Чистые руки

В то же время Слепень предлагал другие способы: его отец, клянется мальчик, знает в двух лье отсюда…

— О, ради всего святого, считай в километрах, — перебил его Антельм, — а то можно подумать, будто блага революции так и не добрались до нашей глуши!

— Мой отец, — продолжил Слепень, — знает одну колдунью, которая владеет разными секретами. Даже такими, как убить человека.

— А ты, маленький разиня, поверил в эти глупости!

— Уверовал так же сильно, как вы в ваших жуков и ос. У нее есть старая книга, которой больше ста лет, и там записаны всякие рецепты. Как смешать растения, корешки и всякие мерзкие штучки — папа не смог мне объяснить, — чтобы от этого умер человек. Даже пить не нужно: у себя на кухне колдунья просто ставит на огонь воду с ногтями или волосами того, кто должен умереть, и этого достаточно. Отец говорит, что ноги его там не будет, потому что она злая и несколько раз проклинала своих же гостей.

— Твой отец — храбрый человек, Слепень, но ты учишься в школе и должен быть умнее.

— «Есть много в небесах и на земле такого, что нашей мудрости, Гораций, и не снилось», — процитировал Слепень (довольно близко к тексту). — Знаете, она настоящая колдунья. Из тех, кто много ведает и способен догадаться в остальном. Говорят, ее взгляд пронзает, после чего вы сами уже не можете сказать, зачем явились. У меня в школе есть друг: так вот, его кузен с отцом отправились к ведьме при полной луне. Дождались, пока стемнеет, а потом увидели ее…

— Верхом на метле?

— Неужели вы верите в подобные глупости? Нет, колдунья вышла из дома и бормотала слова, которых никто не понял, — у них кровь в жилах застыла, едва только услышали. Потом она отправилась за плетень, нарвала каких-то трав на полянке и воздела голые руки к небу. Кузен рассказал другу, будто колдунья видела в темном лесу как днем — настоящая сова. Чем вам не доказательство?

— Какая чушь, Слепень, можно подумать, болтает суеверная старуха.

— Как знаете, как знаете, но если мне вдруг понадобится избавиться от кого-то, я точно отправлюсь к колдунье. Только вот у меня нет ни денег, ни врагов. И тем не менее я пойду к ней.

Антельм вспоминал этот разговор. Неужели настолько очевидно, что он желает кому-то смерти? А может, мальчишка сам по себе предсказатель? Но Антельм никому смерти не желал: от одной только мысли оказаться у могилы Супруги ему становилось горько.

Но жить во лжи ему тоже не нравилось.

Белые руки

Как бы самому не сойти за колдуна?

Местные мальчишки стали приносить Антельму свежеотловленных насекомых, прибитых, словно мерзкие гады, без малейших зазрений совести — чудаковатый старик щедро за них платил. Один из парней вдруг заметил, насколько необычные у ученого руки:

— Друзья, объясните мне вот что: за все время, проведенное на солнце, кожа у него стала такой же черной, как у отцов, которые сажают, жнут, воздвигают стены или чинят крыши. Это естественно. Но руки, вы видели его руки? Разве они не должны загореть, как и остальные части тела? Разве они не должны быть одного цвета с лицом?

— И даже еще темнее, — заметил другой мальчик, — потому что голову покрывает шляпа, а на руках ничего нет.

— Верно. Тогда объясните мне: как они сохраняют эту белизну? Они еще бледнее ладоней нашего учителя, который все свое время проводит за книжками и тетрадками.

— Еще бледнее ладоней кюре, а этот чертов христианин постоянно их держит в чаше со святой водой! — сказал старший, Кабре, чтобы затмить суждения малышей своими богохульствами.

— Еще бледнее рук булочника, вечно выпачканных в муке.

— Это ненормально, — вполголоса произнес Фаре, а затем добавил чуть громче: — Здесь точно какая-то чертовщина.

— Мама рассказывала: когда заключаешь сделку с дьяволом, те части тела, к которым он прикоснулся, перестают чувствовать боль.

— Такой расклад должен устраивать Папашу Червя. Представляете, сколько ос и шмелей его покусало? — сказал малыш Кост, чья умная физиономия свидетельствовала: он не так прост, как кажется.

— Ясно представляю себе эту сцену, — заключил Кабре, чтобы ребята состроили ужасные гримасы. — Полянка де-ля-Фонтен, в лесах Лож. Полночь, в небе полная луна, округу видно как днем. Что там за шорох в кустах? Да это же он! Огромный козел! Здоровый, дикий, рогатый. А глаза… глаза налиты кровью! А вон того мужчину на полянке узнаете? Он не снимает широкополой шляпы даже ночью…

— Папаша Червь!

