Страница 14 из 84
— Три дня будешь ломать голову, а не додумаешься, дружок! Настоящую битву выдержали! Не так ли, любушка-голубушка? — лукаво подмигнул Мартынов.
Домна не рассмеялась:
— Я не Любушка, а Домна! Воевали мы с быком, Проня. Такой злющий бычина, пудов на тридцать!
— Ты бы посмотрел, как эта птаха сражалась с тем чудовищем, — сказал Мартынов. — Если бы не она, погиб бы мальчишечка… Однако, отчаянная голова!
— За отчаянность ей и попало. — Проня рассказал, что Домну прогнали с работы.
— Вот мерзкий человечишка! — возмущался Мартынов. — Вот подлец! Но ты не унывай, — постарался утешить он Домну. — Мы тебе подыщем работу. Была бы голова на плечах, а хомут для нашего брата всегда найдется!
— Она уехать собирается! — сказал Проня. — Я посоветовал: котомку за плечи и айда куда глаза глядят! Неужто лучше нашей жизни нигде нет?
— Ехать куда глаза глядят не годится, — не согласился Мартынов. — Если уж уехать, то куда-нибудь на фабрику, на завод.
— На одном пароходе ладимся ехать! — неожиданно выпалил Проня.
— И ты уезжаешь? — удивился Мартынов.
— Да, не успел тебе сообщить, Артемыч. Вчера вечером принесли бумажку, в солдаты меня.
— И до тебя добрались?
— Добрались…
Помолчали. Мартынов, нахмурившись, усиленно заработал веслом. Затем спросил, словно продолжая разговор:
— Как там дела? В порядке?
— Ага.
— Бока не намяли?
— Обошлось, Артемыч, — добродушно кивнул Проня и, заметив настороженный взгляд Домны, сказал:
— А все-таки красивый наш город!
— Если смотреть на него вон с тех лугов, он действительно красив, хорошее место выбрали первые поселенцы, — подхватил Мартынов.
Лодка плыла мимо Троицкого собора, высившегося куполами и крестами над зеленью тополей и берез. Домна вспомнила, как утром здесь раздавались полицейские свистки, метались стражники, и сказала:
— Вон оттуда, с колокольни, как посыпались бумажки!..
— Листовки! — поправил Проня.
— А ты откуда знаешь? Тебя же не было там! — оборвала она его.
— От людей слыхал…
— А я своими глазами видела! — Домне не понравилось, что ее перебивают. — Бумажки… И много, много!
— Разве не читала? Это же листовки были!
— Ладно, Проня! Не перебивай, пусть расскажет. Ну и что дальше? Как народ встретил… эти бумажки?
— Ой, что там было! Все кинулись подбирать! Гомонят, толкаются, читают вслух!
— Под самым носом полиции? — рассмеялся Мартынов.
— Под самым носом!
Все виденное утром теперь ее восхищало. Она смотрела пристально на Проню, ожидая, разделит ли он ее радость.
Но Проня был невозмутим.
— Слава смельчакам! — весело заключил Мартынов.
Миновав Соборную гору, лодка теперь плыла мимо глубокого оврага, служившего естественной границей города. За оврагом уже не было крупных зданий, виднелась лишь деревянная церквушка да разбросанные тут и там маленькие рубленые домишки.
Домна взглянула на солнце, давно перевалившее за полдень, ахнула:
— Ой, что я делаю! Сестра, наверное, заждалась, и мать будет беспокоиться. Высадите меня на берег, побегу!
Мартынов подогнал лодку к каменистому берегу. Проня, помогая девушке выйти на сушу, спросил:
— Выходит, договорились насчет поездки?
— Посоветуюсь с домашними, тогда и скажу, — пообещала Домна. — Вас когда будут отправлять?
— Дня через два.
— Прощайте! — Домна помахала рукой Мартынову.
— Постой, чуть не забыл! — спохватился Проня и, порывшись, вытащил из кармана бусы. — Бери, говорю! Сохрани у себя! — сказал он и добавил тихо — Иль, честное слово, заброшу вон туда, на середину реки!
Домна застеснялась Мартынова. Но тот, словно не замечая молодых людей, наблюдал, как в прозрачной воде бойко шныряли рыбешки.
Полнимая зеленые бусы, Домна сказала чуть слышно:
— Спасибо! Мы еще встретимся!
Девушка побежала в гору по утоптанной тропинке, по которой ходили к реке за водой.
