Человек с крестом

— Причина смерти Десяткова полностью не выяснена, поэтому и говорю «пока». Впрочем, вам-то что беспокоиться, если вы ни в чем не повинны. До свидания, Яков Андреич.

— Прощайте,

«Дядька с иголками»

Когда Лузнин вышел за ворота, он сразу же заметил Павлину Афанасьевну. Она стояла на улице, беспокойно озираясь.

— Тетя Паша! — окликнул Павел Иванович свою сотрудницу. — Вы кого ждете?

— Вот тебе и фрукт! — резко отозвалась Павлина Афанасьевна. — Или память у тебя дырявая, или смеешься надо мной, старой?

Павел Иванович всегда удивлялся этой маленькой женщине. Отчитает, и не поймешь за что. Он порой откровенно робел перед ней, опасаясь ее острого языка, и старался разговаривать как можно мягче. Наверное, поэтому своевольная женщина и благоволила к нему.

Прокурор Афинов однажды пытался уволить уборщицу за резкость и попрание всех и всяких авторитетов, но Павлина Афанасьевна рассмеялась ему в лицо:

— Меня, милый мой, нельзя уволить, — с достоинством сказала она. — Нельзя, понимаешь? Так же нельзя, как Левушку Толстого от церкви отлучить. Меня от прокуратуры даже отодрать невозможно. Попробуй, если хочешь. Я тут мыкаюсь с первого дня Советской власти. Таких, как ты, пережила не меньше сотни… За меня, милок, вся Советская власть встанет. Во как оно получается. Все законы наперечет знаю. Так что не ерепенься попусту, потому что я крепко стою на земле.

«Попробовать» Афинов действительно не решился, а потом даже отругал себя: тоже нашел на ком силу показывать!..

— Так в чем, собственно, дело? Что вас так взволновало? — спросил Лузнин.

— А ты, Паша, погляди во двор батюшкин. Погляди, погляди, зенки не вылезут.

Лузнин, поднявшись на носки, заглянул во двор Десятковых. Он был пуст.

— Что случилось?

— А ничего не случилось. Сам же отдал приказ и туда же, удивляется. А я, дура, везде треплю языком: добрый человек у нас Паша, душевный, не чета остальным. А он вишь что отмочил.

— О чем вы, тетя Паша?

— Зачем послал батюшку резать?

— Ах, вот в чем дело! Очень нужна экспертиза. Сами же навели меня на подозрение. Да и мне сдается: здесь преступление кроется.

У Павлины Афанасьевны появилось выражение испуга в глазах. Павел Иванович даже не сразу поверил, что эта женщина может пугаться.

— Стало быть, поверил? О господи! Оттого-то сердце мое тревожилось. И слухи всякие.

— А что за слухи?

— На карандаш хочешь, в протокол? — насторожилась уборщица.

— Ив протокол можно, если сообщение стоящее.

— Не стану я говорить.

— Это вы зря, Павлина Афанасьевна. Если не хотите говорить — я скажу. Слухи слухами, а вы чувствуете и даже уверены, что совсем не нехристи помогли вашему батюшке на тот свет попасть. Совесть вас мучает, поэтому вы и решили поговорить со мной.

— Свят, свят, свят! — Павлина Афанасьевна стала мелко-мелко креститься.

— Да что случилось-то?

— Я и в самом деле дожидалась тебя. Вот тут у меня камень, Паша, — Павлина Афанасьевна прижала сухонький кулак к груди. — Душа горит, не могу больше молчать. Только ты-то откуда знаешь о моих мыслях?

— Догадываюсь, тетя Паша. С людьми живу, приглядываюсь к ним, прислушиваюсь, оттого и кое-что знаю.

— Выходит, и к верующим прислушиваешься? — Голос Павлины Афанасьевны прозвучал недоверчиво.

— Выходит, так.

— Так вы их не любите, верующих-то.

— Не любим верующих? Да кто вам сказал об этом?

— Кто, кто!.. Батюшка говорил, вот кто.

— Десятков?!

— Какой Десятков! — Павлина Афанасьевна с досадой поморщилась. — Отец Иосиф и мухи боялся обидеть. Мог ли он та-кие слова говорить!

— Кто ж тогда?

— Есть кому.

Лузнин понял, что он нашел, пожалуй, единственно правильную дорожку к душе этой женщины.