— Он самый. Вот козел встает на задние копыта. Какой же он огромный. Посмотрите: он превращается в человека. В гиганта, великана, на пальцах — когти, а из зада торчит длинный хвост и извивается, как змея!

— Но его не существует. Такого просто не может быть, — попытался возразить один из малышей.

— То есть «не может быть»? Спроси у Папаши Червя: как так получается, что волосатая личинка превращается в красивую бабочку? Он тебе расскажет, и сразу станет ясно: для него в этом деле нет совершенно ничего удивительного, как и при виде огромного козла, преобразившегося в самого дьявола. Князь преисподней берет его ладони в свои мохнатые лапы: теперь даже само солнце не сможет прикоснуться к рукам Папаши Червя. От дьявольского голоса дрожит весь лес: он произносит чудовищное заклинание, от одного только звука которого у вас кровь стынет в жилах. Он гремит… — Кабре на мгновение умолк, стараясь нащупать самый напыщенный и потусторонний тон, а затем крикнул: — Заклинание гласило: ТЕПЕРЬ ТЫ МОЙ СЛУГА!

Малыши разбежались: половина корчилась от смеха, в то время как другая дрожала от страха.

Однако с тех пор дети больше не могли смотреть на безупречно белые руки Антельма, не представив полянку, залитую светом красной луны, и сцену, сошедшую с фрески из самого ада. Мальчишки клали энтомологу на ладонь только что пойманного опалового жука, стараясь не коснуться случайно кожи, а затем убегали прочь, сжав в кулаке только что заработанную монетку. Следовало тут же потратить полученное вознаграждение, потому что кто знает, откуда брались эти су? В каких подземных кузницах их ковали?

Антельм прекрасно владел латынью и древнегреческим. Он назвал бы свою проблему депигментацией, витилиго, лейкодермой — эти слова он почерпнул из толстых книг. Бесполезно прятать руки: они хранят белизну ученого, сведущего человека из кабинета, в то время как загорелое лицо выдавало искателя приключений, скалолаза, золотоискателя, готового к любым опасностям, лишь бы открыть своим собратьям несколько тайн, тщательно охраняемых природой. На щеках можно прочесть его дни, в то время как тыльная сторона ладоней повествует о его ночах.

Или о двуличности Антельма?

Спесивец

Иногда свойственная Антельму горделивость перерастала в тщеславие. Конечно, нужно признаться, поводов хвалить себя хватало. Например, Антельм практически в одиночку выучил латынь.

— Довольно простой язык, — объяснял он своему гораздо менее способному брату. — Окончание слова придает смысл всей фразе: достаточно запомнить это. Как только ты понял этот принцип, считай, что познал латынь.

Отчасти пустое хвастовство.

Также Антельм гордился собственной нищетой, когда ребенком он должен был лицом к лицу противостоять нуждам всей семьи, бездарности отца-трактирщика, способного лишь ввергнуть их в еще большие долги, делая все с точностью до наоборот и переходя от одной неудачи к другой. Поэтому Антельм гордился своим скромным происхождением, словно возвыситься над этим жалким атавизмом, благодаря довольно короткому обучению войти в круги мелкой буржуазии, к которой судьба была более благосклонной, стало его главным подвигом, доказательством гения.

Достаточно вспомнить пару слов англичанина, сказанных в адрес Антельма: ученый выгравировал их в собственной памяти, вышил золотом на знаменах и плакатах.

Однако, пожалуй, самую сильную гордость вызывали мнения о его популяризирующих науку статьях. Конечно, когда первые три буквы вашей фамилии превращаются в суффикс для латинского названия насекомых, которых вы открыли и впервые описали, это кажется забавным первые пару-тройку раз — довольно скоро вы перестаете обращать внимание на подобную банальность. Но если вашу прозу хвалят так же, как и ваш талант наблюдателя, подобные отзывы еще долго будут тешить ваше самолюбие. Антельм хранит письма, пересланные издателем, в которых содержатся строки вроде: «от ваших рассказов дух захватывает», «я с нетерпением жду каждую вашу статью», «мне кажется, будто я сама стала добычей перепончатокрылых, что меня парализовали и съели живьем», «я до сих пор дрожу»! С самых первых публикаций комплименты ливнем обрушивались на Антельма со всех сторон: от детей, стариков, мечтательных дам и юнцов, которые тоже сгорали от желания посвятить жизнь Науке и донести ее истины до широкой публики. От настоящих писателей, единогласно признающих в Антельме мастера пера, точного в описании, могущественного в выражениях, одновременно трепещущего от обожания природного гения и готового без зазрений совести вырвать его секреты, охраняемые с Творения.