Темный час рассвета

Закрыл глаза и сразу провалился в сон. Оказывается, можно проваливаться не только в канализационные люки, хотя до сих пор… тьфу! Тьфу! Но у меня же еще все впереди! Я летел бесшумно в полной темноте и тишине, падал в бездонную бездну. Может быть, это был черный бездонный мир космоса? Я же самый настоящий астронавт. Тогда я буду лететь целую вечность. Вот внизу подо мной сверкнули желтые огоньки. Что это? Звезды? Как говорится, поезд прибывает на конечную станцию. Огоньки становятся всё больше и ярче. Они перемещаются. Вот из темноты стали проступать контуры гигантской крысы, которая терпеливо следила за моим падением. Она хищно скалила зубы, ее длинный хвост извивался на дне бездны, которая становилась всё ближе. Зловоние становилось невыносимым. Я выбросил руки в стороны, надеясь найти какую-нибудь опору, чтобы прекратить падение. Но руки хватали только пустоту. Зловонная зубастая пасть неумолимо приближалась. Крыса поднялась на задние лапы и вытянулась вверх. Я пропал, мне не было спасения, всё мое существо вопило от ужаса. Уже отчетливо раздавалось щелканье клыков. Я погиб. Мне нет спасения. Но какая ужасная гибель! Что угодно, только не это.

Но, как никогда, именно сейчас я хотел жить. Пошла прочь, мерзкая тварь! Сгинь нечистая сила.

— Роман! Ромочка! Проснись! Да что же ты? Ты слышишь меня? Проснись же, в конце концов!

— Что такое? Что-то случилось? Где я? Ах да! Наташа! Это ты? Это ты Наташа! Я люблю…

— Тебе снились кошмары? Ты кричал во сне. Что-то непонятное, но страшное. Тебе было страшно.

Я открыл глаза. В голове какой-то был туман и тяжесть во всем теле, словно я всю ночь разгружал мешки.

— Разве я спал? Да, конечно, спал. Мне просто приснился очень реалистический сон.

Наташа наклонилась надо мной. На лице ее было беспокойство. Она провела пальцами по моей щеке.

— Сначала что-то бормотал неразборчиво, а потом закричал. Громко. Но непонятно.

— От счастья, может быть? — я улыбнулся. Действительно, это счастье! Я снова вижу ее.

— Ага! С гримасой ужаса на лице. Я напугалась. Ты больше так не делай, пожалуйста!

— Сон как раз то, что мы не можем контролировать. Я не хотел тебя пугать. Я хочу от тебя другого.

— А ты многое не можешь контролировать. Наверно, у тебя в голове поврежден участок, который за это отвечает.

— На что вы намекаете, девушка? Я не понял. Изъясняйтесь понятней! Как-никак вы всё-таки технолог.

Я сел. Протер глаза. Какая она красивая! Вот после этого и не верь в чудеса! Есть они!

— На что? На половое невоздержание! На что же еще? А излишества всегда вредны. Это истина, не требующая доказательств, то есть аксиома. Во всем должна быть мера.

— Наверстываю за многие-многие тысячелетия воздержания. Где ты была раньше? Могла бы прийти и пораньше.

— Если наверстывать такими темпами, то надолго тебя не хватит. Соблюдай меру! Ясно?

— А может, еще раз наверстаем? А потом уже начнем соблюдать чувство меры. Клянусь!

Я протянул к ней руки и попытался обхватить за талию. Она успела отскочить. Я схватил воздух.

— Ты знаешь, сколько уже времени? Погляди на часы! Ах да! У тебя и часов нет. Ты же у нас живешь вне времени и пространства.

Я пожал плечами. Ее слова прозвучали для меня комплиментом. Всегда мечтал жить вне времени и пространства.

— Счастливые часов не наблюдают. Разве об этом вам не говорили в школе на уроках литературы?

— Мне кажется, что ты уже не только часов, но и дней, и месяцев не наблюдаешь. Ведь так же? Какой у нас сегодня день недели? Ну-ка! Ну-ка! Ой! Мы даже не пытаемся напрягаться!

Какие у нее лукавые глаза! А как они блестят! А эти ресницы! Так хотелось всё это целовать!

— Какой сложный вопрос! В конце концов, можно позвонить и узнать. Кстати, заодно поставишь и правильное время.

На журнальном столике лежал мой телефон. Он был такой же бездельник, как и я.

— А какой сейчас месяц? — спросила она. — Погляди хотя бы за окно и попытайся определить месяц!

