Когда наступает рассвет

— Что это сегодня наша мама так разворчалась? — выйдя на крыльцо, спросила Анна.

— Вот уж не знаю, с чего она расшумелась, — пожала плечами Домна и, озорно сверкнув глазами, добавила — Долго не встаешь, может потому?

— Ас кем это ты там стояла у колодца? — спросила ехидно Анна.

— Когда? — сделала удивленные глаза Домна.

— Я еще сквозь сон услышала конский топот. А встала да выглянула в окно — он уже у колодца зубы скалит.

— Кто?

— Да твой, этот белобрысый.

— А! Это Пронька из Кируля… — небрежно сказала Домна, словно не замечая вызывающего тона сестры. — Он лошадь искал хозяйскую. Где-то около Пажги, говорит, поймал. Три дня гонялся за ней, окаянной… Пронька говорит: завтра Успенье. Может, в город с тобой прогуляемся? Зачем дома киснуть в такой день? В лавках побываем, на базар заглянем. Ты, кажется, ладилась новую гребенку купить? — деланно спокойно говорила Домна.

Не будь Аннушка занята своими волосами, она прочла бы в сияющих глазах сестры: «А ты и не догадываешься, почему у меня на сердце так хорошо!»

За столом, похлебав из общей чашки жиденьких щей, Домна вскинула глаза на мать и начала издалека:

— Мамук! Хозяин сегодня рассчитаться обещал. Кучу денег принесу!

— Дай бог, — вздохнула мать.

— Мам, ты у нас хорошая. Я всегда говорю: наша мама всех лучше. Аннушка, правду я говорю?

— Смотрю я на тебя: сидишь ты, как на шиле! — пытливо нацелилась взглядом мать на младшую дочь. — Что случилось с тобой, девка? Уж не тот ли балбес тебе голову вскружил?

— О ком ты это, мамук? — с невинным видом спросила Домна.

— Да о том самом, с кем у колодца любезничала. Смотри ты у меня, не водись с кем не следует! Что толку от такого бесштанного.

— Ах, маманя! — обиделась Домна. — Уж и нельзя поговорить с человеком! А сама-то, как встретишься с кем-нибудь у колодца, говоришь без конца…

— Остра ты стала на язык, девка! — недовольно проворчала мать.

— Не сердись, мамук, это я по глупости… Отпусти нас с Аннушкой завтра в город. Хочется обедню послушать в старом соборе, богу помолиться. Знаешь, сегодня во сне я видела ангелов. Красивые такие, крылатые, с серебряными трубами. Говорят мне: «Молись, Домна…» — Домна молитвенно закатила глаза, являя собой образец кротости и смирения.

Анна еле удержалась, чтобы не прыснуть, и с двойным усердием принялась за щи. Мать подозрительно посмотрела на озорную дочку.

— Богу молиться — дело похвальное, конечно. Да ведь ты опять что-нибудь выкинешь.

— Не бойся, мам, ничего не случится. Вот и Аннушка будет со мной…

— Ну что ж! Коли хочется, сходите помолитесь…

Домна быстро выбралась из-за стола, схватила узелок, в котором ее обед: печеный картофель, кусок ржаного вперемешку с мякиной хлеба.

— Ну, мамук, жди с деньгами.

— Твои бы слова, доченька, да богу в уши! — сказала Наталья Ивановна, провожая Домну до порога. И уже громко добавила — Не опоздай на работу, дитятко! Беги быстрее!

Домна уже не слышала ее наставлений. Она, бегом спустившись с крыльца и поправив на голове ситцевый платок, понеслась под гору, и скоро ее тонкая, легкая фигура мелькала уже далеко на лугу.

От тихой деревушки Дав, где жила Домна, до кирпичного сарая Гыч Опоня было неблизко. Каждое утро Домна спешила знакомой тропкой, чтобы явиться на работу одной из первых. Тропинка вилась по сырому кочковатому лугу, затем ныряла в лесок, где, весело перекликаясь, порхали птахи. Молодые ели тянулись нежно-зелеными побегами к солнцу, подрагивая под легким утренним ветерком. На пышных мшистых буграх уже краснели гроздья брусники.

В лесу тихо. После ночного грозового ливня от пригретой солнцем земли поднимается парок. А там, где поглуше, — сыро и прохладно.

Миновав соседнюю деревню Чит, Домна задворками вышла на кочпонскую дорогу и, где вприпрыжку, где быстрым шагом, направилась по тропинке, бегущей между полями, на которых тут и там стояли золотистые суслоны.

