Темный час рассвета

— Толя! Мне нужно рассчитаться за телефон. Тут с этим строго. Как карточный долг.

Я назвал сумму. Услышал смешок. Товарищи по несчастью внимательно наблюдали за мной.

— Ого! Как подскочили тюремные тарифы! Блин, что я не пошел в каталажку работать! Ладно! Понял! Всё будет! Главное, сиди тихо и не высовывайся. Не вздумай проявлять инициативу!

Ломаный, вернув телефон, поманил меня. Я присел рядом. Улыбнулся ему. Всё же он мне помог.

— Деньги будут! Заметано! Зуб даю! Ну, кажется, дело выгорает. Если он берется, то всё доводит до конца. А деньги скоро будут!

— Да это само собой! Но услуга за услугу. Ты должен узнать у своего мента про братана. Что-то там всё так темно, как в заднице у негра. Может быть, хоть он прояснит. Какие-то сплошные непонятки. И братки почему-то молчат, совершенно не в курсах.

Я кивнул. Время пока есть обдумать, что выложить Ломаному. Чтобы и волки были сыты и овцы целы. Тут, как у саперов: ошибаются только один раз, расплачиваясь жизнью.

Она нечаянно нагрянет

На следующий день меня, как обычно, выдернули. И представьте мое удивление, за столом сидел не мой обожаемый следак Юра, а грозный Пинкертон. А Юра сиротливо жался у подоконника, прикрывая ладонями пах. То ли Пинкертон пнул его коленом?

Пинкертон поднялся, обнял меня за плечи. Улыбнулся. Похлопал и потряс, как грушу.

— Похудел, Рома! Ну, рассказывай всё подробно! А то тут твой следователь такое наплел! Под вышку тебя хочет подвести! Я правильно излагаю, Юрий Михайлович?

Юрик был явно напуган. Кивнул. И отодвинулся подальше в угол. Девице под стеклом на столе не было.

Потом он беззвучно пошевелил губами. И тихо промычал. Пинкертон, показывая на него пальцем, громко проговорил:

— И знаешь, что мне этот прыщ сказал? Вы, говорит, не мой начальник! Прикинь! Юрик! А если я на вас эсэс натравлю! Это как? Ну, что, Юрий Михайлович, молчишь? Совсем страх потеряли?

— Это что еще за бяка? — удивился я. — Фашисты что ли? Так у нас вроде бы они вне закона.

— Это, Рома, не бяка, это им полный крантец. Служба собственной безопасности. И есть у них там полковник Клещов. И надо же с фамилией как повезло. У него просто мания, страсть выводить на чистую воду, точнее на красную зону, оборотней в погонах. Что, Юрик, скажешь, что у вас тишь да гладь? Да Божья благодать? Басни мне будешь лепить?

Юрий Михайлович передвинулся поближе к окну и с тоской поглядел на заоконный пейзаж. Мне было его искренне жалко. Конечно, сволочь он порядочная, но зачем Пинкертон с ним так жестко. Просто глупый молодой человек! Надо же войти в его положение! Хотя лучше этого не делать, чтобы потом не мучили угрызения совести.

— Рассказывай! Всё, как на духу! А чего стоишь-то? Вот присаживайся к столу и валяй!

Я рассказал про обыск. Про понятых. Как меня поместили в обезьянник, а потом в следственный изолятор.

— Уверен, что не подкинули? — Пинкертон смотрел прямо в глаза. Такому врать опасно.

— Ну, да! Я же стоял всё время рядом с ними. Заметил бы, если чего-то попытались засунуть.

Пинкертон пожал плечами. Расстегнул курточку и сел против меня на место следователя.

— Ага! А раньше к тебе никто не заходил? Ну-ка, вспоминай! Хорошенько вспоминай!

— Нет. Вроде бы нет. Ты же знаешь мой образ жизни: гости ко мне не ходят, девушки меня не любят.

— Точно? Или вроде бы? Барабашка что ли у тебя в доме завелась? Откуда-то дурь появилась.

— Точно! Хотя погоди! Заходили женщина с парнем. И представляешь, какая странная история! Они показали мне рекламную газету, где объявление о том, что я продаю квартиру. Но я никакого объявления не давал. С чего бы я стал продавать квартиру?

— Ну, в этом как раз ничего странного нет. И что? Что дальше? Пришла к тебе парочка…

— Я объяснил им, что это недоразумение. Я никакого объявления не давал. И не думаю продавать квартиру. Пусть они поищут другой вариант! Они расстроились, потому что надеялись именно на мою квартиру.

