Смерть возрожденная

– Например, – смекнул Кулескор, – когда нужно провести экзорцизм, держать порабощённого демонами оккультиста?

Как заметил барон, аббатиса кротко улыбнулась. Едва выглядывающая из-под капюшона улыбка её словно являлась предвестником злого рока. Но сия дева, помнил провинциальный дворянин, отожествляет со своим именем всевозможные добродетели, какие могут слиться в непорочной, интеллигентной, верной чистым помыслам женщине. Той, что избрала путь богослужения в противовес личным интересам.

– Как может лишённая дворянского статуса собственной волей маркиза являться одной из значимых фигур планируемого восстания?

– Так же, как ничего не значащий барон. Не забывай, не я лишила себя статуса, а Пир. Он распорядился лишить меня права иметь детей. И я подчинилась Его воле, ушла в монахини во имя чего-то более высокого, чем материальное.

Говорила она незнакомым тоном. Не то насмехалась, не то говорила серьёзно. Возможно, последние месяцы или годы изменили её. В худшую сторону, боялся Кулес.

– И всё же? – спросил он.

– Информация, любезный мой друг, – она продолжала прятать светлый взор ясно-голубых глаз под капюшоном, словно её интересовал пьедестал алтаря. – Ты не единственный, с кем мне пришлось познакомиться за годы церковной службы. Магистры с комтурами, маркизы и даже мои дальние родичи, что обеднели и искали у меня пути к обогащению. Я же, лишившись всего материального, могла делиться с окружающими только духовными благами. «В молитве единой сомкнём мы руки, по заслугам и помыслам…

–…воздадим же лишённым их право и веру, возвернём их на путь справедливого мира», – закончил Кулескор. – Помню твои слова, словно ты произносила их вчера. Твой голос эхом засел в моей голове. Так странно. Ты почти не изменилась.

– Это великий дар Творца, – Анориа слегка повернула голову, показались нижние веки. – Кулескор, ты видишь во мне объект своих юношеских желаний. Не знаю, зачем явился сюда, но должен знать без меня: надев рясу, я убила в себе женственность.

Барон застыл на скамье, боялся пошевелиться. Она обладала не только невероятной аурой властности и вдохновения. Мягкий голос её иногда скрежетал стальным прутом по решётке темницы.

– Я верен своей супруге, любимой Клайле. С момента обручения не имелось у меня более ни одной женщины. Жду не дождусь, когда мы с комтуром отправимся в столицу. И заберём мою семью оттуда, если они не сбежали. Но ты, Анориа? Помнишь наше знакомство?

– Молодой воин, напоминающий отца походкой и серьёзным лицом, – она вновь отвернула голову. – Помню все твои комплименты, а также обещания снять с меня рясу и надеть узорное платье.

– А я помню, что ты пророчила мне множество детишек, поход к дальним берегам, верных друзей и настоящую красавицу-жену из более благородной семьи, чем моя. Ничего из этого так и не сбылось. Детей двое. Верных друзей, кроме кузена, нескольких баронов и рыцарей по всей конфедерации, кузена и коня не имею. Про соседа-вероотступника умолчу. На других материках я не бывал. Разве что жена красавица, но из мелкого рыцарства.

– Тогда я ещё умела шутить, – монахиня устремила лик к пьедесталу с алтарём. – Тебя влекло ко мне, ибо я как две капли твоя супруга, верно?

– Нет, напротив, – помотал головой он. – Именно Клайлу я нашёл по твоему подобию. И даже не разочаровался в своём выборе.

Кулес осмелился взять Анориа за ладонь. Аббатиса вырвалась.

– Всю свою жизнь я гадал, что же заставило такую сильную женщину надеть рясу и отказаться от феода, – Кулескор искал диалога взглядов, но собеседница не поворачивалась. – Ведь ничто не мешало оставаться тебе главой семьи, пока у твоих младших сестёр не родятся сыновья. С твоим умом ты могла создать сильнейший маркизат конфедерации. Возможно, если бы ваши земли были сильны, то церковь бы дважды подумала, стоит ли баловаться оккультными науками и пригревать на груди змею-короля.

