Российские этюды

«Ребята» вдруг заулыбались и сказали, что им надо в метро, неважно какое. Я с пониманием кивнул. Джигиты явно были из ушедшего города, где становились друзьями просто так, за улыбку.

Давным-давно один такой джигит лежал полдня под моей «копейкой», помогая сменить пробитый поддон картера. Познакомились мы с ним в магазине, где я покупал машинное масло. Закончив ремонт, мы пили чай на кухне, курили и говорили про горы. Докурив пачку, мы стали прощаться.

– Ты теперь мой друг, – сказал джигит и ушел.

Мы не обменялись телефонами, не договорились о встрече. Зачем? Друзьям такие мелочи не важны.

Крупская и марксизм

На Сретенском бульваре я остановился у памятника Н. К. Крупской. Он пережил город, которого нет, и теперь равнодушно поглядывал на незнакомую новую жизнь. Где-то шумят машины, на ветках сидят голуби, недовольные моим появлением, а я смотрю на молодую женщину, которая с угрюмой решительностью идет в неведомое будущее. Она даже красива своей готовностью к самопожертвованию, в ней нет и следа базедовой болезни, которая неотрывно была связана с ее именем в нашем сознании. Позади романтического каменного образа стоят два пилона с датами жизни Н. К. и ее изречениями. Одно из них гласит: «Марксизм – дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь».

Не зря я подошел к этому памятнику! В ушедшем городе я десятки раз проезжал мимо, и мне всегда хотелось прочитать, что написано на пилонах. И там оказалось новое определение счастья: это знание, куда надо идти!

Да… значит я не был счастлив, несмотря на прочитанный первый том «Капитала» Маркса, а также пятерки по политэкономии и марксистско-ленинской философии. Этого явно не было достаточно для знания правильного пути. Сколько раз я в растерянности стоял на перекрестке дорог, раздумывая куда ступить. И всегда какой-то ветер или течение смывало меня на нужную дорогу, которая, как потом выяснялось, была самой правильной. Или, по крайней мере, не самой плохой.

Академическая поликлиника

В переулке около Мясницкой я наткнулся на свою старую академическую поликлинику. Помню первый поход в это заведение. Заполнив анкету, я сразу был направлен на обследование к отоларингологу.

– У вас в носу искривление, – сказал он на языке, понятном даже докторам наук.

– И что? – спросил я. – Будете вскрывать и выпрямлять?

– А смысл? – удивился отоларинголог. – Доживете и так.

Больше я в эту поликлинику не ходил. Я доживал не болея, а ходить по кабинетам в поисках скрытых недугов было неинтересно.

Библиотека имени И. С. Тургенева

В ушедшем городе я любил бывать в библиотеках. Там можно было курить в маленьких душных комнатах, флиртовать с девушками и иногда листать старые книги, от которых пахло пылью. Девушки из библиотек были особенные. С ними было приятно часами бродить по переулкам, рассказывать анекдоты из жизни поэтов Серебряного века и наслаждаться вечным «не надо!», когда моя рука нечаянно касалась каких-либо мягких и приятных мест. Они не обижались, когда я им долго не звонил, просто замолкали, тихо дышали в трубку и ждали моих сбивчивых оправданий.

Библиотека-читальня имени И. С. Тургенева, вероятно, существовала и в ушедшем городе. Она как-то незаметно для меня перенеслась в новое время, померкла рядом с богатым архитектурным кошмаром здания театра «Et Cetera», но выстояла, несмотря на явно некоммерческий характер своей деятельности. В одной из комнат читальни был вайфай. Эта комната была заполнена молодыми, красивыми людьми. В других было пусто и пахло старым деревом. Читать мне не хотелось, девушки меня не интересовали, и я ушел.

ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ

Во всех трех названиях присутствует слово выставка. В городе, которого больше нет, сюда и правда что-то тащили и выставляли. То, что тащили комсомольцы и молодые ученые, помещали в специальный павильон. Если что-то шло не так, то списывали на молодость.

