Человек с крестом

— Не знаю. Наверное, правильно.

— Вот и я говорю, — охотно поддакнул Проханов и снова пришел в веселое расположение духа. — А может, и нам следует обмыть, а? День субботний…

Она пожала плечами. Ей было все равно.

— Эх, была не была. Прибавим шагу, Марьюшка. Уж и закатим мы пир горой, а?

Мария Ильинична не ответила.

Пир оказался обычной попойкой, но гнетущее состояние Марии Ильиничны прошло. На этот раз Проханов угостил ее чудесным вином со смешным названием Твиши. Легонькое, с едва уловимой кислинкой и примерно с той же дозой шипучести. Вино-то, пожалуй, и привело Марию Ильиничну в хорошее настроение. А когда на душе стало легко — настроение у нее падало и поднималось мгновенно, и, кажется, от совершенного пустяка она вдруг весело подумала:

«А чего это я раскисла? Моя судьба в моих руках. Как будто на завод не могу вернуться… Не так уж я плохо работала, чтоб от меня отказались…»

Ей стало весело и необыкновенно легко. Даже Проханов в эту минуту казался симпатичным. В этот вечер у него очень молодо блестели глаза. Правда, этот блеск порой внушал ей тревогу, но тревога длилась секунды. Проханов острил, балагурил.

Пир удался на славу. Но тут Мария Ильинична вспомнила:

— Василий Григорьич, а как же пыль? Дармовые руки пропадают. — Она подняла руки и рассмеялась. — За такое угощение надо отработать.

Проханов хотел превратить эту затею в шутку. Но не тут-то было.

— Нет уж, дорогой повелитель, — с легкой насмешкой возразила она. — Сами просили помочь… Я разнорабочая. Для меня не страшно пальчики замарать. Давайте тряпку и веник.

— Помилуй, Марьюшка! — взмолился Проханов. —

Какая уж нынче уборка? Почти полночь. А потом — не так уж пыльно. Я ведь, признаться, схитрил малость.

— Ничего не знаю, — весело запротестовала она. — Веник, веник. Давайте веник.

Глаза ее блестели, на запавших щеках появился румянец. Она решительно сбросила светлый жакет и швырнула его на спинку стула. Ее легкая полупрозрачная кофточка с большим вырезом на груди подчеркивала не очень высокий бюст, и короткая юбка обнажала несколько тонковатые, но не лишенные красоты ноги.

Она была вся в порыве. А для таких, как Мария Ильинична, порыв — вторая жизнь; в порыве она может подарить минуты, которые могут стать самыми счастливыми в жизни, в порыве все такие люди, как она, могут и причинить большое горе.

— Ничего ты, дорогая Марьюшка, не сделаешь веником. У меня другой веник имеется. — Проханов повернулся и вышел в библиотеку. Через минуту он возвратился с пылесосом в руках. На блестящей голубой поверхности празднично мерцали искорки света.

— Вот тебе веник, Марьюшка.

Мария Ильинична непроизвольно произнесла: «О-о-о!» — и нерешительно взяла в руки пылесос, не зная, как с ним обращаться.

— С ним легко ладить, — пришел на помощь хозяин. — Включил — и води себе рожком. Я потом покажу. Давай сначала раскатаем ковер.

Мария Ильинична поставила пылесос на пол.

Работать так работать!

Ковер оказался тяжелым, и не так-то просто было с ним справиться.

Отец Василий суетился вокруг нее, старался помочь, но не столько помогал, сколько мешал.

Мария Ильинична хотела подтянуть край ковра, но было тяжело. Она обернулась и вдруг замерла. Хищно прищуренные глаза Проханова горели жадным огнем, не в силах оторваться от ее ног.

«Юбка!» — вдруг испуганно подумала она.

Костюм, надетый ею сегодня, был хоть и лучший, но довольно поношенный, не однажды стиранный. Материал сел, юбка поэтому довольно основательно укоротилась. Увлекшись работой, Мария Ильинична о том совсем забыла.

Она резко выпрямилась. Но было уже поздно. Проханов бросился к ней, схватил за юбку и с силой рванул к себе. Крючки лопнули. Лопнула по швам и материя.

Мария Ильинична хотела отскочить в сторону, но, запутавшись в сползавшей одежде, упала на ковер.

Проханов могучим движением сильных, словно сталью налитых рук смял, скрутил ее. Она закричала, но он зажал ей рот.

— Замолчи, дуреха! Господь бог покарает тебя, неразумную! — и отняв руку, прохрипел: — Никто не услышит, хоть до утра кричи. Все равно будешь моя. Нет у тебя других дорог.

