Когда наступает рассвет

Сердце у Ладанова упало. Он поспешил к столу.

В смятении думая об увиденном, прапорщик механически продолжал допрос:

— Я спрашиваю, что еще можешь сказать о себе?

— Что мне говорить? — сердито огрызнулся Макар. — Вам все известно, и говорить нам не о чем!..

Ладанов настороженно прислушался. Его поразила неожиданно наступившая тишина в канцелярии. Не слышно ни шагов, ни топота солдатских сапог, от которого всегда гудел дом, ни голосов, не хлопают двери.

— Одну минутку, — сказал Ладанов и торопливо вышел из комнаты.

Дежурного он не нашел. В прихожей встретил — Харьюзова, который перед его носом щукой прошмыгнул к вешалке, схватил пальто и начал надевать его так, словно спешил на пожар.

— Что случилось? Где народ? — спросил у него Ладанов.

— Разве вам не известно? — изумился Харьюзов. — Отряд Орлова разбит под Леной. Сам он убит в ночном бою. Отряд Прокушева потерпел поражение под Чукаибом и спешно отступает. Город оставляем без боя…

— А где губернатор?

— Он уже выехал! Все, все — фью! — убедительно присвистнул Харьюзов. Он так спешил, что не мог попасть рукой в рукав пальто и, смешно подпрыгивая на одной ноге, дергался и злился. Не застегнув пальто, он нахлобучил на голову шапку и стремглав спустился по крутой лестнице. Уже снизу он крикнул — Спешите! Последние подводы уезжают!..

У Ладанова перехватило дыхание. Он лихорадочно заметался по опустевшим комнатам. По губернаторской канцелярии словно ураган пронесся. Только б кабинете самого губернатора был порядок. На столе лежала пачка хороших английских сигарет и янтарный мундштук — память об Архангельске, которым Латкин очень дорожил. И если уж он забыл его здесь, значит, очень спешил.

«Надутый петух! Первым смылся!» — обозлился Ладанов. Он уже собрался покинуть опустевшее здание, но вспомнил о Макаре.

— Можешь идти! — вернувшись в свою комнату, сказал он Макару. Тот с удивлением поднял брови:

— Куда?

— Меня это не касается! — раздраженно буркнул Ладанов, поспешно укладывая списки в папку и собираясь уходить. Подумав, он добавил спокойно: — Как соседу и земляку, я не хочу чинить тебе неприятностей. Отпускаю на все четыре стороны. Иди с богом!

Прихватив папку со списками, Ладанов направился к двери, но Макар окликнул его:

— Одну минутку. Мне давно хочется спросить: — Мартынова помните?

— Какого Мартынова? Ах да! Того ссыльного?

— И Красный яр, конечно, помните под Кочпоном?

— Что за неуместные воспоминания!

— Подождите, мне надо уточнить одну деталь… Нас было тогда четверо: Мартынов, я, ты и Пронька. К греху Иуды я не причастен. Пронька тоже не мог этого сделать. Остается один человек, донесший на Мартынова…

Ладанов не выдержал взгляда Макара и отвел глаза в сторону.

— Гадина! — услышал он за своей спиной и вздрогнул, точно от удара, но тут же взял себя в руки и крикнул глухим, сдавленным голосом:

— Ну, ты, поосторожней!.. — Он еще что-то собирался сказать, но, не найдя слов, махнул рукой.

На улице он пришел в себя. Но что делать, куда идти и что предпринять? Бежать из города? Отправиться домой? Он даже не знал, далеко ли красные и когда их можно ждать сюда.

Спустившись на Береговую улицу, у воинской казармы он увидел несколько подвод с вооруженными солдатами. Там спорили и ругались. Угрожая оружием, солдаты кричали на ямщиков.

Ладанов подошел к ним.

— Что за шум?

— Ямщик отказывается ехать, господин прапорщик! — приложив руку к помятой папахе, доложил фельдфебель Чуркин. Рядом с ним на снегу стоял ручной пулемет и громоздились цинковые коробки с патронами.

— Как же я повезу на такой лошади? Разве не видите, одни кости да кожа! — отбивался от наседавшего фельдфебеля немолодой русобородый мужик и для убедительности, сняв рукавицу, провел корявым пальцем по выступающим ребрам лошади. — Совсем загнали, не потянет она, а ты не хочешь понять. Так и быть, садись, а ящики с патронами и оружие оставь.