– Рано или поздно каждый человек должен сделать решающий в своей жизни выбор. Кем он хочет стать, – она показала ему слезящиеся глаза. – Хочет ли барахтаться в проруби пойманной на крючок рыбёшкой. Либо возглавить косяк, что бороздит просторы морей. Я всю жизнь боялась открытой воды. Моё место – трепыхаться подле проруби. Ждать, когда Он распорядится, что мне более не позволено дышать. Пока же тело моё пусть привлекает иных рыбаков. Пусть они кормят свои семьи у проруби, в которой меня поймал первый рыбак. Но не лезут в открытое море. Шторма не щадят рыбацкие лодки.

– Я явился сюда не просто так, распознав на собрании тревогу, которую ты скрывала за молитвой. Давая людям веру, ты жертвуешь частицу себя, – барон взглянул на алтарь и заметил, как спутница кивнула. – За свою жизнь я убедился, что веру невозможно получить от высших сил. Она изначально заложена в каждом из нас. Либо ты сохраняешь её, либо теряешь. Ответь, мой светоч: сколь много веры осталось в тебе? Не отдала ли ты слишком много?

Жрица начала рыдать. Кулес осмелился обнять. Она не сопротивлялась.

– Опустошена… – прошептала Анориа ему в плечо. – Меня выжали, словно ягоду через сито. Как смею я делиться верой, если во мне её осталось действительно немного? Последние месяцы ищу ответа у высших сил, но ни Всевышний, ни его эмиссары, ни духи не отвечают мне!..

Кулескор обернулся, не ожидая прорезавшегося у неё голоса. Один человек прекратил молитву, стал наблюдать за ними.

– Это ли кара за то, что мы не умеем сохранять в себе данное нам высшими силами? – она умоляюще взглянула в его глаза и прижалась, как испуганный ребёнок. – За какие прегрешения человек должен расплачиваться собственным самоуничтожением? Или это и есть то самое очищение, что предрекают фанатики? Ответь, мой старый друг!

– Я верующий, как и ты, – он поправил её капюшон. – И вера моя пошатнулась за последние месяцы, как и у тебя. Но предавать Творца и его верных слуг я не намерен.

– Никакого предательства! – Анориа высвободилась из его рук. – Нужен знак, ответ, голос, что угодно! Но высшие силы молчат! Тьма застилает мой взор! Видения близкой смерти! Смерти, что несётся на нас во весь опор, загоняя вусмерть бронированных красноглазых лошадей-мертвецов! Ответь, любезный друг, как можно заставить мёртвую лошадь дышать? В моих видениях я вижу именно это! Мёртвые кони с красными глазами скачут во весь пыл, выпуская из зубастых пастей клубы не пара, но яда! Страшная кавалькада несётся через знакомые по моей молодости места! Как можно сопротивляться такой силе?

– Я знаю, как. Об этом и хотел поговорить с тобой. Тебя мучают не видения. Кошмары. Как и меня.

Монахиня смахнула слёзы, удивлённо посмотрела в глаза барона. Кулес продолжал:

– Последние несколько лет в моих снах ко мне является некая сущность, о которой я даже не рискнул упоминать в своих письмах тебе. Мне видится только её силуэт, который принадлежит одновременно прекрасной и ужасной женщине. Облачённая в чёрное с рубиновыми проблесками на украшениях и в глазах, она напоминает алый закат, что пробивается сквозь чёрно-обсидиановые тучи. Ожившую картину, вестницу погибели всего мира, хотя и желает спасти его. Спасти, как она пытается внушить, через уничтожение. Обновление через смерть, об этой её мысли я думаю последние месяцы.

Неверие согнало удивление с лика Анориа. Её приятное лицо покрыли морщины.

– Это не бредни, – продолжал Кулескор. – Именно она внушила мне, что я способен прекратить наши мучения. Обратить наши грехи на пользу мирозданию. Почему богиня Смерти желает нам блага, тогда как Творец, Пир Великий, молчит? Туманы и тучи, что начали появляться по всему северу, застилают его всепрощающий взор?

– Обман, любезный друг, – аббатиса задумалась и стёрла слёзы платком. – Какие именно образы внушает та богиня? Ты говорил с ней?

– Пытался, – Кулес опустил глаза в пол. – Но мы словно говорили на разных языках, хотя и понимали друг друга. Не могли прийти к консенсусу.

– Есть мнение, что это жрица Матариа. Из всех сестёр она обладает способностями менталиста и внушителя. Именно сестра Матариа пропала из ордена несколько лет назад. Когда ты видел первый кошмар?