В этом павильоне всегда кипела бурная жизнь, там влюблялись, ссорились, говорили о смысле жизни и приходили к выводу, что смысла особого нет, но надо веселиться, пока можем.

А дальше будет видно.

Когда в новом городе я пью чай на кухне, то вижу из окна этот павильон. Сейчас там продают меха, от метро к павильону ходит маршрутное такси, повсюду стоят замерзшие личности с рекламой. Никто не помнит про наивную молодежь ушедшего города, которая на что-то надеялась, подготавливая макеты для выставок.

Я всегда любил гулять по ВДНХ. В старом городе там было немножко голодно, и я много времени проводил в очередях за стаканом кофе и сосиской с куском белого хлеба. Был еще ресторан «Золотой Колос». Там можно было сидеть на открытой террасе и курить, ожидая прихода официанта.

Давно, когда ушедший город был бесшабашно веселым и уверенно шел к победе коммунизма, к тестю приехал в гости бизнесмен из Ирана. Они сходили на ВДНХ, что привело иранца в состоянии шока.

– Хочу лицензию на продажу еды на этой выставке, – простонал иранец. – Хотя бы на год. После этого я могу бросить все дела и наслаждаться богатством и спокойствием до конца своих дней.

Тесть объяснил иранцу, что такое развитой социализм, но иранец не понял.

Сейчас такую лицензию получили многие и голодать на ВДНХ не приходится. Особенно хорошо представлена кухня Северного Кавказа. Однажды я рискнул купить хачапури и потом долго не мог понять, почему от невинной лепешки с сыром появилась изжога. «Слабоват стал желудок!» – с огорчением подумал я, вспоминая харчо в Верхней Сванетии, когда каждую ложку огненной красной жидкости надо было запивать вином, чтобы не умереть от ожогов и удовольствия!

Космонавтика… Около ВДНХ остался кусочек, где о ней помнят. Бюсты первых космонавтов, конструкторов… На почетном месте у взлетающей ракеты сидит Циолковский – мечтатель и переоткрыватель.

Он переоткрыл молекулярную теорию газов, переоткрыл формулу Мещерского для движения тела с переменной массой… Наивна его критика теории относительности, смешно читать про чувствующие атомы, про почти бесплотных инопланетян, влияющих на нашу жизнь. Но надо отдать должное, что этот чудак в маленькой Калуге, мечтал о полетах в космос, придумал многоступенчатые ракеты, вывел формулу для второй космической скорости. Всю жизнь что-то изобретал, мастерил и не обращал внимание на тех, кто тыкал в него пальцем, а потом крутил этим пальцем у виска.

Я долго возмущался, что на почетном месте сидит не Сергей Павлович Королев, а этот чудак. А потом махнул рукой, решив, что этому мечтателю в отрыве от научных журналов и нормального делового общения думать о космосе было гораздо сложнее, чем Королеву. Мечтать – это тоже труд. Особенно в конце жизни.

А на другой стороне шумного проспекта стоит гостиница «Космос». Перед входом – памятник генералу Шарлю де Голлю. Генерал к космосу отношения не имел, но здание построили французы перед Олимпиадой 1980 года. Так что памятник – это скорее символический подарок строителям и проектировщикам гостиницы. По ночам на верхних этажах мигают синие лампочки. Вероятно, они символизируют умирающие и вспыхивающие звезды в глубинах вселенной.

Электрички

Давным-давно, когда вся страна обсуждала новые машины с диковинным названием «Жигули», у меня на письменном столе лежало стекло, а под ним карта Подмосковья для охотников и рыболовов. Я быстро выучил названия всех городов и рек, знал куда и откуда ведут основные дороги и был поражен, когда я однажды проехал на велосипеде пятьдесят километров по отличному пустому шоссе, но потом не смог найти это шоссе на любимой карте.

Но это мелочи. Основные города реально существовали, и однажды я начал освоение Подмосковья. Сначала на электричках с рюкзаком и байдаркой, а потом на машине с корзинкой еды и теплыми одеялами.