал, что есть боль сильнее. Чем что? Приблудный не спросил. Не до этого как-то было. Кажется, тогда он кричал на Учителя и называл его обидным словами. Не верил ему.

А потом Учитель сказал, что если Ильф и Петров пройдут сквозь огонь и воду, как сам Учитель, никто уже не посмеет причинить им вред, а значит…

– Мы их спасем.

Глава 20

29.08.1942

Москва, набережная реки Яузы

И.А. Файнзильберг (Ильф)

– Если там, дальше, есть еще что-нибудь, я вас дождусь.

Я хотел успокоить Женьку, объяснить, что все в порядке, но с учетом того, что я стоял на скользком парапете спиной к Яузе, а Иван Приблудный собирался меня пристрелить, это было непросто.

Мы знали, что так и будет – нас предупредили – но, если честно, выслушивать инструкции Ганса и надевать под пальто железный нагрудник было и в половину не так страшно, как лезть на парапет под дулом пистолета. Если в этот момент что-то и утешало, так это то, что Распутин с Приблудным пока вроде собираются пристрелить только меня, а от Жени они отстали.

Только вот самого Петрова это не утешало ни черта.

Бедный Женя, он стоял весь белый, и, не сводя с меня полных ужаса глаз, бормотал что-то Приблудному. Вроде того, что не надо стрелять.

Я хотел сказать Женьке, чтобы он взял себя в руки и прекратил унижаться перед этим типом, но это все равно бы не помогло. Инструкции Ганса Гросса вылетели у него из головы – да они и все равно были рассчитаны только на то, что Приблудный не станет стрелять в голову. Потому, что там уже ничего не поможет, только прощаться.

«Если там, дальше, есть еще что-нибудь, я вас дождусь».

Мы ведь были атеистами, оба.

Но если мы встретились здесь после смерти, то почему бы нам не встретиться где-нибудь еще, правда?

Как там Булгаков рассказывал? Каждый получает то, во что верит? Тогда можно я буду верить в то, что больше никогда не останусь одиноким?

Раз уж верить в то, что мы выберемся отсюда живыми, не получается.

– Пожалуйста, Ильюша. Не надо. Пожалуйста.

Шепот соавтора сорвался в бесконечное «не надо, не надо», и я уже не мог отвести взгляд от его лица – запоминая выражение ужаса пополам с упрямством.

Он ведь больше не обращался к Ваньке, только ко мне, и это «не надо» на самом деле было просьбой не вмешиваться, и глаза у него блестели не от слез, и ботинки беззвучно скользили по граниту, потому, что Петров хотел оказаться на одной линии со мной и Приблудным – осторожно и медленно, чтобы тот не заметил…

Как же он говорил? «Даже не думайте опять умереть первым»?

Нет, Женя. Вы не должны ловить мои пули и лезть не в свою очередь. У вас и так был цианистый калий, так что нечего тут…

– Эй, там, бросьте пистолет! Руки за голову, быстро!..

Я повернулся на крик: по набережной бежали помощник Ганса Васильченко и еще какой-то нервный молодой человек, оба с оружием.

А вот Приблудный, зараза, оборачиваться не стал.

– Учитель сказал, что я вас спасу!..

Все, что я успел, это подумать о направлении, в котором нужно отправиться таким прекрасным спасателям.

Потом – резкий звук выстрела, и толкнуло в грудь, скользкий парапет ушел из-под ног, и…

Удар об воду, как больно, и страшно, в глазах темнеет, и вода обжигает горло, а тяжелое пальто тянет на дно, в объятия смерти, из которых не выбраться…

… а Лидия Штайнберг, получается, будет за мной нырять?..

Миг, оцепенение отступает, и я вспоминаю, что надо грести. Ганс говорил, прежде всего нужно попытаться вынырнуть и сделать вдох. Железные нагрудники военного образца, которые он надел на нас с Женькой, будут тащить на дно, и долго плыть с ними не получится. Поэтому нужно снять их как можно быстрее. В кармане должен быть нож – если, конечно, он не валяется сейчас на дне Яузы – я должен постараться разрезать ремни.

Но сначала – вдохнуть.

Вода – зеленый туман, и я ничего не вижу, и не понятно, в какую сторону плыть, и, кажется, это паника.

Страшно.

Нельзя паниковать, нет, но я…

… я не могу дышать!..

… страшно, и горит горло, и легкие тоже, как будто снова туберкулез…

Я должен плыть, вверх, но нет сил, и, кажется, это все, больно... как больно.

Воздух обжигает лицо.

Мне удается вынырнуть, вдохнуть воздух, но пальто тянет вниз, и я не могу ни за что схватиться, потому, что везде вода, и…

…вода шумит в ушах, опять, в глазах зеленоватая муть, я тону…

…страшно, ужасно страшно…

Я захлебываюсь водой пополам с воздухом, и не понимаю, куда и как плыть, и берег так далеко, и держать голову над водой все сложнее…

– …сюда!.. плывите!.. руку!..

Знакомый голос, и жесткие пальцы хватают меня за плечо, сзади, и чьи-то руки приподнимают голову над водой, и можно вдохнуть.

Женя?

Его что, тоже скинули в Яузу?..

– Тише, не волнуйтесь!.. Вы ранены?.. Вы можете плыть?..

Паника схлынула, оставив ужасную усталость. Я больше не боялся утонуть, потому, что рядом был Женька – он плыл и тащил меня за собой, схватив за плечо. Вариант, что я могу плыть сам, он, кажется, не рассматривал.

И еще он постоянно что-то говорил!

Замолкал ненадолго, восстанавливал дыхание, но потом начинал опять. Было совершенно непонятно, как он вообще находит на это силы. Наверно, у него это было нервное.

Я попытался ответить хотя бы на один из его пятнадцати вопросов, но понял, что могу лишь кашлять, выплевывая воду. Тогда я сделал попытку освободиться от хватки соавтора, и Петров повернул голову, искоса рассматривая меня:

– Подождите, мы почти доплыли до спуска.

До спуска?..

Я совершенно не понимал, куда мы вообще плывем. Пенсне, разумеется, смыло, и я близоруко щурился, даже не пытаясь рассмотреть что-нибудь, кроме голубого неба, зеленоватой воды вокруг и Женькиного промокшего свитера.

В какой-то момент мы оказались у набережной, там, где был спуск, и ступеньки доходили до самой воды. Вместо гранита тут был обычный бетон. Петров затащил меня на ступеньки и свалился рядом, уже совершенно без сил.