Когда наступает рассвет

— Братья во Христе! Члены Союза духовенства и мирян! — начал он негромко, с грустной надрывностью, с какой обычно привык читать проповеди с амвона. — В последнее время много нам приходится терпеть. Христос, наш спаситель, сам много терпел… Но нашим страданиям скоро придет конец. Есть важные вести. В Архангельске уже пала власть антихристова. Туда морем прибыли наши союзники — американские, английские, французские войска…

— Слава тебе, господи! — отозвался из угла Гыч Опонь. — Бог-то не совсем еще нас позабыл. Архангельск не за семью морями. На плотах и то рукой подать. А коли Архангельск освободили, теперь и нам недолго ждать.

— Может, еще до наступления зимы избавимся от нехристей, — проскрипел кожевник, — не могу позабыть, как они меня за неуплату контрибуции держали в каталажке. А недавно последнюю кожу забрали, целый тюк. По-ихнему — реквизиция в пользу народа. Что за жизнь пошла? Можно сказать, последнюю шкуру содрали с меня…

— Ежели прикинуть, что мы, торговые люди, потеряли, — вклинился в разговор один из купцов, — твоя кожа, братец, сущий пустячок. В зырянское пароходство нами было вложено, к вашему сведению, сто восемьдесят пять тысяч рубликов золотом — все отобрали, ни одного пароходишка не оставили. Дальше считаю: товаров реквизировано более чем на сто тысяч, тоже в золотых ценах. Да разных налогов уплатили на восемьдесят тысяч. Сколь получается? Под самый что ни есть корень подрубили нашу торговлю…

— Вернем! Все вернем!.. Пусть только избавители наши быстрее сюда едут!.. — послышались голоса. — Будем день и ночь бить поклоны, ждать…

— Зачем ждать, братья! — возразил протопоп. — Потому и собрал я вас, чтобы начать действовать. Время наступило удобное. Пора поднять всех, кому ненавистны Советы и комбеды. Слыхали, как наши поступили в Керчомье, в Гарье?

— Слыхать-то слыхали, — сказал кто-то из сидевших у двери. — Да ведь и другое нам известно: посланные из города отряды быстро там все погасили, а кой-кого и к стенке поставили. Не то ли самое ожидает и нас?

— На это я вам отвечу притчей. — Придерживая распятие, протопоп откинул упавшую ла лицо прядь волос. — Когда подожгут небольшой лесок, затушить нетрудно. Но если пламя охватило большой массив леса, с ним ничего не поделать. А наш край такой — поднеси спичку, и пойдет полыхать! Нужно широко оповестить, что союзники в Архангельск привезли хлеб, сахар, чай и вдоволь другого продовольствия. Новое правительство всех накормит и оденет, окажет помощь людям, если они, со своей стороны, помогут прикончить антихристову власть. Не поможем союзникам, потом, будет поздно. Надо действовать — таков мой совет.

Притихшие братья из Союза духовенства и мирян молчали в раздумье. Притча, конечно, понятна. Но одно — притча, а другое — что получится на деле. У каждого одна голова, и она дороже тюка кожи и прочих богатств. А посмотреть с другой стороны — заманчива приманка, которой подразнил отец Яков. Ведь он не какой-нибудь пустобрех, в свое время избирался в Государственную думу.

Поговорив, собравшиеся согласились с протопопом.

— Однако без вожака начинать нельзя! — поднялся Гыч Опонь. — Может, вы возьметесь, отец Яков?

— Мое дело — молиться богу, — сказал Потопов. — Мне больше пристало иметь дело с крестом, нежели с мечом. Я благословил бы Латкина. Кому другому, как не председателю уездной управы, поднять знамя освобождения?! Кстати, между нами был разговор, и господин Латкин не возражает.

— А где найти его? — выглянул из-за спины кожевника Харьюзов, но Потопов предостерегающим движением руки остановил его:

— Тсс!.. Не надо громко об этом. Могу сказать: он жив-здоров, находится недалеко от нас. У него связи в городе и в гарнизоне. Такова обстановка. Решайте сами.

Потопов извлек из кармана рясы платок и вытер лицо. В сторожке было жарко, но вспотел он не от этого. Нелегко было сломить трусость своей братии, и все же он смог.

— Передайте, коли так, что мы согласны! — решили руководители союза.