— Павлина Афанасьевна, я сейчас домой на часок загляну, потом в прокуратуру приду. Очень вас прошу, зайдите ко мне. Потолковать надо, посоветоваться. Я ведь в самом деле ничего не понимаю в делах церковных. А вы можете помочь, я это чувствую. Можете помочь, если, конечно, захотите.

Лицо маленькой женщины смягчилось.

— Отчего же? Зайду. Хватит в молчанку играть. Намолчалась…

Павел Иванович шагал по улице и думал над тем, что увидел и услышал. Особенно сильное впечатление на него произвел священник. Почему Проханов был так резок вначале? И как он быстро перестроился! Вот уж кто в совершенстве владеет своими чувствами. Только почему он так отшатнулся, когда узнал, с кем разговаривает?

Впрочем, что тут странного? Проханов прав, прокуроры не так уж часто посещают церковь. Сам Лузнин был там впервые. Да и другие официальные лица в церкви не появлялись, разве только с комиссией для ремонта. Павел Иванович помнил, что такую комиссию однажды составляли в райисполкоме по заявлению, кажется, того же Проханова, который пожаловался, что ему не хватило строительных материалов для ремонта храма божьего. Пришлось создать комиссию и провести обследование. Комиссия установила, что строительных материалов больше чем достаточно.

Люда заметила отца в окно. Ее забавное и не по возрасту смышленое личико было перепачкано вареньем. Павел Иванович улыбнулся.

С криком «Папа! Папа пришел…» девочка выскочила отцу навстречу, потешно, как-то по-утиному переваливаясь с ноги на ногу по ступенькам крыльца

— Какие новости, Люда? — серьезным тоном спросил Лузнин. Девочка, казалось, только и ждала этого вопроса. Сегодня она знала нечто чрезвычайно интересное, и ее просто распирало от нетерпения.

— Папа! А у нас дядька какой-то был.

— Это что за дядька?

— А такой… с иголками. — Люда указательными пальчиками, приставленными к вискам, показала, что значит «с иголками».

— М-м… Действительно интересно. Оля, слышишь? Кто у нас был?

Из кухни выглянула жена, высокая, статная, всегда чуть возбужденная молодая женщина с быстрыми, суетливыми движениями человека, обремененного множеством домашних хлопот. Ее лицо было усеяно мелкими золотистыми веснушками.

— Явился наконец? — укоризненно спросила она, но, тут же забыв упрек, поцеловала мужа в щеку. — Ты спросил что-то?

— Этот звонок говорит, что кто-то меня спрашивал…

Девочка захлопала в ладоши, запрыгала на месте.

— Не у мамы! Не у мамы! У меня спрашивал. У меня…

Ольга ничего не могла понять.

— Кто у тебя спрашивал? Когда? Ты что-то путаешь, егоза.

— И не путаю. Не путаю. Я на улице в мячик играла, а дядька с иголками подошел и спрашивает: «Пришел твой папа?» Я говорю: не пришел. А он бегом ушел. И оглядывался долго.

— Ага… Значит, ушел бегом? А почему ж он все-таки с иголками?

— Не слушай ты ее, — вмешалась жена. — Умывайся, Паша. Пора завтракать.

— Постой. У нас с Людой деловой разговор… Ну, Людочка, выкладывай. Что за иголки у того дяди? Или ты все придумала?

Девочка досадливо сморщила вздернутый нос.

— Ну, па-апа… Вот так он смотрит, — Люда сделала страшные глаза и опять в ход пошли пальцы,

В комнату возвратилась жена и поставила на стол завтрак.

…Ноздреватые, пропитанные маслом блины, распространяющие искусительный аромат, совсем разморили Павла Ивановича. А тут еще Ольга подложила два поджаренных цыплячьих крылышка, истекавших жиром. Да еще, ко всему прочему, поставила на стол кринку молока.

Завтрак получился на славу. Павел Иванович расправился с ним с решимостью проголодавшегося человека и, еще не совсем поверив, что он насытился, все же твердо сказал себе: «Хватит. Так и лопнуть можно».

Он уселся поудобней, далеко вытянув ноги, взял в руки газету и… вдруг заметил в дверях высокого человека с острыми горящими глазами.

Павел Иванович догадался: Людочкин знакомый. Он почему-то держал в руках кадило, небрежно опирался плечом о косяк двери и ласковым женским голосом спрашивал:

— Ну что, Паша, наелся? Может, подложить курятинки? — и протягивал ему крылышко цыпленка, наполовину покрытое перьями.