Потомство для зверя

— И что ты сделал?

— Я выжидал время. Подходящего случая.

— А потом?

— Я выбил из него все дерьмо и отрезал ему яйца.

Одна нога спотыкается о другую. Лу хватает меня за руку и удерживает на месте.

—Осторожнее.

—Ты серьезно? — спрашиваю я.

— Если бы я убил его, то началась бы война между двумя семьями, а если бы проткнул ему глаз, то это не было бы тем самым посланием.

— Каким?

— Наврешься на меня - потеряешь свои яйца.

Моя рука поднимается к горлу.

— Черт возьми. Так вот почему тебя называют Зверем?

Он хихикает.

— Расслабься, милая. Я никогда не причиню тебе вреда.

— А когда ты... ну, знаешь... кастрировал Танатоса?

— Пять с половиной лет назад, — он кивает. — Примерно тогда.

— Как он стал отцом Гермионы?

Лу резко останавливается, и я застываю на месте. Я оглядываюсь по сторонам, размышляя, не сделала ли ошибку, произнеся ее имя вслух на публике, но мы одни.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Она уже была беременна до того, как я отрезал ему яйца. Она стала причиной того, что он лишил меня глаза.

— Ария? — шепчу я.

Он дергает головой в сторону, как будто звук ее имени слишком болезненный, что не имеет смысла, ведь вчера он упоминал ее без такой реакции.

Если только...

Если только звук ее имени не причиняет боль из-за той ночи с Танатосом, что не имеет смысла, но...

— Ты знал ее, — я подвожу итог.

Его челюсть напрягается, что я воспринимаю как «да».

— Вы были близки?

— Она была моей девушкой, пока не вернулся Танатос, — рычит он. — Наша вторая ссора произошла, когда он пришел в мой спортзал с ней за руку, выставляя напоказ, как боевой трофей.

У меня замирает сердце — и от предательства, и от его маски боли. Я прижимаю его руку к своей груди. Эта история слишком ужасна.

— И тогда ты отрезал ему яйца?

— Когда он сказал, что она беременна, — рычит он. — И ребенок от него.

— Это правда?

Он сжимает зубы, и вена на его шее вздувается. По тому, как покраснело его лицо, я понимаю, что он заново переживает эту встречу.

— Это не имело значения. Они оба выглядели довольными собой. Она точно трахалась с ним за моей спиной.

— Мне очень жаль, — говорю я и крепко сжимаю его руку. — Ужасное предательство.

— В конце концов, все обернулось против него, — говорит он с горечью. — Теперь невинная женщина оплакивает свою дочь, а маленькая девочка стала сиротой.

Каждая статья в новостях, которую я читала о жестоком убийстве Арии, всплывает в голове, приобретая совершенно новый смысл. Я не могу заставить себя спросить, как он относится к ее смерти, потому что он не виноват. Ария изменила, причем с человеком, ответственным за лишение Лу глаза, но никто не заслуживает такой участи.

На телефон Лу приходит сообщение. Голосовой помощник в телефоне зачитывает слова:

— От: Неизвестный номер. Перевод завершен.

— Как ты хочешь получить деньги? — спрашивает он. — На счет в швейцарском банке или куда-нибудь еще?

— Никуда.

Он напрягся, сжимая губы.

— Что ты сказала?

— Это твои деньги. Я все еще должна тебе триста восемьдесят семь тысяч, но если продам дом...

— Нет.

Лу выдергивает руку и идет обратно к особняку, оставляя меня смотреть ему в спину.

Глава 23

Я должна бежать за ним хотя бы для того, чтобы убедиться, что он нормально дошел, но не могу сдвинуться с места.

Он продолжает идти по тропинке, его широкие плечи подняты до ушей. Раньше он говорил, что мне придется остаться здесь, пока я не расплачусь с долгами. Может быть, это было до того, как он понял, что у меня теперь есть возможность вернуть его деньги.

Я должна оставить его в покое, дать ему немного пространства, но не хочу, чтобы он чувствовал себя отвергнутым. Не после того, как он открылся мне и поделился историей с Арией. Не успеваю я подумать, как бегу за ним трусцой, с бешено колотящимся сердцем.

— Лу, — я хватаю его за руку. — Не уходи. Позволь мне хотя бы объяснить.

Он останавливается, его черты лица превратились в жесткую маску.

— Я очень благодарна, что ты спас меня, но я не могу оставить себе эти деньги. Они твои, — его губы разошлись, но я говорю дальше. — Только не говори, что это за оказанные услуги. Если у меня будет ребенок, никакие деньги не заставят меня отдать его.

Его ноздри раздуваются.

— Значит, сделка отменяется?

— Что ты там говорил насчет спринцовки?

— Что? — шипит он.

— Я уверена, ты помнишь, — я крепче сжимаю его руку. — Будто не хочется говорить своим сыновьям, что они были зачаты с помощью кухонного прибора.

— И что ты хочешь этим сказать? — рычит он.

Мои глаза сужаются. Лу прекрасно понимает, к чему я клоню. Он просто упрямится.

— Хочешь, чтобы они знали, как ты зачал их в рамках договоренности с женщиной, которую едва знал?

Его ноздри раздуваются, но он не отвечает.

— Ты знаешь, что я права.

Он отдергивает руку, черты его лица искажаются от злости.

— Ты переходишь черту.

— Я благодарна тебе. Ты и так много для меня сделал. Я не могу взять еще и деньги.

Несмотря на то, что глаза закрыты повязкой и несколькими слоями бинтов, я все равно ерзаю под его взглядом. Наверное, он думает, что я похожа на его бывшую — женщину, из-за которой он потерял глаз, но которая все равно ушла от него к другому.

Мое сердце болит при мысли о том, что я причиняю ему боль, но принятие этих денег вызывает у меня тошноту. Его грудь вздымается и опускается от учащенного дыхания, как будто он пытается сдержать гнев.