Человек с крестом

— Это дьявол попутал! Дьявол сбил. Дьявол смутил душу твою. Все это его работа.

— А где же сила бога? Что же он, с дьяволом не мог справиться?

— Не кощунствуй! Сама знаешь, кто прогневил бога и как это случилось. Читала же, сама читала.

— Читала. Конечно читала, потому и говорю: ложь! Все ложь!

— Нет, не ложь. Из века в век дьявол гадил, мешал, сбивал с толку, путал, вносил хаос в людскую душу. Помешал он и переписчикам библии. Смутил их, затмил ум, сбил с пути истинного. И тебя он сбил с того же пути. Только дьявол и никто другой!

…Вот тогда-то и появилась в тетради Марии Ильиничны новая запись: «А может, действительно во всей этой путанице — козни дьявола?»

А через неделю случилось совсем уж странное.

Они сидели в доме Проханова и тихо беседовали. Мир был установлен, только Авария Ильинична не переставала настаивать, чтобы Проханов ознакомил ее с копией статьи, которую она подписала.

— Я должна знать, что там написано, — упорно твердила она.

Но священник ссылался на то, что копия находится у преосвященного и взять ее обратно невозможно.

— А теперь, Марьюшка, поговорим о другом. — Он показал ей договор, в котором значилось, что такие-то и такие-то берутся построить дом в таком-то месте из материала заказчика, а такой-то обязуется уплатить и т. д.

— За три месяца они его закончат, и дом будет твой.

— Ну, за три месяца многое может случиться, — загадочным тоном сказала Мария Ильинична.

Проханов всполошился.

— Ты хочешь уйти? Порвать со мной собираешься? — воскликнул он-испуганно.

— Да нет… не то. Не о том я подумала…

Мария Ильинична глубоко вздохнула, хотела что-то сказать, но опять промолчала.

— Ох, Марьюшка! Что ты со мной делаешь? Я ведь привязался к тебе куда больше, чем к дочери. Нет, я не могу, не хочу потерять тебя.

Она смотрела на отца Василия с удивлением. Смотрела и поверить не могла: он ее любит.

— Не могу! Не могу! — твердил Проханов. — Марьюшка, душа моя! Ты не можешь меня оставить. Не дочь в тебе вижу — жену!..

Мария Ильинична вскочила.

— Что вы, отец Василий! Зачем смеетесь?

— Не смеюсь, не смеюсь я, Марьюшка. — Проханов гулко ударил себя в грудь. — Сон потерял. Брежу я, во сне тебя поминаю. Рву себе волосы, ругаю, а ничего не могу с собой поделать. Женой тебя вижу, хотя сам понимаю, что в дочери мне годишься.

Бог ты мой! Женой ее видит… Ведь он старше почти на тридцать лет.

Да и нельзя ему, священнику, второй раз жениться. Не удержавшись, она сказала ему, о чем подумала, вслух. Проханов выслушал и затрясся весь.

— Я не переживу этого. Нет, нет. С ума сойду!

Ему действительно официально нельзя жениться второй раз, за это он может лишиться сана, но никто, ни единая душа и слова не скажет, ежели в доме его буде! жить женщина.

Мария Ильинична поняла: он хочет видеть ее любовницей. Это было до слез обидно, и она заплакала. Проханов начал утешать ее, но она, оттолкнув его, убежала.

Глава 6

«Святой отец»

Марию Ильиничну оскорбило предложение Проханова. Но, поостыв, она подумала: он же любит ее. Столько месяцев обхаживал, заботился, кормил. Правда, она сразу не поверила в бескорыстность батюшки: думала, что у него свои цели, притом цели чисто «служебного», или, как он говорил, «суетного» порядка.

Но вот цель достигнута. Письмо она подписала: с шумом, конечно, со скандалом. Но не посылать же опровержение? Да и куда она пошлет? В какую редакцию?

Видно уж судьба у нее такая. Нельзя ей сейчас отбиваться от священника. Болезнь может и погубить, в могилу свести, а то, еще хуже — в сумасшедший дом, — с нервами шутки плохи.

А ведь отец Василий от нее не отказывается, хочет видеть ее женой. Правда, в гражданском браке…

Она вспомнила Андрея и расплакалась. И тут же память услужливо вырвала из прошлого и тех, кто очень хотел на ней жениться. Но ведь не пошла же. На что уж хорош был Анатолий, только не лежало к нему сердце. И вот выбрала…

— Нет, никогда. Андрей — первый и последний!