— И что? Что они? Что говорили? Где стояли? Как стояли? Какие телодвижения делали?

— И ничего! Они извинились. И ушли. Вот и всё. стояли на пороге, в комнату я их не приглашал.

— Странно всё это! И непонятно. Какое-то дурацкое объявление. Это же не с бухты-барахты!

— Хотя погоди! Женщине стало плохо. Ноги у неё подогнулись, и она стала опускаться. А парень подхватил ее подмышки. Да! И достал из сумочки таблетки. Попросил, чтобы я принес воды. Запить таблетки. Судя по виду, ей было очень плохо.

— И ты принес воды? Так? Чтобы она запила свои таблетки? А они стояли на пороге?

— Да! Я пошел на кухню и принес воды. Ей полегчало. Мужчина ее придерживал. Потом они ушли.

– Фу! Ромочка! Это же классический развод! Пока ты ходил на кухню, они подбросили тебе дурь, а потом позвонили своим ментам. Вот! Коллегам Юрия Михайловича! Нет! Нет! Юрий Михайлович! Ты ни сном, ни духом об этом не знал. Тебя использовали в темную. А ты и рад стараться! Подыграл! Подыграл оборотням в погонах!

Юрий Михайлович безвольно опустился на свободный стул. Посмотрел на Пинкертона, потом на меня и снова на Пинкертона. Потом опустил глаза. Видок у него был еще тот!

— Что же теперь делать? Ума не приложу, — тихо проговорил он, как мальчик на картине «Опять двойка».

— Ловить черных риелторов, Юрочка! Этих тварей нельзя оставлять на свободе. А то еще стольким людям сломают судьбу. Рома! Ты запомнил рожи этих тварей? Что-нибудь приметное? Особенное? Там шрамы, родимые пятна? Во что они были одеты?

Я кивнул. Встал вспоминать. Какая на них была верхняя одежда, обувь, то, что у женщины возле рта была родинка.

— Ну, и ладушки! Значит, сейчас пойдете делать фотороботы этой парочки. Потом пробьем их по базе.

— А… — протянул следак. Замолчал, видимо, собираясь с духом. — А что же теперь будет…

Замялся Юрий Михайлович. Это тебе не перед невинными овечками строить грозного служителя Фемиды.

— Ты хочешь спросить о своих коллегах? Ладно, будем исходить из того, что их использовали в темную. И они ничего не знали. Такое бывает сплошь и рядом. Наивных полицейских у нас еще хватает.

— Но ведь…Если они были соучастниками преступления, на них нужно заводить дело.

— Юра! Жизнь не черно-белая, а серо-буро-малиновая…В ней столько оттенков. Не забывай об этом!

Юра огляделся, как будто он искал в кабинете нечто, что могло его защитить от сурового полковника. Но ничего не нашел. Он опустил руки под стол, не зная, куда их девать.

— Объясняю! Легче всего сломать человеку судьбу. Каюсь, и сам был в этом грешен. Отправишь ты одного-другого на красную зону, через несколько лет оттуда выйдут матерые волки, озлобленные, обиженные, хитрые, обросшие криминальным опытом. А ведь это люди, которые шли на бандитские пули и ножи. И может быть, тебя еще прикроют от них. Жалеть надо людей. Жизнь прожить — не по полю на велосипеде.

Юра поднялся и отошел в угол к окну, стал теребить жалюзи. Потом повернулся к нам. Пинкертон поднялся, подошел к нему и положил руку на плечо. Голос его сделался мягким.

— Ты был когда-нибудь в горячих точках? Вот то-то же! А каждый из них по нескольку раз. И оттуда привезли не баулы с награбленным добром, а ранения. И что? Живут в коммуналках, общагах, съемных квартирах. Про зарплату умолчим. Жена пилит. Дети завидуют одноклассникам, которых родители вывозят каждое лето в Египет, Турцию или Испанию. Зарплата…Ой, даже смешно говорить об этом. Любой баульщик на рынке зарабатывает больше.

— И что теперь самим становиться бандитами? — подал голос Юрий Михайлович. — Неправильно это. Мы должны показывать образец, а не уподобляться тем, кого мы ловим.

— Ну, бандиты они или нет, не будем судить скоропалительно. Хотя, я не отрицаю того факта, что порой сегодня идут на бандитские пули, а на следующий день у других бандитов берут деньги. Но ладно! Хватит о них! Сейчас речь идет об этом молодом человеке. Давай решать его судьбу! Ясно же, как день, что это классический развод…