Острые углы

Они вышли на дорожку, Лера подвела его ближе к крыльцу, где было больше света, распахнула на нем пиджак и резко втянула в себя воздух: на его светлой футболке с левой стороны расплылось огромное алое пятно.

Сима охнула, прикрыв рот ладонью, Полевой, взглянув на себя, покачнулся.

— Лёш, Лёш… — Лера подхватила его и, пытаясь не дать ему упасть, чуть вместе с ним не завалилась в куст родендрона.

— Это че за хрень, — выдохнул он, восстанавливая равновесие.

— Пойдем в дом, — придержала его за талию.

Они прошли в гостиную, она усадила его на диван, задрала на груди футболку и осмотрела рану.

— Лер, ну как там? — спросила Сима.

— Бочину разодрал, когда через забор лез. На гвоздь, наверное, напоролся. Мам, скорую вызывай!

К счастью, рана была не сильно глубокая, но с неровными краями, и ее нужно было срочно обработать и зашить, чтоб не допустить воспаления.

— Я никуда не поеду, пока не поговорим, — заявил Лёха.

— Дурак ты, что ли. Тут шить надо. Гарантию даю, завтра загноится.

— Сказал — не поеду, — не уступал он. — Вот и зашей, раз шить надо. Ты ж хирург.

— Собачий, Лёша, собачий хирург — не человеческий!

— Да какая разница? Там шкура — тут шкура. Представь, что я собака! — Полевой засмеялся.

— Кобель, бл*ть! — не удержалась Лера. — Думаешь, что я с собой инструменты вожу?

— Да, — кивнул он.

И был прав. У нее в машине всегда лежали не только чистые вещи, но и сумка с набором инструментов, необходимыми лекарствами и шовным материалом.

Серафима подошла ближе, поправила узкие очки в черной оправе и пригнулась, изучая ранение Леркиного кавалера. Она была невысокого роста, полноватая, с пышными волосами цвета красного дерева.

— Лерка, да заштопай ты его, ну чего сидит весь в крови!

— Да мама! — одернула ее Лера, чтоб не поддакивала Лёшке.

Заохав, Сима достала бутылек корвалола из ящика комода, стоявшего у стены, и накапала себе в стопочку.

— Значит, я сама тебя в больницу отвезу, — решила Лера. — Поднимайся!

— И не подумаю. Сказал же. Никуда не поеду. Умру тут о потери крови.

Полевой, как и заявил, даже с места не двинулся. Сам снял с себя пиджак, который теперь тоже был испачкан кровью, и краем задранной футболки собрался промакнуть кровь, всё еще сочащуюся из раны.

— Не трогай, — остановила его Лера. — Я тебя прошу, не лезь туда руками!

Раздраженно вздохнув, она осторожно избавила его от одежды.

— Господи, зачем я это делаю… — приговаривала, еще раз тщательно осматривая рану. — За каким хреном я с тобой связалась…

— А с этим что? — спросила Сима, поднимая окровавленные вещи.

— Выброси.

— Да как же это…

— Выброси, говорю.

— Это был мой любимый пиджак, — отметил Полевой.

— Переживешь, — сказала Лера.

Серафима еще раз глянула на пиджак и ушла в ванную. Зачем же выбрасывать хорошие вещи, если их можно почистить.

Лера принесла из машины инструменты, попросила у матери пару чистых полотенец и пошла переодеваться, так как была в пижаме. Поднявшись в свою комнату, сняла с себя пижаму и цветочную гирлянду, надела спортивный костюм и нашла для Лёшки чистые вещи.

Футболки и толстовки она частенько покупала в мужских отделах на несколько размеров больше, поэтому их легко можно будет натянуть на Полевого.

Вернувшись в гостиную, убрала с дивана плед и подушки.

— Сюрприз он хотел сделать… Охереть сюрприз… Одна теперь корвалол пьет, второй с дырочкой в левом боку… Поздравил Леру с днем рождения… Ложись!

— Лерочка, не ругайся, — попросил он, укладываясь на диван.

— Заткнись.

Она присела рядом и подвинула к себе столик, на который выложила необходимые инструменты.

— Лерочка…

— Замолчи, иначе я тебе рот зашью, — сказала, натягивая стерильные перчатки.

