Антициклон

Только сейчас Соловьев заметил, что лица, руки и ноги ребят перепачканы в земле. Вдруг боцман насторожился, уставив взгляд в сторону гор.

Самолет вынырнул из-за вершины горы, ослепительно блеснул плоскостями в лучах заходящего солнца и покатился вниз над зеленым массивом лесов в сторону моря.

— А ну, брысь отсюда! Бегом! — закричал Соловьев на ребят и даже затопал ногами.

Ребята бросились к противоположной стороне мола, под высокую стенку волнолома и затаились.

Со стороны горного шоссе донеслась беспорядочная стрельба из винтовок.

Самолет развернулся и пошел на бреющем полете вдоль шоссе, поливая из крупнокалиберного пулемета.

— «Фокке-вульф», сволочь! — проскрежетал зубами Андрей.

Самолет лег на левую плоскость и стал стремительно приближаться к порту.

С катера оглушительно рыгнул пулемет. Раз. Другой. Но самолет, не достигнув порта, повернул в нордовом направлении.

«Куда это он?» — подумал Андрей. Но самолета не было видно, мешала стенка волнолома.

Первым догадался о намерениях вражеского пилота боцман.

— Кажись, на пароход летит, гад. Там же бабы и ребятишки. — И, выскочив с катера на мол, он в два-три прыжка был на стенке волнолома. За ним карабкались еще два матроса. Вахтенный на баке катера вытягивал шею, стараясь хоть как-то узреть, что же там происходит.

В этот самый момент, когда палуба катера была пуста, а двое дружков его тоже полезли на стенку волнолома, Андрея словно кто толкнул в спину, и он мгновенно перемахнул на борт катера.

Прямо перед ним темнел квадратный люк моторного отсека. Андрей бросился в его сторону, но тут же отпрянул назад, вовремя сообразив, что там он будет обнаружен раньше всего. Андрей был хорошо знаком с катером: в мае, когда он в числе лучших комсомольцев-осоавиахимовцев школы приезжал к морякам в Севастополь, их водили по катерам, знакомя с устройством и вооружением. «Кубрик, самое лучшее — кубрик!» — решил Андрей и скатился по крутому железному трапу, обо что-то стукнулся головой и, не почувствовав боли, заскочил в узкую тесную каютку с двумя ярусами аккуратно заправленных коек.

Но и здесь спрятаться было негде. На таких маленьких катерах каждый сантиметр площади на учете. Андрей заметался по кубрику, чуть не плача от обиды на невезение. И вдруг его взгляд наткнулся на груду брезента, сваленного почти у самого трапа. Погожев схватил брезент, словно циркач, сломался в три погибели и стал торопливо наваливать брезент на себя, как можно глубже втискиваясь в полуметровый уголок между трапом и стенкой кубрика. И тут до его слуха отдаленно донеслись взрывы авиабомб и стрекот крупнокалиберного пулемета. И почти сразу же послышался суматошный топот ног по палубе и голоса команд. Взревели двигатели, катер мелко задрожал всем корпусом и резко дернулся вперед, заметно наращивая скорость.

С этого момента время для Андрея словно остановилось. Вскоре он уже не мог понять: десять минут, час или сутки лежит он под брезентом скрюченный, с затекшими руками, ногами и поясницей, полузадохнувшийся от недостатка воздуха.

А наверху творилось что-то невообразимое: то и дело бил пулемет короткими и длинными очередями, то нарастал, то удалялся рев самолета, где-то совсем рядом ухали бомбы. Одна упала так близко, что катер взрывной волной бросило в сторону, а окатившая его вода хлынула по трапу кубрика прямо на брезент, под которым находился Погожев.

— Задраить люк кубрика!

По голосу Андрей узнал боцмана. Тут же над головой Погожева что-то стукнуло, шаркнул металл о металл и внизу стало глухо, как в могиле.

Очнулся Андрей от стука шагов по трапу. Кто-то, запнувшись о брезент, больно носком ботинка ударил его в бок, выругался и сердито крикнул:

— Колесник! Это ты здесь брезент бросил?

— Так вас же не було, товарыш старшина. А там закрыто. Я и решил, пусть трохи полежит туточки, — отозвался голос сверху.

— Быстро отнеси на место, пока боцман не засек. А то будет тебе и мне на орехи.

