Когда наступает рассвет

— Спросить вас хочу, тетка Катерина, — наклонилась к ней Домна, — извините, если что не так скажу. Вы уже не молодые с дядей Микулом, а ребята у вас вон еще какие малыши!

— Что поделаешь, раз такое наше счастье! Первенькие-то давно оставили нас, — двое умерли, а эти не успели еще подрасти. И то сказать, Настук уже работница. Прилежная, старательная — помощница в хозяйстве, да и Петря не отстает.

— А Сандра с Мишуткой не ходят в школу?

— Ходили, да нашего учителя белые убили. Такой был славный молодой человек. Алексеем Васильевичем звали. Разговорчивый и уважительный, с каждым, бывало, побеседует. К нам частенько заглядывал. Ладил он с моим…

— За что же его убили? — спросила Домна.

— В коммунисты записался. Злые люди донесли на него… Как уж он заботился о детях бедняков!

А что с ним сделали, о господи! Тяжело рассказывать… — со вздохом сказала Катерина. Однако, помолчав, продолжала — Пришли к нему солдаты с офицером, а хозяин его, человек пожилой, Федором звали, заступился за учителя: «Собираетесь, говорит, школу без учителя оставить?..» Ну, белые и его забрали, да в волость. Били да мучили их, бедных. А затем повели на реку, к проруби. Люди видели: сначала Федора туда спихнули. Говорят, вынырнул и давай руками цепляться за край проруби. А офицер по пальцам да в голову пинать. Алексей Васильевич не вытерпел, бросился на изверга, хотел самого в прорубь столкнуть, зверюгу. Упал офицер, да не вниз головой, а боком… В это время солдат и хлоп учителя из винтовки. Прикончил наповал. Старика затолкали живым под лед, а за ним и учителя… Всей деревней оплакивали. Такого человека ни за что ни про что сгубили! Вот и остались без учителя…

Дети сидели за столом, боязливо поглядывая на мать. Перестала есть и Домна.

Тяжелый вздох Катерины нарушил гнетущую тишину:

— А теперь у них в руках и наш отец…

Она встала из-за стола, сказала Домне:

— Ты, милая, поешь и залезай на полати, отдыхай. До вечера далеко. Силенки побереги. А я схожу по делам, постараюсь повидать кое-кого. Мама, убери со стола, не давай детям вольничать, пусть не мешают гостье отдыхать. Придут без меня ребята, накорми.

Катерина оделась и вышла из избы.

Домна сняла валенки, поставила сушить на печку, а сама взобралась на полати. Ах, до чего же мягкой с усталости показалась ей соломенная постель! Подушки у Катерины большие, длинные, вроде детских перинок. Дядя Микул, видать, неплохо лесовал!

Да, жалко, что Викул Микула схватили. Но, может быть, Катерина поможет. К началу наступления надо успеть вернуться.

Мысли стали путаться, и Домна не заметила, как заснула.

Долго ли она спала, не могла понять. Сквозь сон уловила в доме приглушенные голоса, мгновенно проснулась и, не двигаясь, стала прислушиваться. Полушепотом с кем-то разговаривала Катерина, по-видимому, у стола. Другой голос тоже был женский.

Приподняв голову, Домна огляделась. В избе полумрак, чуть теплится коптилка. Окошка под голбцем не видно, — значит, на улице стемнело.

Незнакомый голос внизу продолжал рассказывать. Затем спросила Катерина:

— Как же ты смогла, Настенька, убежать?

«Значит, дочка вернулась», — решила Домна и, приподнявшись на локтях, посмотрела вниз. За столом сидели девушка и мальчик-подросток. Домна узнала Петра. Напротив, облокотившись, Катерина печально слушала дочь.

Пламя коптилки освещало худенькое лицо девушки, с темными бровями и большими, смелыми, как у матери, глазами.

Выслушав рассказ дочери, Катерина спросила:

— Ну и куда же выгрузили сено?

— Подвезли к дому Дарук Паш. Богато он живет, шесть коров с телками держит… Хотели свалить на огород за тыном, да выскочил хозяин и давай нас ругать! Заставил перетаскать на сеновал. Хотели въехать на взвоз, куда там! Не пустил. Не велики баре, говорит, перетаскаете. Сначала вилами покидали, а потом охапками носили. Пришли солдаты, заигрывали с девушками. Мы думали, помочь нам хотят, а они норовят в угол затащить, так и хватают везде… — Брови девушки сдвинулись. — Остатки сена мы бросили, сели в сани и ускакали!