— Наташа! Но это уже бесчеловечно. Иди ко мне! Не лишай меня последней надежды! У меня есть предложение! Давай сегодня вечерком махнем в какой-нибудь ресторан? Обещаю вести себя прилично и не употреблять крепких напитков. Ну, разве чуть-чуть!

Наташа отвернулась к окну. Я глядел на нее. Полупрозрачный пеньюар не скрывал ее форм.

— Предложение заманчивое! Я подумаю над ним, — ответила она, но я почувствовал, что думает она о другом.

— А чего думать? Знаешь, мне надо кое-куда сходить. Но это быстренько! Одна нога здесь…

Я соскочил с дивана, позабыв, что на мне не было трусов. Хорошо, что Наташа этого не видела. Я схватил простыню и отправился под душ. Но вскоре на спине почувствовал теплое дыхание. Как будто перышком, провели по позвоночнику. Она сцепила пальцы на моей груди, потом разжала их и ее ладошки скользнули вниз. Ого!

— И этот человек смеет обвинять меня в половой распущенности! — воскликнул я, конечно, очень обрадовавшись.

— Что хочет женщина, того хочет…

— Не поминай всуе, женщина! Это одна из заповедей. Ну, или что-то в этом роде. Не надо!

— А ты у нас верующий?

— Не знаю. Как-то не задумывался. Может быть, верующий, может быть, неверующий.

— Все люди во что-то верят.

Наташа поцеловала меня в плечо. Сказать, что это было приятно, значит, ничего не сказать.

— А ты во что веришь? — спросил я.

— Ну, наверно, каждый человек приходит на эту землю неслучайно. Если мы были бы случайностью, жизнь была бы бессмысленна.

— Ты у меня философ.

— А ты думал, что я дурочка? Почему мужчины уверены, что женщины глупее их?

— Ты совершенство!

Я повернулся и стал целовать ее лицо, шею, грудь, живот.

— И здесь еще? — спросила она, имея в виду ванну. — А если мы захлебнемся и утонем?

— Специалисты, не мне чета, утверждают, что необычная обстановка обостряет чувство. Они даже советуют, время от времени менять обстановку. Это способствует и стимулирует.

Наташа выскользнула из моих рук и стала вытираться.

— Где ты нашла это полотенце? Что-то не помню, чтобы у меня было такое? Ты его принесла с собой?

— То, что висело здесь, нельзя было назвать даже половой тряпкой. Я его бросила в контейнер для грязного белья. А вот это нашла у тебя в шкафу. А знаешь, пока ты ходишь, я, наверно, немного постираю. Ты не будешь возражать?

— Отвернись, пожалуйста!

— Больно надо!

— Это еще бабушкина машинка. Я ее ни разу не включал. Не знаю, работает ли она.

Машинка была еще с советских времен.

— Как же ты стираешь? На руках?

Наташа сделала сакральный жест.

— В стирку отдаю. Ну, разве что носки там, носовой платочек.

— Я разберусь.

— Мне будет мучительно больно, что ты будешь рыться в моем грязном белье. Я боюсь, что после этого ты будешь презирать меня. Что, в общем-то, я вполне заслужил.

— Всё жены, по-твоему, должны презирать своих мужей, потому что стирают их подштанники?

— Разве не так?

— Не знаю. Я не была замужем. Но думаю, что не так.

— А ты хотела бы?

— Замуж? Ну, не буду кривить душой. Это природой заложено в каждой женщине.

— Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Всё! я лечу! Жжж! Я самый лучший летун в мире.

Чмокнул Наташу в щечку, быстро оделся и побежал к дверям. И откуда взялась во мне эта прыть?

— Можешь не торопиться! — крикнула она мне вслед. — У меня много дел. А поторопишься, обязательно что-нибудь забудешь.

Я кивнул. Торопиться и не получится. Какое-то время я поболтал со своими знакомыми дамами, сидевшими на боевом посту. Отношение их ко мне в последние дни изменилось. Причем, заметно. Они уже не смотрели на меня как сторожевые овчарки, для которых любое движущее существо потенциальный враг, которому, если он приблизится, нужно вцепиться в глотку. И порвать его, прежде чем он поймет это.

— У вас, кажется, появилась девушка? — спросила дама, которая даже в жаркие дни не расставалась с шапочкой с небольшими полями. Это, наверно, была память о женихе из далекой туманной юности, который уехал на очередную комсомольскую стройку и с тех пор о нем ни слуха, ни духа. А она провожала его именно в этой шапочке.