Страница 4 из 106
Неожиданно поднялся мрачноватый человек в солдатской шинели с обгорелыми полами. Молча подошел ко мне.
Я достал из санитарной сумки перевязочный пакет, жгуты.
— Смотрите…
Я стал показывать, как накладывать повязку и жгут при ранениях в разные части тела. Человек в солдатской шинели послушно ложился на живот, на спину, на бок, снимал сапоги, засучивал рукава.
Но когда я что-то сделал не так, он подправил меня:
— Еще два-три поддерживающих витка…
Я удивился:
— А вы откуда знаете?
— Я был санинструктором.
— Санинструктором? Когда?
— До плена…
— Вот здорово! — обрадовался я. Теперь я не один медик во взводе! Теперь нас двое! Старшина не в счет. Он строевой командир. Его и оставили, чтобы следить за порядком и дисциплиной. Но в медицине он ни в зуб ногой. А тут настоящий санинструктор!
— Ваша фамилия?
— Сперанский.
— Ах да, она есть в списке! — вспомнил я и, краснея, сказал: — Я вас назначаю своим помощником по медицинской части.
Сперанский ничего не ответил. По его виду трудно было сказать, как он относится к повышению по службе. Никаких признаков радости или огорчения.
Зато другие…
На меня с нагловатой усмешкой поглядывал старшина. Он-то явно не одобрил.
Некоторые санитары доброжелательно подтрунивали: «Сперанский, с тебя приходится!», «Сперанский, смотри не загордись!», «Хто знав, що вин ликар!»
А он даже не улыбнулся.
Старшина угрюмо возвестил:
— Следующий привал — через два часа!..
Артиллерийская канонада на Днепре то сливалась в один сплошной гул, то дробилась на уже явственно различаемые голоса отдельных батарей и даже орудий…
Со мной поравнялся Панько — так звали парня в кожаной куртке.
— Товарищ лейтенант, дозвольте мени збигаты до своей хаты?
— Как сбегать до хаты? — удивился я.
— Бона тутечки, недалэко!
Я посмотрел туда, куда он показывал. На несколько километров тянулась низина, поросшая кустами и камышом. И совсем далеко виднелась рощица. Возможно, за ней и прятались какие-нибудь хатки.
Я колебался: отпусти одного, и другие начнут отпрашиваться. Так и от взвода ничего не останется. Да и где гарантия, что он вернется?
— Товарищ лейтенант!
Меня догнал Орел. Он приблизил ко мне свое красивое мужественное лицо и шепотом сказал:
— Его можно отпустить.
— Вы ручаетесь за него?
Он на мгновение замялся. Но ответил все равно уверенно:
— Как за себя.
— Хорошо, я отпущу его… Сколько вам нужно времени? — обратился я к Панько.
— Та зовсим трошкы! Пивгодынкы туды, пивгодынкы сюды. Та и з годынку вдома побуты! — Его глаза ласкали и привораживали.
— А как вы нас догоните?
— Та на попутных!
— Ну, идите… Только помните — чтоб через три часа вернуться!
— Не сумнивайтесь, товарищ лейтенант! Буду як из пушки! — пообещал он, сворачивая с обочины на узкую тропинку, уходившую вдаль…
— Отпустили? — неодобрительно спросил поравнявшийся со мной старшина.
— Да. А что?
Старшина покосился на Орла и поманил меня за собой. Вполголоса спросил:
— Удочку не закинули?
— Насчет чего?
— Чтобы и на вас харчи приволок?
— А это еще зачем?
— А затем, что пока вы по продаттестату получите — ноги протянете!
— За день перехода? — сыронизировал я.
— Цыган три дня лошадь не кормил, и она копыта откинула!
— Я не лошадь.
— Не лошадь, а что вечером есть будете?
Я промолчал, но невольно подумал: а в самом деле, что я буду есть вечером? И завтра, и послезавтра? Оставшиеся двести граммов хлеба, твердого, как камень?
А старшина продолжал:
— Я-то как-нибудь себя прокормлю. А вам ведь гордость не позволяет…
— При чем тут гордость? Просто неудобно.
— Неудобно, товарищ лейтенант, брюки через голову надевать, а так все удобно…
И надо же, что от этих разговоров об еде у меня вдруг сильно засосало под ложечкой. Я даже замедлил шаг.