Силы постепенно оставляли Марию Ильиничну.

Никогда еще в ее трудной, запутанной жизни такого не случалось. Она встречалась с мужчинами, но как бы там ни было, в ней всегда уважали человека. А здесь обман, грубая звериная сила.

От жгучего стыда она закрыла лицо руками и громко зарыдала.

— Бог простит нам прегрешения, Марьюшка, — смиренным голосом произнес Проханов.. — Помолимся. — Он осенил себя широким крестом, огладил бороду, а потом искоса взглянул на нее. — Ну, чего ревешь-то! Оправься.

Все еще не в силах удержать катившиеся по щекам слезы, она старалась привести себя в порядок. Однако ее старания были напрасными: требовалась игла, но просить ее было противно.

— Сказал — оправься, — уже строгим голосом повторил Проханов. — И за стол садись.

— Не могу я садиться. Совесть надо иметь, изверг проклятый! — Мария Ильинична обозлилась, и слезы ее сразу высохли. Она повернулась к нему боком и показала, во что превратилась ее одежда. — Любуйтесь, святой отец!

— Ах Ты, господи! — спохватился Проханов и быстрым шагом удалился в соседнюю комнату. Мария Ильинична видела, как он открыл сундук и стал вынимать из него вещь за вещью. Посмотрит одну, другую, крякнет, спрячет и вытаскивает третью.

Наконец, выбрал. Он закрыл сундук, спрятал ключ в карман и возвратился в гостиную.

— Возьми, Марьюшка. Широковат малость, но сойдет…

Мария Ильинична попятилась от тянувшейся к ней волосатой руки.

— Не надо мне.

— Возьми, глупая. Все одно никто не носит.

— Не возьму я. Дайте иглу с ниткой.

— Тьфу, дуреха! Послал бог на мою голову. Бери или с грехом ходить будешь. Просить станешь — не отпущу греха, так и запомни.

Мария Ильинична расхохоталась.

— А себе отпустите?

Проханов заметно смешался и заспешил на поиски иглы с ниткой. Мария Ильинична направилась в библиотеку.

— Ну, чего корчишь-то из себя? — остановил ее хозяин. — Работай здесь. Нет уж секретов. Кончились секреты.

Пришлось подчиниться. Вспышка гнева прошла. Мария Ильинична чувствовала себя очень разбитой. Съежившись, она сидела в одной рубашке, а Проханов ходил по комнате и бросал на нее сердитые взгляды.

Через час, кое-как справившись с починкой, Мария Ильинична оделась и собралась уходить.

— Ну уж нет, голуба моя! — священник загородил ей дорогу. — Так у нас не положено. Иль мы не православные?

Он взял ее за плечи, сжал их, будто обручами, и почти силой усадил за стол.

— Попользуемся, Марьюшка, чем бог послал, — весело сказал он и придвинул себе и гостье по стакану, которые тут же наполнил до краев. — Выпьем, бесценная моя, и забудем наши прегрешения.

Марию Ильиничну охватил страх.

— Не могу я, батюшка, вы же знаете. Свалюсь я…

— Беда небольшая. Свалишься — подниму. Кроватями, слава богу, не бедствую. Хочешь — одна спи, хочешь — со мной…

Марию Ильиничну покоробило от этих слов, и это не укрылось от его взгляда. Но Проханов сделал вид, что ничего не заметил.

— Держи, Марьюшка. Ну, вот и славненько! Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Давай, голуба моя! Нет, нет, до конца, до конца…

Мария Ильинична едва не задохнулась от стакана жгучей жидкости. Пила и думала: «До конца так до конца. Посмотрю на тебя, святого старца…»

Охмелела она сразу, но Проханов тут же предложил ей второй. Она отказалась. Он опять применил силу, схватил ее за плечи, могучей рукой сдавил ей голову и стал лить водку в рот. Она задохнулась, закашлялась.

— Привыкай, голуба моя, к святой пище, — глухим, вздрагивающим голосом говорил он. — Хватит редькой питаться. На нашу с тобой жизнь дураков в достатке найдется. Не шарахайся от меня. Одна у нас дорожка. Куда ж ты одна-то? Никак тебе нельзя одной. Умру — все тебе останется. А что случилось так — не беда. Надо же когда-нибудь этому случиться. — Он выпил стакан водки залпом, ничем не закусил и снова заговорил: — Не прогневайся, Марьюшка, закусывай. Бери сало, холодец, курочку. Все у нас есть и все будет. Всегда будет.