Мать облегченно вздохнула:

— Хорошо, что обошлось, не обидели вас солдаты. От них добра не жди!

Домна кашлянула. Женщины взглянули на полати. Катерина, поняв, что гостья не спит, сказала:

— Иди к нам, Машук, поешь вместе с ребятами.

Домна спустилась и села рядом с мальчиком, улыбнулась ему:

— Здравствуй, Петря! Не узнал?

— Узнал! — коротко ответил мальчик, с любопытством разглядывая гостью. Видно было, что тетка Катерина успела предупредить сына, чтобы не приставал с расспросами.

Домна протянула руку девушке:

— Здравствуй, Настук! Вернулась? Жива-здорова?

— Как видишь! Бери ложку, хлебай! — Настя придвинула Домне миску.

Руки у нее маленькие, теплые, но загрубевшие от работы и мороза.

Настук рассказывала, что видела в селе:

— Белые взбудоражены, роют окопы, село похоже на разворошенный муравейник. Везде патрули. Слышно, и сам Латкин тут. Он у брата остановился, у Луки.

Вскоре пришла старуха с детьми. Настук спросила:

— Куда вы, бабушка, ходили с Сандрой и Мишуткой?

— К Агафье посидеть. Пусть, думаю, гостья спокойно поспит. У этих балаболок языки ни на минуту не умолкают. Только и молчат, когда спят… К нам обещали девушки прийти на посиделки, будем вместе вечер коротать. Я им сказала: у нас в гостях Машук… Приходите обязательно!

— Вечно суешься, где тебя не спрашивают! — укоризненно сказала Катерина и с тревогой спросила Домну: — Не помешают ли они тебе? Правда, девушки славные.

Домна успокоила ее:

— Пусть придут, веселее будет. Поговорим, посудачим, может, что нужное скажут.

— Если тебе не помеха, нам и подавно. Они недолго, посидят и уйдут, — сказала Катерина и тихо шепнула Домне: — Ночью придут мужики. Петря пойдет за ними.

Катерина помогла одеться мальчику, что-то тихо сказала ему у порога, и Петря быстро вышел из избы.

Девушки перенесли на голбец коптилку и устроились вокруг нее. Сандра с Мишуткой принялись играть в лодыжки. Домна затеяла веселую возню с детьми. В тот момент, когда мальчик стал горячо доказывать, что Домна промахнулась и не попала в его лодыжку, с шумом открылась дверь и бойкий девичий голос произнес:

— Тетушка Катерина, пусти нас посумерничать!

Катерина спустилась с голбца:

— Проходите, милые! Будем вместе сидеть, И вы, запечники, спускайтесь. Настук, Машук, идите сюда…

Домна выглянула между брусьев: положив свои прялки на широкую лавку, раздевались две девушки. Обе в сарафанах из домашней пестряди, в ситцевых платочках. Одна в ситцевой цветастой кофте, на другой белая холщовая рубаха с пышными рукавами. Невысокая девушка с живыми черными глазами, в ситцевой кофточке, подхватила Мишутку на руки, шутливо тормошила его:

— Мишук, ты гляди-ка, какой уже большой вырос! Когда придешь меня сватать? Вот поцелую, и сразу у тебя усы вырастут!

Отбиваясь руками и ногами, Мишутка отчаянно завопил:

— Мам, зачем меня Наталка обижает?.. Пусти, нехорошая, я тебя не люблю! Я маму люблю…

Наталья, смеясь, опустила мальчонка на пол и села с прялкой у окна. Ее подружка, высокая, тонкая, как ива на берегу Вычегды, с голубыми несмелыми глазами, уже сидела за прялкой рядом с Наташей и Мишуткой и улыбалась.

Домна и Настя спустились с голбца. Соседские девушки с любопытством разглядывали из-за своих прялок незнакомую гостью. Домна развернула свой узелок, вынула кудель, веретено и взглянула на Катерину.

Та сказала девушкам:

— Это Машук, Дарьи дочка, погостить пришла. Погоди минутку, Машенька, схожу в холодную половину, принесу тебе свою прялку.

Вскоре она вернулась с разукрашенной резьбой легкой прялкой и подала Домне:

— Это еще моя девичья! Видишь, какая аккуратненькая!.. А вам, девушки, я принесла смолку пожевать. — Катерина поставила на стол в маленькой берестяной корзиночке комочки застывшей душистой смолы-живицы. — Выбирайте, кому что нравится, тут и от ели и от лиственницы есть. Я сама больше от лиственницы люблю: смолка ее вкусная, да и прясть с ней способнее, слюны от нее больше.