— Ты что, рехнулся, олух царя небесного! Как же я могу оставить пулемет? — горячился фельдфебель, размахивая казацкой нагайкой.

— Вы откуда едете? — спросил у него Ладанов.

— От самой Визинги! Наши покинули город, мы замыкающие, вашбродь!

— Садись, поедем! — решительно кинул ему Ладанов и тут же приказал ямщику: —А ты много не рассуждай, трогай без разговоров!

Ямщик, бросив косой взгляд на офицерские погоны Ладанова, спросил унылым голосом:

— Куда везти-то?

— Куда все едут! Да живее!

— А я почем знаю, куда вы все спешите? — продолжал ворчать возница.

— Поезжай по тракту в сторону Корткероса! Туда приказано отступать… Да перестань, старый пень, огрызаться, а не то живо заткну тебе глотку! — прикрикнул фельдфебель, устраиваясь в розвальнях с ручным пулеметом. В подтверждение своих слов он ткнул нагайкой в широкую спину ямщика.

Подводы отъехали от казармы. Ладанов, кутаясь в шинель, спросил у фельдфебеля:

— Значит, отступаем?

— Отступаем! — недобро осклабился фельдфебель. От него густо пахло спиртным. — Пес я буду, коли правду не скажу. Побили нас, ваше благородие. Надавали и в хвост и в гриву.

— Побили?

— Сначала под Чукаибом морду намылили. Затем в Визинге отхлестали. В Межадоре бой был, и тоже не в нашу пользу. Таких синяков и шишек надавали, лучше не надо!

— А где ваш командир?

— Если насчет капитана Медведева интересуетесь, он давно уже, думаю, в Корткеросе чаек потягивает. Ранили его.

— А красные далеко отсюда?

— Следом за нами двигаются. Пес я буду, если этой ночью они не займут город… Да вы что, ваш бродь, с луны свалились? — удивился фельдфебель. — Разве ничего не знаете?

— Знал бы, не стал расспрашивать! — нехотя сознался Ладанов и, как бы оправдываясь, добавил: — Занят был срочными делами и не заметил, как все вдруг изменилось… — «Черт возьми, как все, однако, непрочно в этом мире!» — подумал он и, отвернувшись, замолчал.

Фельдфебель растянулся в санях и, громко зевая, размышлял: «Такая наша солдатская жизнь: ложишься спать и не знаешь, где проснешься — на этом свете или на том?»

Они ехали не разговаривая. Подвыпивший фельдфебель, закутавшись в теплый английский полушубок, сонно клевал носом. Временами он похрапывал. Ладанов же был в шинели, в сапогах, и ему приходилось время от времени вставать и бежать за санями, чтобы согреть застывшие ноги.

Сначала у него была мысль завернуть в Кочпон и кое-что захватить из дому на дорогу, попрощаться с домашними и уже тогда догонять губернатора. Узнав же, что красные совсем недалеко и вот-вот могут появиться в городе, он не рискнул задерживаться и вверил себя судьбе. Кроме папки со списками арестованных, при нем ничего не было. Для чего ему теперь нужны эти списки, он и сам не знал.

Лошадь продолжала бежать. Уже город скрылся из виду, дорога пошла глухим лесом. Позади ехало еще несколько подвод с солдатами. Они то нагоняли, то снова отставали, скрываясь за поворотами дороги. Ямщик, нахохлившись, молчал. Он, видимо, примирился с необходимостью подчиниться грубой силе.

Чем дальше отъезжали они от города, тем лихорадочнее были мысли Ладанова. Он пытался разобраться, что же произошло с ним и, главное, что его может ожидать завтра? Поддавшись общей панике, он, подгоняемый страхом, не раздумывая, сел в первую подвернувшуюся подводу и выехал из города. Но теперь, когда и дом, и жена, и все, что связано с его благополучием, с каждой пройденной верстой становится все дальше и дальше, он уже жалел, что поступил так необдуманно.

«Зачем было горячиться и спешить? — мысленно ругал он себя. — И на кой черт я забрал эту папку?.. Губернатор! Да провались он сквозь землю! Ей-ей, не долговечны эти правители… Не вернуться ли мне в город?..»

Проехав верст двадцать, они добрались наконец до первой деревушки Визябож и остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть. Храпевший в санях фельдфебель тоже продрог и, проснувшись, побежал греться в избу. Уходя, он крикнул ямщику: