Когда наступает рассвет

Проня рассказал ей, что старики говорят, будто когда-то давно русло реки лежало там, и этот крутой песчаный скат — прежний берег.

Когда он освещается солнцем, песок сверкает и переливается, как золотой. Поэтому и прозвали его Золотой горой. А в старину его называли Шойна яг — Бор мертвых. Почему? Проня этого не знал. Может быть, в те далекие времена там хоронили кого-нибудь.

— Раньше я с ребятами частенько туда бегал! — рассказывал Проня. — Бор там такой — не налюбуешься! Ходишь, как по горнице — сухо, чисто, просторно. Прошлой весной там маевку проводили. Не слыхала? Мы с ребятами смотрели. Как раз николин день был. Народу собралось сотни две, а то и более. На высокую сосну подняли красный флаг. Песню пели «Смело, товарищи, в ногу!». А затем стражники набежали, стали разгонять всех. Один, смешной такой, рыжий да бородатый, полез за флагом. А сучки на сосне обрублены. Мучился он, все портки подрал, смолой обляпался. Потеха!

— Слыхала, рассказывали. Говорят, ссыльные народ взбаламутили. Про них всякое рассказывают, — заметила Домна.

— А что ссыльные, не люди? — быстро вскинув на девушку глаза, спросил Проня. — Они такие же, как мы с тобой. И не за плохие дела сюда попали, а за правду пострадали.

— А ты откуда знаешь?

— Знаком я с одним, Мартыновым зовут. Он живет рядом с бабушкой. Рабочий большого завода. Сам из Вологды. Боролся, чтобы лучше жилось рабочим, вот и сослали его. Я у него книжки беру читать. Сказку про царя Салтана на память выучил. Теперь я про Пугачева читаю — «Капитанская дочка». Не читала? Принес показать тебе, — он достал из-за пазухи завернутую в чистую тряпицу книжку.

— И ты не боишься ссыльного?

— Зачем бояться? Он во сто раз лучше, чем иные наши, скажем, вроде моего или твоего хозяина, чтоб им пусто было! А ты любишь книжки?

— Мало я училась, не так уж бойко читаю! — призналась девушка, рассматривая книжку.

— Научимся! Я совсем не ходил в школу, а научился. Спасибо, Мартынов помог. Он меня читать по-русски учил, а я его по-нашему, по-коми, говорить. Хороший человек! Хочешь познакомлю?

— Сказала же, боюсь ссыльных!

— Ладно, потом сама увидишь… Посмотри, что я еще принес тебе, — извлекая из кармана небольшой узелочек, загадочно сказал Проня. Он развернул сверток, и на его ладони засверкали бусы.

— Откуда это? — воскликнула Домна. — Мы с сестрой весь город обошли, а таких бус не видели. Уж не стащил ли?

— Не бойся, — успокоил ее Проня. — В городском парке нашел, на траве валялись. Там любят гулять купеческие дочки. Вот и обронили, видать. Нравятся — бери!

— Женишься — своей жене подари, — шутливо отказалась Домна.

— Моя жена, поди, еще и не родилась на свет. Долгонько придется ждать, — в тон ей сказал Проня. — Смотри, бусы-то зеленые! А моя бабушка говорит: это цвет счастливый… Серьезно говорю: возьми. Мне они ни к чему.

Бусы и в самом деле красивые. Они искрились, переливались густой зеленью. Домна принять подарок не решилась. Она помнила обычай: если девушка принимает подарок, значит, обещает парню свою любовь. А у них какая любовь? Так, случайно встретились.

Она не взяла бус и уж совсем холодно сказала:

— Если из-за этого заставил меня бежать — напрасно старался, парень! Я и сама могу купить, что мне надо.

— Не сердись, Домна, — ласково попросил Проня. — Хотел подарить что-нибудь на память. Может, и не встретимся больше: меня в солдаты берут. Сестер и знакомых девушек у меня нет. На что мне эти бусы? Может, когда взглянешь на них, вспомнишь непутевого Проньку. А не возьмешь, в воду брошу.

— Дело твое, хочешь — бросай… А что, правду говоришь, в солдаты берут?

— А то нет?

Они постояли молча.

У Домны сжалось сердце. Она подумала, что Проня может вернуться с войны без руки или без ноги, как их Макар, а то вдруг и совсем не вернется, останется лежать где-нибудь на чужой сторонке, под ракитовым кустом, как поется в песне.

