Когда наступает рассвет

Девушки, весело переговариваясь, потянулись к корзиночке и стали выбирать смолку по своему вкусу.

Только успела Домна наладить прялку, как вошли еще несколько женщин. Та, что постарше, поклонилась:

— Доброго здоровья всем! Катерина, мы к тебе посумерничать. Не выгонишь поди?

— Раздевайтесь! — радушно отозвалась та. — Агафья, скидывай полушубок! Глафира, проходи. У нас сегодня тепло, железную печку подтопили. Сейчас огня прибавим, светлее будет.

Усадив соседок, Катерина принесла ламповое стекло, почистила его, вставила в горелку, подняла фитиль:

— Теперь виднее будет, а то с коптилкой ослепнуть можно.

Агафья вздохнула:

— А мы с лучиной сидим. Керосин кончился.

— И мы сидели без керосина. Брат выменял на беличьи шкурки, дал куницу в придачу, вот и с нами поделился. Сегодня вон целый воз дров привезла, живем пока! — бодрилась Катерина, печально улыбаясь своим словам.

Домна усердно пряла, прислушиваясь к их разговору. Веретено ее, направляемое ловкими и сильными пальцами, крутилось бойко и со звонким жужжанием. Нитка у нее получалась ровная, крученая, так что даже Агафья похвалила:

— Вижу, мастерица ты, Машук, прясть, позавидовать можно!.. Выросла, невестой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Мы с твоей родительницей подружками были, и скажу — в одно время обе на одного парня заглядывались, даже поссорились между собой по этой причине…

Девушки заулыбались. Черноглазая Наталья, вскинув глаза на Агафью, спросила с лукавинкой:

— Это правда, мамук? Расскажи, как вы повздорили с Машиной мамой? Какой такой парень вам обеим в сердце занозой влез? Красивый?

— Ишь чего захотела, озорница, расскажи ей. По правде говоря, и рассказывать-то нечего. Недолго мы серчали друг на друга. Как узнали, что тот потихоньку от нас навещает вдовушку, обе отшили его. Вот и сказке конец…

— Кто он такой? Как зовут?

— Кто да кто! И все-то тебе надо знать. Зовуткой зовут. Ну, коли хочешь знать, скажу — Макар Иван, вот кто.

— Макар Иван? — удивилась Наталья. — Такой старый да противный? Нашли из-за кого ссориться! Только и знает сосать трубку да прокуренные зубы скалить: «Э-э, нашты, того-этого!» — девушка смешно скривила лицо, передразнивая Макар Ивана.

Все расхохотались. Агафья, покачав головой, тихо заметила дочери:

— Ты не хули его! Раньше он был не таким.

В сенях брякнуло кольцо, и было слышно: в потемках кто-то нащупывал ручку дверей.

Через порог перешагнул мужик в заячьей шапке, с увесистой трубкой в зубах. Не вынимая изо рта трубки, он сказал, слегка гнусавя:

— Прохожу, нашты, мимо, вижу — свет. Давай, думаю, загляну…

Девушки не могли удержаться от смеха. Заулыбались и Катерина с Глафирой. Сидевшая на подножке голбца бабка и та захихикала.

Человек оглянулся с недоумением: с ума посходили? А смешливая Наталья хохотала, катаясь по лавке.

Мужик недоуменно спросил:

— Что случилось, господь с вами? Катерина, нашты, посмотри, того-этого, не в саже у меня лицо? — Вместо «знаешь ты» он выговаривал «нашты», и это делало его еще более потешным.

Катерина, утирая слезы, прикрикнула на девушек:

— Хватит вам, хохотушки! Проходи, Иван, садись. Никакой сажи, просто так смеются. Присаживайся к девушкам ближе, а хочешь — устраивайся между мной и Агафьей. За кавалера будешь. Не обижайся: им только палец покажи, покатятся со смеху.

Агафья, освобождая для мужика место, заметила негромко:

— Сказывали, Макар Ивана белые послали за грузом, а он, гляди, как миленький, по вечеринкам шатается…

Иван неторопливо выбил кресалом огонь и, раскурив чя трубку, отозвался:

— Макар Иван не поглупел еще окончательно. Лошадь у меня захромала, на водопой еле добирается… Возвращаюсь с водопоя, вижу — огонь у вас. Не хозяин ли, думаю, вернулся? Вот и решил наведаться…

— Только попадись им в руки, — вздохнула Катерина, — добром разве вырвешься! Ты, Иван, в волости был. Что там слышно?