— С нами бог! — заключил отец Яков. — Я пошлю весточку по церквам, чтобы связались у себя с верными людьми. На этом кончим. Помните: о чем беседовали, должно остаться между нами. Когда надо будет, я снова соберу вас. Можете расходиться. А ты, Афанасий Петрович, — обратился Потопов к Гыч Опоню, — останься на минутку…

Со щучьей проворностью первым выскользнул за дверь Харьюзов. За ним торопливо вышел сын протопопа — Виталий Яковлевич. С небольшими перерывами, словно тени, стали исчезать кожевник, доверенный, торговцы и другие. В сторожке остались Потопов и Гыч Опонь. У них были свои особые дела…

Тусклое сентябрьское солнце то исчезало в редких разводьях лохматых туч, то снова появлялось. Временами накрапывал дождь, и, когда выглядывало солнце, на красных гроздьях брусники блестели крупные дождевые капли.

Было по-осеннему тоскливо в этом мрачном, густом ельнике, в котором местами попадались низкорослые сосны, воздух был сырой, тяжелый, пахло мхом и хвоей. От Черного ручья порывы ветра иногда доносили резкий запах дикой смородины.

Ничто не нарушало застывшего покоя.

Но так лишь казалось. В стороне от дороги, в чащобе, где стоит разбитая молнией ель, привалившись спиной к ели и полузакрыв глаза, сидел у потухшего костра человек. Временами, когда раздавался протяжный скрип дерева или треск обломившегося сучка, человек вздрагивал и настороженно прислушивался.

Это был Латкин. Он уже несколько раз покидал свое укрытие и выходил к сараю наблюдать за дорогой.

Когда солнце склонилось на запад, из-за поворота показался возок Гыч Опоня.

— Что так долго? Я уже опасался, не попал ли ты чекистам в лапы.

— Упаси боже, Степан Осипович! — перекрестился Гыч Опонь. — Кто ждет, тому всегда кажется долго. Быстрее никак было нельзя, тайком да с оглядкой… Поди, проголодался? Вот тебе туесок творога с молоком, подзакуси.

— Боишься? Чего руки трясутся? — заметил Латкин.

— Чека, дорогой мой, не родная маменька, против шерсти гладит, — оправдывался Гыч Опонь. — Вот почитай газетку. Там и про тебя упомянуто.

Латкин схватил местную газету и нашел нужное место. Это было извещение Усть-Сысольского ЧК. Разыскиваются скрывающиеся. Перечислено несколько фамилий, в том числе назван и Латкин. Ниже напечатано: «…Гражданам, знающим их местожительство, предписывается немедленно довести до сведения ближайших Советов, каковые должны их немедленно представить в распоряжение ЧК. Виновные в укрывательстве несут ответственность по законам осадного положения…»

— Так, так! — сдерживая дрожь, сказал Латкин. — И что же дальше?

— Боже упаси, не подумай чего нехорошего. Это отец Яков надоумил показать тебе газетку. Пусть, говорит, прочитает — злее будет!

— Ладно, хватит об этом… Видел, значит, Потопова?

— Видел. Все передал, как было приказано.

— Ну и что он? Блаженствует на воле?

— Сегодня служил в соборе. Жив-здоров, того и тебе желает, Степан Осипович… Сынок его, Виталий Яковлевич, вернулся. Откуда, зачем — не спрашивал, а сам отец Яков про то не говорит.

— Хитер бобер! — как бы про себя заметил Латкин, принимаясь за домашнюю снедь. — Чем хвалился он? Какие новости сообщил?

— Новости хорошие! В Архангельске союзники. Американцы, англичане…

— Слыхал. Еще что?

— Правительство там объявилось какое-то. Чайковский…

— И это знаю. А это что у тебя в кармане торчит?

— Отец Яков послал тебе погреться — церковного вина, — сказал Гыч Опонь.

— Добро! — довольно крякнул Латкин. Выбив пробку, он жадно припал ртом к горлышку бутылки.

Гыч Опонь рассказал о тайной сходке в церковной сторожке.

— Все решили, пора начинать, Степан Осипович! — закончил он свое сообщение. — Отец Яков благословляет вас на ратные подвиги.

— Благословляет? — Губы Латкина дрогнули в усмешке.

— Все просили тебя стать главарем. Ты образованный, смелый, в академии учился. Знаешь, как с этим сбродом справиться. Потому просим…