— Чего замолчала? — спросил Проня, осторожно прикоснувшись к ее руке.

— Грустно стало. Вон ты собираешься уезжать, и хоть нечего тебе завидовать, а вроде завидно.

— Чему завидовать, — угрюмо усмехнулся он. — Не в гости, чай, еду…

— Понимаю, что не в гости, — вздохнула Домна.

— Да чего с тобой сегодня? — спросил Проня, недоумевая. — И на лицо какая-то скучная, и разговоры ведешь невеселые.

— Чего веселиться? Без песен рот тесен…

— Случилось что-нибудь? — забеспокоился Проня.

— Случилось, хоть с котомкой иди милостыню просить…

И Домна рассказала, как схватилась с хозяином. Парень выслушал, тряхнул головой и убежденно сказал:

— Я бы на твоем месте, знаешь, что сделал? Котомку за плечи и — на пароход! Покатил бы вниз по Вычегде, полетел бы вольной птицей куда глаза глядят! По крайней мере, в других краях побываешь, на жизнь посмотришь! Может, на завод или фабрику устроишься… А здесь что тебе делать? Снова у поганого корыта стоять? Грязного белья богачей не перестирать! Уезжать надо! — твердо закончил он.

— Я и сама думала про это! — тихо ответила Домна. — Мы как-то с матерью были в Устюге и в Архангельске. Она прислугой у богатых работала, а я помогала ей. В Архангельске в ресторане посуду мыла. Тогда мама была моложе, а теперь она не поедет. Тяжело ей по чужим углам скитаться.

— Поезжай одна!

— Мать оставлять жалко! — задумчиво водя носком по песку, сказала Домна.

— Мать без тебя проживет! С ней сестра останется. Ты для них теперь лишний рот и обуза.

— Это верно, — согласилась Домна.

— Знаешь что? — неожиданно предложил Проня. — Поедем вместе. До Котласа на пароходе» а дальше видно будет. Я тебе помогу. И ехать веселее. Будем книжки читать. Чего только не увидим! Мне Мартынов рассказывал про большие города, про заводы. Хочешь своими глазами посмотреть?..

Мысль о поездке вдруг очень взволновала Домну. Не в ее характере было домоседничать. Любознательная, жадная до жизни, она рвалась душой к новому, неизведанному. В свободные минуты не раз улетала в мечтах далеко-далеко в поисках счастья… В самом деле, что она могла ожидать здесь, дома? Самовар в приданое — это теперь для нее несбыточная мечта! Выйти замуж за какого-нибудь бобыля и плодить нищих — велика ли радость! Нет, лучше полетать по свету, пока крылья не связаны.

— Когда новобранцев будут отправлять? — вглядываясь в далекую излучину реки, откуда обычно показываются пароходы, идущие из Котласа, спросила она.

— На днях, думаю.

— Может, мне и в правду поехать на том пароходе?

— И правильно сделаешь! Правильно!

В это время шагах в двадцати выше по берегу показался мужчина с веслом. Он подошел к опрокинутой кверху днищем легкой осиновой лодке-долбленке, перевернул ее, спустил на воду.

Проня замахал рукой:

— Артемыч, чолэм тебе! Далеко отправился?

— А, Проня! Добрый день! — отозвался тот. — Денек сегодня чудесный, решил прокатиться! Не хочешь ли ты со мною?

— Знаешь, кто это? — тихо спросил у девушки Проня. — Мартынов. Поедем с ним? — И, не дожидаясь ответа, быстро побежал к воде.

— Мы вдвоем, Артемыч…

— Вижу, — добродушно улыбнулся тот.

— Девушка тоже хочет покататься. Можно нам вместе?

— Лодка большая, уместимся. Садитесь…

Домна была рада случаю прокатиться на лодке.

Знакомый Прони не вызывал опасений. Да и Проня был рядом.

Усаживаясь в лодку, Домна пригляделась к мужчине и с удивлением признала в нем свидетеля вчерашнего происшествия в Кочпоне. Это он помог ей усмирить свирепого быка. Мартынов тоже узнал Домну и опять приветливо заулыбался.

— Мы, кажется, уже встречались?

— То-то и я смотрю! — ответила Домна.

— Не забыла, как вместе против одного врага воевали! Так ведь? — Мартынов сильными ударами двухлопастного весла направил лодку из заливчика на стремнину.

— С кем это вы воевали, Артемыч? — удивился Проня.