Она вколола ему антибиотики и анестетик, а когда анестезия подействовала, промыла рану и наложила швы.

Лёха, решивший, что в такой момент лучше и правда Леру не злить, не говорил ни слова, лишь молча следил за ее аккуратными, уверенными движениями и смотрел на сосредоточенное лицо.

— Всё, — сказала она, наложив повязку.

— Вот ты дольше отпиралась, чем зашивала.

Лера пропустила его замечание мимо ушей. Содрала с рук перчатки и помогла ему сесть. Затем отерла мокрым полотенцем измазанные кровью места на груди, предплечьях и надела на него свою футболку, которая оказалась как раз впору.

— Как себя чувствуешь?

— Лерочка… — прошептал он, просовывая голову в горловину толстовки, — я тебя люблю.

— Придурок, — преодолев секундную оторопь, выпалила она и вышла из комнаты.

Лёха просунул руки в рукава, расправил на себе кофту и вышел за ней, найдя ее под навесом крыльца. Прислонившись к кованым перилам, Лера щелкала зажигалкой и пыталась прикурить, но огонек почему-то не вспыхивал.

— О-о-о, — протянул Полевой, заметив, что глаза ее влажно блестят, — Соломатина, ты че расклеилась… Я думал, что ты у меня такая надёга… Железная женщина, с каменным сердцем, а ты…

— А я, бл*ть, безнадёга.

Бросив безуспешные попытки закурить, Лера сунула сигарету с зажигалкой обратно в пачку и убрала в карман.

— За меня переживаешь? Всё ж нормально… — легко сказал он и полез к ней обниматься.

— Осторожно, швы разойдутся, — предупредила она.

Но Лёха не слушал, сгреб ее в объятия и прижал к себе. Навалился всем телом, стал целовать лицо.

— Лёш, я серьезно! Я тебя второй раз шить не буду, усыплю как бешеного пса, чтоб ты мне нервы не мотал.

Он ослабил хватку и мягко окольцевал ее плечи, тем более Лера не сопротивлялась.

— Лер, ну хватит, а… Я устал, я так больше не могу…

— Ты творишь дичь, ты это понимаешь? Дальше что будет?

— Всё будет в полном порядке, если эту дичь тщательно планировать, — уверенно отозвался он и прижался к ее губам.

— Ага, — сказала она от него оторвавшись. — Тебе повезло, что мамита ненавидит Соломатина лютой ненавистью, а то бы папа был уже здесь… а ты там…

— Где там, Лера? На том свете? Ты серьезно думаешь, что меня так просто устранить? Да у него такие проблемы будут, если он хоть что-то попытается сделать. Он в жизни не разгребет! Я ж не шавка, не шестерка!

— Я не хочу проверять, какие у него потом будут проблемы. Что будет потом, меня вообще не волнует! Как ты не понимаешь…

— Я-то понимаю, Лера, всё понимаю. А вот ты, наверное, еще плохо понимаешь, кто я. Всё давно уже от меня зависит, а Палыч лишь номинально. Если я захочу устроить кому-нибудь сладкую жизнь, мне никто не помешает. Папе твоему лучше со мной не ссориться. Он это знает, поэтому и бесится. — Лёша коснулся губами ее виска, поцеловал в щеку, в губы. — Хочешь, не будем афишировать. Будем только сами по себе. Как ты хочешь? Мне всё равно. Никто не будет знать. Наши трепаться не будут.

— Рафаиловна меня уже видела.

— Она не болтливая, на этот счет можешь не переживать. И она не знает, кто ты.

— Лера! — позвала ее мать.

Лера нехотя выбралась из рук Полевого и зашла в дом.

Пират, который всё это время сидел у ступенек, зашел на крыльцо и обнюхал гостя. Лёшка присел на корточки и потрепал его по шерсти, припевая детскую песенку:

— Человек собаке друг… Это знают все вокруг. Он не лает, не кусается, на прохожих не бросается… И на кошек — ноль внимания. Вот это воспитание…

Через несколько минут зажегся свет в беседке, и Соломатина снова вышла на улицу. Вынесла кружку, наполненную крепким, ароматный чаем, ложки и пустой бокал.

Лёха поднялся, оставив Пирата в покое, и она вручила ему кружку: