Между нами города

Сейчас же его дыхание быстро стало порывистым, рваным, он поднялся на ноги и рванул меня вверх. Его руки хаотично гладили мою спину, плечи, зарывались в волосах, а у меня подгибались колени просто из-за осознания – я с ним. Чувствую его запах, горю от прикосновений… и почему-то смущаюсь, когда он вжимается в меня напряженным пахом. Ведь то, что раньше было привычным, теперь… конечно же, после Тихомирова у меня никого не было. А то, что было с ним, было так давно, что… может, уже и неправда? Впрочем, все сомнений меня оставили, как только Рома добрался до груди. Я дурела от ощущений и его близости и ни в чем уже не сомневалась.

Раздевая друг друга, мы добрались до моей комнаты. Где-то по дороге тявкнул Морик, вообразив себя псом, но Тихомиров погнал его из комнаты и закрыл дверь – кто бы мог подумать, что он такой стеснительный? Рома нащупал презервативы в прикроватной тумбочке, мы вместе посмеялись над их сроком годности и над тем, что они тут не просто так лежали, а терпеливо дожидались того, кто их когда-то покупал.

Впрочем, скоро нам стало не до смеха – Тихомиров наклонился ко мне и снова начал целовать. Развел ноги, медленно вошел… я закрыла глаза, почти не дыша – так хорошо это чувствовалось. Так знакомо и вместе с тем ново. Рома крепко прижал меня к себе, несколько раз порывисто толкнулся и… все закончилось. Видно, что его накрыло, да так сильно, что он не удержался.

Только и смог пробормотать:

— Извини.

— Все хорошо, Ром.

— Просто я… люблю тебя.

— Знаю. И я тебя.

— И я ни с кем, Надь. Ни с кем. Тебя ждал.

Я кивнула, чувствуя, как из глаз текут слезы.

Тихомиров их увидел и покачал головой:

— Моя самооценка только что пошатнулась – неужели былонастолькоплохо? — говоря это, он избавлялся от презерватива. Затем устроился рядом, сгреб меня в объятия и начал целовать ключицы. — Надь, я сейчас же исправлюсь, честное слово.

— Дурак, — прошептала я. — Какой же ты дурак.

— Знаю. Но я только твой, со всеми своими дурацкими потрохами, — его темный взгляд прожигал душу. Меня штормило от всех этих сумасшедших чувств к нему. Даже сейчас – вот как он посмел? Довел своим признанием, которого я вообще не ждала. Можно даже сказать – добил.

С ключиц он перешел на щеки, затем на губы, усиливая напор. Мы целовались так, словно скоро наступит конец света и другой возможности уже не будет. Рома быстро завелся снова, и второй раз все было иначе. Не с такой спешкой… по крайней мере, поначалу. Потом мы снова сорвались, оба. Но в этот раз Тихомиров дождался меня, и только потом кончил сам.

Позже мы ели пирожные, сидя на кухне. Я была в его футболке – не удержалась, уж очень захотелось ее надеть. Сам Рома облачился в спортивные шорты и щеголял с голой грудью. Морик смотрел на него осуждающе, да и вообще… был недоволен. Пришлось заверить его, что он – все равно лучший, а Тихомиров – так, по остаточному принципу.

— Эй, а ничего, что я это слышу?! — возмутился он.

— Прости, но ты не можешь конкурировать с самим Мориарти!

Вместо ответа Рома сгреб меня к себе на руки, прижался ко мне, приник губами к шее. Я почувствовала, что он опять готов.

— Тихомиров! — засмеялась я. — Ты как будто дорвался!

— Так и есть, Надя. Так и есть…

Это, наверное, был самый странный вечер в моей жизни. Плавно он перетек в ночь… и такого одуряющего, всепоглощающего счастья я никогда еще не испытывала. Я словно приняла пилюлю счастья и немного переборщила с дозировкой. И улыбалась все время, вообще не могла остановиться. Мне казалось, даже раньше, в этом уже туманном, но немного засахаренном из-за времени прошлом, мне не было так хорошо. Потому что не было тогда горькой разлуки, сомнений, страхов… не было вероятности что-то потерять. А теперь она была, и все время щемила сердце. Не только мне – я видела, что и ему тоже. Он как будто пытался доказать, что потерь больше не будет, что теперь всегда будет так – одуряюще и сумасшедше. Само собой, так в жизни не бывает, но пока… так хотелось верить.

— Я люблю тебя, Надь. Так сильно тебя люблю, — шептал он, засыпая.

— Тогда почему ты тогда… вот так со мной? — я спросила так тихо, что думала, он даже не услышит.

Но он услышал – его дыхание участилось, и он открыл глаза.

ГЛАВА 14

— Можешь не отвечать, — почему-то стушевалась я.

Боялась, что его ответ меня раздавит, да и Рома уже все объяснил… почти. Я поняла, что его сомнения были схожи с моими – мы слишком разные, из разных миров и с разными целями. Много слова «разные» между нами, так всегда было и, похоже, будет. Но все же… его сомнения – не повод причинять боль, которую он даже не хотел причинить! В этом во всем даже нет смысла.

Рома завозился рядом и лег на спину.

Глядя в потолок, он тихо заговорил:

— Понимаешь… у меня ведь не было отношений до тебя. Настоящих. И не было чувств к другому человеку настолько сильных, что… начинают проявляться черты, которых раньше не было и вообще как будто принадлежат другому человеку – незнакомцу. Мнительность, страх, неуверенность. И нет учебника, чтобы сразу во всем разобраться, понимаешь? Ты обрушилась на меня ураганом, к которому я оказался совершенно не готов, а лишь встретил его с распростертыми объятиями. И думал, что так всегда теперь будет – ураган и я. Ты и я. А потом начались трудности, а вместе с ними вылезли все те черты, о которых я говорил. И я… наверное, я просто решил закончить все первым, до того, как это сделаешь ты. Как трус. И вся глупость этого решения дошла до меня сразу – когда ты пришла к Шагаеву в комнату. Твой взгляд в тот момент просто убил меня, и я понял, насколько сглупил. Что сам, своими руками, все угробил, но готов на все, чтобы это исправить.

Я тоже перевернулась на спину.

— Ужасно глупо, Ром.

— Знаю. Но этот случай помог мне многое понять. Например, что нельзя отпускать людей, не сказав им всего, что чувствуешь. Нельзя тонуть в сомнениях и не говорить об этом вслух. Да и… многого другого лучше не делать. Но ведь… к близкому человеку всегда можно вернуться, на то он и близкий? — рядом зашуршала подушка, Рома повернулся ко мне и разглядывал мой профиль. В комнате было темно, но света уличного фонаря хватало, чтобы видеть детали.

— Просто… что изменилось, Ром?

— Я изменился.

— Так ли это? Например: я знаю, где хочу быть через пять лет. А ты?

— А я хочу быть рядом с тобой.

У меня из глаз опять потекли слезы.

Все происходящее, вся эта ночь… у меня душа вывернулась наизнанку. От его близости, от его слов, от количества сомнений, что закопошились в голове, стоило только немного подумать.

Немного.

А что будет, когда я погружусь в размышления с головой? Я же иначе не умею, я… планирую, разбираюсь, препарирую. Я такая. И как только начинаю себе это запрещать, начинаю страдать. Все мои отношения с Тихомировым – отличная демонстрация, как это бывает. Может, он и правда изменился за этот год – я пока не знаю. Знаю только, как сильно он меня ждал и как сильно хотел что-то доказать. Но дальше, что будет дальше? В том злополучном и пугающем «потом».

Рома яркий, этого не отнять.

Но в то же время он избалованный, инфантильный и испорченный чрезмерно его любящими родителями, а потом и девушками. Да даже друзьями-приятелями! Все к нему тянулись, заглядывали в рот и хотели общаться. Он никогда ничего не добивался и не терял… ну, кроме меня. Но хватит ли такой потери для жизненного урока? Не забудет ли он обо всем, стоит нам только сойтись? Вопросы глупые, конечно – никто мне таких гарантий не даст.

Но он ждал меня, хотя мы расстались.

Это вовсе не подвиг, но в случае Ромы, с его прежними установками и легким отношением ко всему – очень даже. Хотя запереть нас обоих в спортивном зале… вот это уже не подвиг, это проступок Тихомирова, которого я знала. Но человек не может в одночасье стать другим, так это не работает. Значит… не все зависит от него одного. От меня тоже. От моей способности принять его таким, какой он есть, со всеми его легкомысленными потрохами.