Андрей замер, не смея дохнуть.

Колесник метеором скатился по трапу, с ходу сграбастал брезент в охапку и на какое-то мгновение обмер, почувствовав, что в брезенте человек. Потом осторожно, дрожащими от волнения руками, полапав брезент в нескольких местах и нащупав голову, плечо и руки, завопил что есть мочи:

— Шпыён! Товарыш старшина, шпыён!

А через минуту, вытряхнутый из брезента и обысканный, Андрей стоял посреди кубрика на одеревеневших ногах, а Колесник докладывал высокому, стройному лейтенанту с черными усиками над вздернутой губой:

— Я хвать цей брызент, а вин тамочки...

— А кто был на вахте, когда стояли в порту? — строго спросил лейтенант.

— Так я же и був, — потупился и сразу остыл матрос.

— Трое суток ареста. Когда вернемся на базу.

— Есть трое суток.

Через полчаса, уже размявший суставы и даже накормленный, Андрей снова предстал перед командиром катера. Привел его туда боцман Соловьев.

— Чё будем делать с парнишкой-то, товарищ лейтенант? — спросил боцман и покосился в сторону застывшего по стойке смирно Андрея. Боцман хмурился, но Потожев уловил в его взгляде, что он не особо осуждает его за самовольное вторжение на катер.

— «Чё, чё», — все еще сердился лейтенант, видимо не на шутку обескураженный появлением «гражданского» на катере. — Обязаны вернуть на берег.

— Это к немцам-то, товарищ лейтенант, — удивился боцман. — В городе враг. И у нас задание...

Лейтенант пояснил:

— Я имею в виду Севастополь. После выполнения задания, конечно. А пока пристройте его где-нибудь, Соловьев, чтоб не болтался под ногами на палубе.

— Есть пристроить! — козырнул боцман, и они с Андреем вышли из командирской каюты...

Ночью катер встретил в открытом море идущий с Кавказа в Севастополь транспорт и примкнул к его охране. Всю ночь шли спокойно. Чернильная осенняя темнота сливалась с чернотой моря. Корабли без единого огонька двигались сквозь эту мглу, словно призраки.

Ширококрылый самолет противника настиг их на траверзе мыса Сарыч, когда солнце только-только оторвалось от поверхности моря и стало набирать высоту. Самолет зашел с востока и заревел над водой, угрожающе надвигаясь на транспорт.

— По самолету — огонь! — прокричал из рубки лейтенант, отчаянно накручивая колесо штурвала.

Ударили пулеметными очередями с самого транспорта. На втором катере боевого охранения зажгли шашки дымовой завесы.

Андрей, высунувшись из люка кубрика, куда его загнал боцман, не спускал глаз с самолета. Он был точно таким же, как вчерашний, разбомбивший пароход с эвакуированными жителями его городка. «Может, это он и есть, гад», — подумал Андрей, до боли в пальцах сжав поручни трапа.

Черные капли бомб легли по правому борту транспорта, вздымая фонтаны брызг. Андрей облегченно вздохнул: «Не попали». Но самолет разворачивался на второй заход. На транспорте и катерах тоже не дремали. Когда самолет, наметив жертву, ринулся на бреющем вперед, транспорт и катера резко повернули в сторону открытого моря. Самолет лег на левое крыло и пошел поливать из крупнокалиберного пулемета и беспорядочно сыпать бомбами.

Андрей видел, как вздрогнул и медленно осел к ногам пулеметчика его второй номер, тот самый матрос Колесник, что обнаружил его в брезенте. Погожев смутно помнил, как выскочил на палубу, захлопнул за собой дверь кубрика и почти по отвесно наклонившейся палубе, от близкого взрыва бомбы, бросился к пулемету.

Пулеметчик зло сверкнул глазами в сторону подбежавшего Погожева, хотел турнуть обратно в кубрик, но, увидев, как тот ловко подцепил из коробки новую ленту, снова припал к прицелу.

Налет был отбит. В полдень транспорт и катера охраны вошли в Карантинную бухту...

Пока Андрея с катера не гнали. Лейтенант почти все время был в городе. Боцман и экипаж занимались ремонтом: латали пробоины, возились в моторном отсеке, приводили в порядок оружие.