Двойные листочки

— И тем не менее, когда я спросил, она не стала это отрицать.

Все замолчали.

— И что ты теперь будешь делать? — наконец спросила Вика.

— А что я могу сделать? Точнее, что ещё я могу? Мы поговорили, и она дала понять, что я ей не интересен.

— Но… Она же тебе нравится.

— Да. — Ваня вздохнул и невидящим взглядом уставился в заснеженное окно. — Да, нравится. Но… Но всё это было зря. И я с самого начала подозревал, что чем-то таким это и закончится. — В Ванином голосе была горечь.

— Жаль, что так, — пробормотал Петя. — Она… Хорошая.

— Хорошая, — повторил Ваня и отпил из чашки с таким видом, будто хотел, чтобы вместо чая там было что-то покрепче.

— Ваня, — Вика мягко тронула его за руку. — Даже если всё так неудачно получилось, и у неё кто-то есть, ты… Тебе придётся смириться. Ты не должен из-за этого забивать на школу.

Ваня опять перевёл взгляд в окно и ничего не ответил. Петя с Викой тревожно переглянулись.

— Ты же не собираешься уходить из школы, верно? — спросила Вика.

Ваня не ответил.

— Да ты спятил! — воскликнул Петя, резко опустив свою чашку на стол. — Ты можешь считать себя дураком, что запал на Яну, но… — Вика резко на него шикнула, чтобы он говорил тише, и Петя продолжил на три тона ниже: — Низовцев, если тебя отчислят за прогулы, ты будешь окончательным кретином.

Вика чуть расширила глаза, глядя на Петю.

— В следующий раз ободряющую речь мы отрепетируем заранее, — качая головой, проговорила она. Но Петя продолжал сверлить Низовцева сердитым взглядом.

— Понятно, что сейчас тебе тяжело, особенно в школе, особенно на русском. Но ты же поступал в нашу школу столько лет. И твоя мама… Она что подумает? Почему ты ничего нам сразу не сказал? Ты не должен справляться с этим сам, у тебя, чёрт возьми, есть друзья, нравится тебе это или нет. И мы готовы тебя поддержать.

— Как? — спросил Ваня едко. — Как вы можете меня поддержать? Завернёте в плед и будете ходить со мной по коридорам, обняв с двух сторон?

— Мы начнём играть, — твёрдо сказал Петя. — Репетировать. Постоянно.

Ваня фыркнул и закатил глаза.

— Я знаю, о чём ты сейчас подумал, — продолжил Петя. — Что Певцов — бесчувственный урод, которого волнует только поступление. Отчасти это так, оно действительно меня волнует, потому что это важно для меня. Как и для тебя. И ты не хуже меня знаешь, что музыка помогает, когда… Да всегда. Музыка помогает всегда. И если ты хочешь хотя бы на какое-то время перестать обо всём об этом думать, репетиции тебе помогут. Я это знаю, и ты тоже это знаешь. Так что… — Петя посмотрел на часы. — Сегодня суббота… В понедельник встречаемся в восемь утра в кабинете музыки.

Во время этой речи Ваня всё так же невидящим взглядом смотрел в окно. Петя вообще не был уверен, что Ваня его слышал. Но потом он перевёл взгляд на Петю и кивнул.

— Да, пожалуй, ты прав.

— Что-то ты звучишь не слишком воодушевлённо.

— Петруша, господи, где твоё чувство такта? — Вика кинула в него солёный кренделёк. — Давай, я тебя брошу и посмотрю, как ты весело побежишь репетировать на следующий день.

— Куда это ты меня бросишь? — Петя швырнул в неё крендельком в ответ.

— Куда-нибудь, где тебе отсыпят немного сочувствия, — ответила Вика со смешком.

— Я очень сочувствую и именно поэтому считаю, что нужно начать играть. Так можно бесконечно ходить и страдать. Музыка… — Петя посмотрел на Ваню. — Музыка поможет.

С этим Низовцев спорить не стал.

Глава 23. «Я знаю»

ВАНЯ

В понедельник Ваня титаническим усилием заставил себя встать рано. Он опять почти не спал. И продолжал при любом уведомлении телефона испытывать раздражающую надежду. Чего ждало его глупое сердце? Яна ему не напишет. Никогда.