Поднявшись на берег, Домна остановилась и, часто дыша, смотрела на удаляющуюся лодку. С высокого крутого берега ей хорошо было видно, как лодка пересекла реку и начала подниматься вдоль отлогого песчаного берега, где течение было медленнее. На корме теперь сидел Проня. Он легко и уверенно работал веслом— широкоплечий и сильный, как сказочный богатырь Перя[8].
Прощальный обед
Кондрат Мокеевич Космортов, доверенный известной по всему северу архангельской лесопромышленной фирмы «Кобылин — Лунд и К°» в воскресный день готовился дать прощальный обед.
Его сын Михаил, преуспевающий помощник дворцового архитектора, приехавший с супругой в Усть-Сысольск навестить родителей, через несколько дней собирался возвращаться в Петроград. Не лишенный честолюбия папаша вознамерился устроить такие проводы, чтобы они надолго запомнились.
В большой двухэтажный дом Космортовых, стоявший на живописном месте у заливчика, гости стали собираться вскоре после обедни.
Встречал гостей сам Кондрат Мокеевич. Поздравлял с праздником, приглашал рокочущим басом:
— Прошу в залу! Покурите, отдохните, пока остальные собираются. Будьте как дома…
Несмотря на свои шестьдесят лет, он выглядел еще крепким. Был рослый, с внушительной раздвоенной бородкой. Его смугловатое лицо, с широкими в меру скулами, можно было бы назвать даже приятным, если бы не глаза — острые ястребиные, под темными кустистыми бровями. Руки, в молодости ловко орудовавшие топором на заготовке сортового леса, теперь нелепо торчали из рукавов дорогого сюртука.
В просторной и светлой зале, где были накрыты два длинных стола, гостей встречала молодая чета: архитектор Михаил Кондратьевич и его супруга Софья Львовна, одетые по-столичному. Он был в черном фраке из тонкого английского сукна, в ослепительно белой сорочке, галстуке бабочкой и лакированных штиблетах. Она в бальном платье, отделанном тонкими дорогими кружевами, с массивным золотым кулоном на груди. Волосы ее, причудливо уложенные высокой башенкой, слегла оттягивали голову назад.
Софья Львовна принимала гостей величаво, не утруждая себя поклонами. Лишь когда в дверях показался Латкин, она приветливо кивнула ему и протянула холеную руку в белой кружевной перчатке.
— Как мы рады, Степан Осипович, видеть вас у себя!
Латкин галантно поклонился, поцеловал ручку даме и похвалил ее прическу. Довольная Софья Львовна слегка возразила:
— Ах, милый друг, не льстите мне! Я здесь совсем опустилась, перестала за собой следить! —
И, обращаясь к мужу, сказала томно — Мишель! Не давай скучать нашему другу…
Софья Львовна говорила немножко в нос, подражая французской манере.
Происходила она из некогда весьма почтенного дворянского рода, чем весьма гордилась, хотя род ее давно разорился. Училась в модном тогда училище живописи, ваяния и зодчества, где и познакомилась с молодым Космортовым. Ее родители вначале и слушать не хотели, чтобы породниться с каким-то «туземцем», как они за глаза называли своего будущего зятя. Но молодой зырянин оказался способным и к тому же денежным человеком, блестяще выдержал экзамен в императорскую Академию художеств. Его считали талантливым, прочили прекрасное будущее, а Софья Львовна при всей своей дворянской спеси была все же бесприданницей и своему будущему супругу ничего, кроме родового герба, принести не могла. Это и решило все — Софья Львовна, или, как ее называли в семье, Софи, стала женой Космортова.
Сын известного купца-прасола, Латкин тоже не знал нужды в деньгах, и земляки-студенты частенько встречались в столичных кабачках или ресторациях, пристрастились к цыганскому хору и, в общем, оба жили весело. Они и сейчас были между собой на короткой ноге, хотя и занимали разное положение в обществе. Во всяком случае, оба делали вид, что не забыли студенческие годы.
Михаил Кондратьевич, подхватив Латкина под руку, проводил его через всю залу к окну, из которого открывался вид на Сысолу, на Медвежий луг и на дальнюю Золотую гору с ее сосновым бором. Они поговорили о том, о сем, пошутили с Гыч Опонем, который одним из первых пришел сюда — большой и неуклюжий, в сапогах гармошкой и с расчесанными на прямой пробор, обильно смазанными лампадным маслом волосами.
8
Перя — герой популярной коми сказки «Богатырь Перя».