Кочпон отличался от других пригородных селений. Несколько лет назад по этому селу погулял красный петух, и теперь оно заново отстраивалось. Дома в нем новые, недавно срубленные; на сосновых бревнах еще не успела засохнуть смола. Улицы прямые, широкие. На высоком берегу Сысолы виднеется голубая церквушка.

У околицы села Домна увидела стадо. Хозяйки уже подоили коров и выпроваживали их на пастбище. В утреннем воздухе далеко разносилось мычанье коров и телят, звон бубенцов и стук погремушек, лай собак. И все это перекрывал густой, величественный голос вожака стада: «Му-у-у!..»

Это был огромный черно-пестрый бык Гыч Опоня, по кличке Магэ. Важный, словно пристав, широкогрудый, на массивных ногах, с тяжелой, будто каменная глыба, головой. Налитые кровью глаза устрашающе поблескивали. Он медленно шагал в стаде коров, помахивая шишкастым упругим хвостом.

Домна знала, что этого быка следует остерегаться. Но когда она шла мимо домишка одноногого Макара, на дорогу выбежал вихрастый мальчонка и, размахивая хворостиной, закричал на коров:

— Уходите от нашего дому! Быстло, быстло!

Мальчик не сразу заметил быка, а когда тот оказался в нескольких шагах, растерялся со страху. Бык, опустив голову, напрягся, чтобы ринуться вперед. Еще один миг, и он повалит парнишку на землю, убьет.

Домна стремительно бросилась к нему. Закричала истошно:

— Куда ты, идол, куда? Вот я тебе, только посмей!

Бык поднял голову, с недоумением покосился на девушку. Домна нагнулась и, схватив подвернувшуюся под руку старую, выброшенную за ненадобностью плетуху-корзинку, швырнула ею в быка. Плетенка попала в лоб и повисла на рогах. Бык затряс головой, пытаясь освободиться от корзины. Домна схватила мальчика под мышки, встав на нижние жерди изгороди, перебросила его в огород, но, спрыгнув обратно, почувствовала боль в ноге.

— Ай да молодчина, девушка! Этакого зверя не испугалась!

Домна оглянулась. Чуть поодаль стоял незнакомый человек в стареньком пиджаке, картузе и с удочкой в руках. Он поднял увесистую палку, валявшуюся у изгороди, и громко крикнул на быка. Магэ, успевший уже освободиться от мешавшей ему плетенки, сердито ударил копытом о землю и нехотя поплелся за стадом.

— Ах, проклятущий! Чуть не забодал сынка! — громко причитая, выбежала из дому женщина. Это была жена Макара, тетушка Татьяна. Всю весну она тоже работала у Гыч Опоня, месила глину, а на время сенокоса вынуждена была уйти, чтобы заготовить корм для своей коровенки.

Татьяна стала приглашать Домну в избу:

— Зайдем к нам, угощу картофельными сочнями. Сто раз спасибо тебе за дитё! Не окажись тебя тут, Магэ забодал бы его. Пойдем покормлю я тебя чем-нибудь, Домнушка!

— Не могу, тетушка Татьяна, — сказала Домна. — На работу спешу. Да вот с ногой что-то случилось.

Прихрамывая, она подошла к крыльцу, присела на ступеньку и стала ощупывать ноющую ступню.

— Тебе помочь, девушка? — спросил стоявший у изгороди незнакомец, похожий на мастерового.

— Нет, спасибо! — поблагодарила Домна.

— Заходи к нам, Василий Артемьевич! — пригласила его тетушка Татьяна.

— А Макар Сергеевич дома?

— Нет, на работе уже.

— Тогда не буду вас беспокоить. Передайте ему мой привет и скажите, что был в Читу, видел нужного человека. Теперь спешу. До свидания! Будете в городе, заходите в гости.

— Сами навещайте! — ответила тетушка Татьяна.

Мужчина раскланялся и зашагал по дороге в город.

— Кто это? — спросила у хозяйки Домна.

— Ссыльный Мартынов, знакомый Макара, — поправляя на голове платок, сказала тетушка Татьяна.

Присев к Домне, хозяйка озабоченно спросила:

— Не вывих ли у тебя случился? Может, позвать знающего человека? Есть тут у нас одна бабушка, от всех болезней лечит. Баньку затопит, веничком попарит, настоем из трав напоит. Она и слово такое знает. Великая мастерица на все руки!

— Да нет, не стоит ее беспокоить. Авось само пройдет! — сказала Домна и попробовала привстать, но тут же приглушенно вскрикнула от боли.