Ей вдруг захотелось помолиться об Андрее. Она опрометью бросилась в церковь.

…Служба к тому времени уже кончалась. Люди начали расходиться. Мария Ильинична упала на колени и страстно зашептала:

— Андрюша! Ты всегда со мной. — Я любила тебя и сейчас очень, очень люблю. Я не знаю, какую молитву читать, чтоб спокойной быть. Ох, Андрюша! Как мне тяжело без тебя, как трудно и тошно! Что мне делать? За что ни возьмусь — нет мне утешения. Пропадаю. Чувствую — пропадаю. Но неужто я хуже других?.. Господи! Если ты есть на небесах, разве ты не видишь моих мук? Все потеряла, что еще терять? Если нужна моя жизнь, возьми ее, только не мучь. Ну, за что, за что, скажи?..

Кто-то вдруг тихонько коснулся ее плеча. Она вздрогнула и обернулась.

То был отец Василий. Она заметила крупные капли пота на его высоком, почти без единой морщинки лбу.

— Хватит, Марьюшка! Успокойся. Не мучь себя, не казни. — Он тихонько подталкивал ее в плечо… — Вставай, голуба моя. Вставай. Ну? Вот так. Может, хочешь исповедаться? Не хочешь? Ну и ладно. Подожди-ка меня, облаченье сниму.

Мария Ильинична равнодушно кивнула и тихонько побрела из церкви. Вышла во двор, подняла голову, долго смотрела в небо. Скоро осень. Лето почти пролетело. Так мало времени прошло, а сколько пережито за эти месяцы. За что ей такие испытания, за что муки!

Он,а опустила голову и тихо побрела со двора.

У ворот стоял Егор.

— Ты чего это, Марья, закручинилась? Иль обидел этот?.. — он кивнул головой на церковь, и лицо его заметно потемнело. Он наклонился к ней и зашептал, хотя никого вокруг не было: — Коли что, мигни только…

И вдруг он исчез. Мария Ильинична даже не успела рассмотреть, куда он делся.

К ней торопливым шагом приближался Проханов,

— Ну, как погода, Марьюшка? — добрым голосом заговорил он. — Люблю эту пору. Жара спадает, мух становится меньше, плоды от сока земного чуть не лопаются. Хорош-шо! А там, глядишь, паутинка полетит, листья золотые на деревьях появятся. Медленное, медленное умирание. — Он блаженно прикрыл веки. — Люблю золотую осень. Чуть грустно, а все-таки радостно.

— Не надо, не надо, отец Василий! — вскричала Мария Ильинична. — Что вы мне о грусти! И без того грустно и тошно, а вы о медленном умирании…

— Ну, ну, Марьюшка! — примиряюще забормотал Проханов. — Не будем раздражаться. Мне хочется сделать тебе приятное. Хочешь в большой город поехать? Возьмем машину. Никто нас не знает, рассеемся, отдохнем, погуляем, где захочется. Хочешь?

Мария Ильинична удивленно посмотрела на него. Вот тебе и старик!

— Может, в театр пойдем? — с затаенной насмешкой спросила она.

Но он не заметил иронии.

— А что? Можем и в театр. Куда захочешь, туда и пойдем. — Его глаза молодо блестели. — Ты не думай. Поп — не монах, он и веселиться умеет, ежели есть к тому тяготение. Но чтоб — шито-крыто, чтоб, как говорится, комар носа не подточил.

Мария Ильинична устало взмахнула рукой.

— Ах, оставьте, Василий Григорьич. Уж какой там театр. На душе кошки скребут, а я по театрам разъезжать стану. — И вдруг ни с того ни с сего ей пришла в голову мысль: «На работу бы мне, на завод».

— Не хочешь? — удивился Проханов. — Тогда вот что. Пойдем, душа моя, ко мне. Уж прости меня, грешного. Живу по-холостяцки, сама знаешь. Ходила ко мне одна, убирала, теперь в деревню уехала. Хотя бы пыль маленько стереть.

Он осторожно оглянулся, взял ее за локоть и почему-то шепотом сказал:

— А там, голуба моя, — он кивнул головой куда-то назад, — фундамент заложили. Письмо от старшего артельщика получил. — Проханов, хитро улыбаясь, подмигнул. — Пишет, обмыть надо фундамент, а то держаться не станет.

Улыбнулась и Мария Ильинична, сама не зная чему.

— Хитрюга этот старшой. Ну, да ладно. Послал им тысчонку, пусть обмоют, не станем нарушать традиций. Правильно, Марьюшка?