— Ничего хорошего! Белые совсем озверели, лютуют, что ни попадет, тащат у мужика, подводы собирают. Бежать, что ли, ладятся? Куда ни глянь, везде солдаты с ружьями… А про Микула рассказывают: жив он, в амбаре томится.

Агафья перекрестилась, заговорила сокрушенно:

— Старики сказывали: светопреставление скоро будет. Может, уже началось? У нашего брата бедняка грехов много ли? В голоде да холоде живя, неужто не сквитались? На том свете хоть покрасуемся. Вот он, рай-то, какой славный! — Концом веретена она показала на лубочную картину, висевшую над головой Домны.

— Зачем нам тот свет да рай небесный! — возразила Катерина. — На этом свете по-человечески бы пожить немножко. Учитель наш Алексей Васильевич говорил: никакого рая нет. В этой жизни надо устраиваться по-настоящему. Оно, пожалуй, и верно! Как думаешь, Машенька?

— Нарисовать все можно, — вглядываясь в картину, отозвалась Домна. — Давеча я ее уже видала: красиво намалеван рай небесный, да поглядите, кто туда спешит?

Все, кто были поближе, потянулись к картине, а Наташа с Настей, оставив прялки, пододвинулись вплотную к Домне.

— Глядше, кто в рай идет? — показывала Домна. — Монахи, архиереи, купцы… Волосы у купчин намаслены, блестят, а у купчих пышные сарафаны! Не то что у нашего брата — пестрядь домотканая. Найдешь ли среди них бедняка? Вот они, ниже смотрите. Женщины с измученными, высохшими лицами, мужики в лаптях, фабричные в опорках — этих в ад. В раю для них места нет. Для бедного место в аду, среди бесов чумазых.

— О господи! — вздохнула Агафья.

— А ты что думала? — сплюнув под ноги, сказал Иван. — Купцов и монахов, нашты, в ад запихать? Толково говорит твоя гостья, Катерина!

— Я ничего не выдумала, а рассказала то, что нарисовано! — усаживаясь за прялку, ответила Домна. — А белые эти порядки и защищают.

— Белым скоро, того-этого, каюк! — сказал Иван.

— Как сказать! Если ждать рая небесного, можно и в дураках остаться! — усмехнулась Домна.

— А что мы можем сделать?

— Если есть желание, можно многое сделать, дядя Иван. Красные недалеко. Надо помогать. Иначе белые всех перебьют. Тетка Катерина давеча рассказывала, что они сделали с учителем. Разве можно такое терпеть? Всем миром надо на них навалиться.

— На учителя донес Рыжий Филя, все это знают, — негромко сказала Агафья. — Пес шелудивый, выродок несчастный!

— Теперь и он почуял, откуда ветер дует! — сказал Иван. Постучав корявым ногтем по трубке, добавил — Красные близко, так ходит тише воды, ниже травы. А то было, нашты, ого!

В сенях раздался резкий стук. В избу ввалились трое солдат.

Катерина взглянула на Домну. Девушка успокоила се взглядом. Она старалась держаться спокойно, но щеки ее запылали. Все замолчали, выжидающе глядя на вошедших.

Один из них выступил вперед. Его острые, колючие глаза цепко оглядели всех, остановились на Макар Иване, ощупали его, скользнули дальше, на печку, на полати. Солдат спросил:

— Что за сборище? Кто хозяин?

Катерина встала, отложила в сторону штопку:

— Хозяйка я. А это соседи, посумерничать собрались.

Бабушка выглянула с голбца между брусьями, прошамкала:

— Свои, родненький, все свои. Кто к нам чужой придет? Коли с дороги, отдыхайте, грейтесь. Вон какие у нас славные девушки прядут, поговорите с ними, позабавьте веселыми шутками. Они страсть как любят посмеяться!

Старший слегка смягчился, сказал миролюбиво:

— Патрули мы. Проверяем, нет ли чужих.

— Никто не появлялся. Наша деревушка на отшибе, редко кто бывает здесь из чужих. Вот вы заглянули, и за то спасибо. Раздевайтесь, будьте гостями. Или куда дальше спешите? — поинтересовалась Катерина.

— Это наше дело… Обошли деревушку — ни души, только у вас в окне свет. Зашли проверить… Перекурим, что ли, ребята? — обратился старший к спутникам. Те одобрительно переглянулись.

Невысокий, плотный, в мохнатой серой папахе солдат сверкнул темными цыганскими глазами.

— Можно перекурить! — Он весело подмигнул девушкам.