Неужели он прав? И нужно жить проще, без всяких фокусов? Вот как он живет — легко и бесхитростно? Я встречал таких людей, они почти никогда не бывали в проигрыше. Может быть, так и надо жить?..
— С дороги! — ударил меня в спину чей-то выкрик. Я отскочил на обочину. Мимо нас пронеслась, хлестко обдавая воздухом, колонна стремительных «катюш».
Впереди я увидел свалившуюся набок крестьянскую телегу. Около коня, сердито покрикивая, бегал старик в рваном полушубке. Молоденькая девушка упиралась обеими руками в край подводы, тщетно пытаясь поставить ее на колеса. Вокруг валялись кочаны капусты.
— Поможем деду с внучкой? — предложил старшина. — Пошли!
Я, Орел и трое земляков двинулись за ним. Вшестером ухватились за нижнюю грядку возка.
— Ну, взяли! — скомандовал старшина.
Одно легкое усилие, и телега приняла горизонтальное положение.
— Ой, хлопчики, як вам виддячыты? — суетился старик.
— Оставь парочку кочанов, — сказал старшина.
Я отвернулся, сделал вид, что ничего не слышал. В конце концов, старик не знал, чем отблагодарить нас, и старшина подсказал.
Как и следовало ожидать, все решилось за моей спиной к общему удовольствию.
Мы остановились на ночлег в одной из трех уцелевших в этом селе хат. Хозяйка поставила перед нами чугунок рассыпчатой отварной картошки, огромную миску с помидорами и огурцами, нарезала гору хлеба, — и что же? Не успела она оглянуться, как мы лихо все умяли. Мы — это я, старшина, Сперанский и Орел, который когда-то учительствовал здесь и поэтому был желанным гостем. Так как хата была маленькая, а ночи стояли еще не холодные, остальные разместились в сарае на сене.
Пока хозяйка стелила нам, мы со старшиной вышли во двор.
— Кажный день бы так! А, товарищ лейтенант? — спросил Саенков, отдуваясь от обильного ужина.
— Да, неплохо бы…
— Вроде бы притихло, — сказал он, прислушиваясь к поредевшим звукам боя.
— Нельзя же и весь день, и всю ночь палить, — заметил я.
— На этой войне, товарищ лейтенант, и суток для пальбы мало, — серьезно и значительно произнес он. В его словах было что-то личное, глубоко пережитое. Я подумал, что почти ничего не знаю об этом человеке и сужу, наверно, о нем тоже поверхностно.
— Ну ладно, — сказал он. — Пойду посты проверю!
Посты? Ведь у нас один пост — у въезда в село. Да и тот мы поставили больше для Панько — чтобы предупредить, что взвод здесь. Какие еще посты рисовались богатому воображению старшины? Ах да, дежурный в сарае!
— Пойдемте вместе, — предложил я.
Село, в котором мы остановились, находилось в двадцати пяти километрах от Днепра. Это расстояние я вычислил среднеарифметически: все, кого мы спрашивали, отвечали по-разному. Таким образом, путь нам предстоял еще немалый. Конечно, мы бы успели больше, если бы не занятия, которые проводили уже четыре раза и намерены были продолжать дальше. Но все равно мы уложимся в срок, определенный командованием. А возможно, будем на переправе и раньше. То есть с учетом даже не приказа, а пожелания. Однако и это не предел. Я подумал, что если последние километры, когда нам будет не до занятий, мы проедем на попутных, то сэкономим еще какое-то время.
А машин к Днепру двигалось столько, что глаза разбегались. Вот и сейчас, несмотря на темноту, они шли непрерывным потоком, тускло подсвечивая дорогу закрашенными фарами.
В такой тьме мы не сразу нашли нашего дозорного. Он сидел на бревне поблизости от того места, где его оставили. Это был паренек в рваном свитере и солдатской пилотке без звездочки, которому я втайне симпатизировал. Звали его Витя Бут. За ужином мы узнали от Орла, что Панько и Бут когда-то учились у него русскому языку. Разумеется, Витя вместе со своим учителем более других был заинтересован в том, чтобы Панько возвратился из увольнения в срок. Поэтому и взялся подежурить.
— Ну как, нет еще? — спросил я.
— Ни… — В голосе Бута мне послышалась виноватая нотка. И беспокойство тоже.