Он приплёлся в школу к восьми и направился в музыкальный класс с огромной неохотой. Певцов, конечно, был прав, музыка отвлекает, но для этого нужно начать играть, а Ваня никак не мог заставить себя это сделать всю ту неделю, что прогуливал школу. Гитара ему теперь тоже напоминала о Яне. Он играл первый аккорд и сразу мысленно переносился в кабинет русского, где она сидела напротив него и смотрела горящими глазами. Чтобы не изнывать дома и не лезть на стену, Ваня выходил на улицу и просто шлялся по городу, пока в наушниках играл самый агрессивный рок, который только был в его плейлисте. Он понимал, что это ужасное решение, но просто не мог заставить себя делать что-либо ещё: при мысли о школе и об уроках русского с Карловной у него начинался приступ тошноты и удушья. Но в конце концов, когда Певцов ему позвонил и неожиданно упомянул маму, у Вани как будто спала пелена — что же он делает? Мама будет в ужасе. Он поступал в эту школу прежде всего ради неё, а теперь… Никакое разбитое сердце не может быть оправданием, если он подведёт её и вообще никуда не поступит, ещё и вылетит из школы за три месяца до экзаменов.

Так что в понедельник Ваня зашёл в кабинет музыки с гитарой на плече. Певцов уже готовил оборудование. Они приветственно сцепили руки в замок, Ваня достал из чехла гитару, покрутил колки, невероятным усилием воли изгнал из головы Яну, тут же возникшую перед глазами в первом ряду актового зала, и быстро пробежал пальцами по струнам, разминаясь. Петя тоже разыгрался, после чего они посмотрели друг на друга.

— AC/DC? — спросил Петя.

Ваня кивнул, и они заиграли песню, которую исполнили во время украшения класса к Новому году. Ваня остановился через три аккорда.

— Давай другую.

Они вместе полистали Петин плейлист, который до смешного точно повторял Ванин собственный, и вместо «Thunderstruck» выбрали «Back in Black», партии которой оба знали наизусть. Они сыграли песню от начала до конца, несколько раз прерываясь и ловя упущенный ритм. Ваня понимал, что играет он неважно, но поделать ничего не мог, руки его сегодня слушались плохо. Он был благодарен Певцову за терпение и за то, что не осыпал Ваню потоком ругательств каждый раз, когда тот ошибался на ровном месте. С другой стороны, может, как раз это и нужно было Ване, потому что сам он чувствовал себя абсолютной размазнёй, и даже бодрый музыкальный мотив не помогал ему сегодня собраться. Парни прогнали песню ещё несколько раз, прежде чем в кабинет зашла Вероника Николаевна и сказала, что скоро будет звонок, и ей нужно приготовиться к уроку.

Как и намеревался Певцов, парни вернулись к инструментам на большой перемене. В этот раз Ваня уже не испытывал приступы тахикардии каждый раз, когда дёргал струны, и игра пошла бодрее. Ваня с ужасом предвкушал урок русского, но Карловна дала им контрольную, так что занятие, слава богу, прошло в звенящем молчании. С литературой повезло меньше. На дом им задавали учить стихотворения поэтов Серебряного века, и училка, хищно прищурившись, вызвала Ваню к доске первым. И устроила самую настоящую публичную пытку. Как только Элле Карловне казалось, что Ваня выбирал неподходящую интонацию, или когда он вспоминал следующую строчку дольше двух секунд, она прерывала его и заставляла начинать сначала. Спустя двадцать минут попыток ответить Есенинское «Письмо к женщине», Элла Карловна в очередной раз рявкнула:

— Заново!

Голос её сочился злорадством. И Ваня не выдержал.

— Покажите, как надо.

Карловна приподняла бровь.

— А чего тут показывать, молодой человек? Вы уже не в третьем классе. Надо медленно, с выражением и наизусть. — Карловна хлюпнула чаем и махнула головой в сторону Ваниной парты. — Садись уже. Два. Надо было сразу сказать, что не готов, и не унижать память великого поэта своими жалкими попытками.

Гнев заклокотал где-то на уровне горла, и Ваня процедил с ядовитой усмешкой:

— Не унижать поэта? С радостью это сделаю. Как только вы перестанете унижать учеников своим псевдо-преподаванием.

В классе и так было тихо, но после этой фразы тишина стала просто оглушающей.