Versipellis

В медсанчасти следственного изолятора…

Я смог прийти в себя, когда солнце уже покинуло зенит. К собственному удивлению, я не чувствовал боли, но только лишь благодаря нескольким лечебным минералам, закреплённым на на стойках, лучи которых были точно направлены в жизненно важные органы, и, вероятно, толстому слою пены, аккуратно обходящей гигантский по размерам шов под ключицей. От моих вен тянулись трубочки капельниц, а неизвестные мне датчики грозились отвалиться от иссушенной кожи. В светлом прохладном помещении я был один. У меня не было ни сил, ни желания двигаться. Врезавшись взглядом в потолок, я пытался вспомнить этот день, но лиловая дымка расползалось в моем сознании, путая детали и закрывая собой важные слова. За дверью послышались шаги, а когда она открылась, я вновь стал погружаться в омут пустого черного сна, сам того и не желая. Однако, тогда я успел различить голоса:

— Как стемнеет повезём.

— Как лечащий врач, я против.

— Фельдшер. И как только ты сдашь смену, никто уже и знать не будет о том, что был такой оборотень — Алекс четвертой ступени.

Как стемнеет…

Несколькими часами позже…

Миранда не отводила взгляда. Она не боялась какого-то агента, будь он хоть доверху напичкан амулетами. Волчица выставила вперёд руку, отодвигая от себя человека. Она уже учуяла всё, что ей было необходимо: сильный запах сырости от старых каменных стен, почти выветрившийся — горелой плоти, и осевший на форму резкий смрад лекарств. Лидер группы и не понимал, что весь его дальнейший блеф заранее раскрыт, но престарелая волчица будет очень великодушна и даст ему возможность играть по сценарию. Какое-то время.

— Хорошо-хорошо, отвечу, — улыбнулась она, подставляя себе стул. — Сын приезжает не часто, обычно через неделю после полнолуния.

— Где он проводит эту ночь? — чуть расслабившись, спросил человек, усаживаясь обратно.

— Уж простите за отступление, но у вас и вправду очень плохое досье, — театрально фыркнула Миранда. — Он педагог и приезжает в интернат к детям: учит четвертое поколение правильно воплощаться в волков. Родители ж не могут.

На последней фразе она прикусила язык, но агенты больше никак на её замечания не реагировали. Следующие несколько вопросов целиком подтвердили догадку волчицы — её подозревают в сговоре по, как они выразились "стайно-родовому признаку". Но придраться к ней было действительно пока не за что, а в лоб выдвигать придуманные обвинения, видимо, было для них рано и нецелесообразно, как решила Миранда. Когда, несколько расстроенные и озадаченные, федеральные агенты покинули её квартиру с десятком камней кварца, перенявших на себя информацию с её контрольных амулетов, старушка с немыслимой прыткостью бросилась на последний этаж, протиснулась сквозь решетку и открыла люк, ведущий на крышу через каморку для починки лифта. Там, несколько обескураженный её появлением, сидел большой черный волк.

— Что ж, сынок, у нас так не принято, но ты мне должен, — ничуть не запыхавшись, сказала она. — С крыши покажу, пойдём.

Вендиго послушно обратился в человека — широкоплечего мужчину средних лет с опрятной бородкой. Они вместе вышли и оборотень проследил за, выезжающей со двора, машиной.

— Понял, мам. Бегу.

Глава 5. Новые планы и старые преграды

Когда кристалл лопнул, Виктория не могла сдержать своей радости и запрыгала на месте, сжимая кулачки. Рубины, выставленные по периметру дома, за все года ее нахождения здесь, убирались лишь несколько раз: чтобы она могла дважды родить на улице, не смущая воем хозяина особняка, и чтобы сняться в постановочном ролике при участии пластиковых пупсов ровно сутки назад. Она не знала, где находятся её щенки — лишь во сне оборотень слышала, чувствовала, как они воют и скулят, зовя её, моля о помощи. Но ниточки их силы, что окутывали ее сердце в эти мгновения, рвались, стоило ей только открыть глаза. Возможно, они были мертвы, как и прошлый выводок. Будь у неё силы к воплощению на тот момент, когда она узнала об этом, то не побрезговала бы загрысть Себулу с костями. Но её энергии, круглые сутки перекачиваемой в амулеты, хватило лишь на то, чтобы проломить хрупким человеческим телом дверь, упёршись в сеть лучей минералов в метре от душегуба. Виктория мучала себя, рвала на куски, но заставляла верить в то, что она сможет сбежать только одна. Она спрятала зеркало под матрас, с тоскливым удовольствием взглянула на последний лопнувший рубин за окном и приказала себе, как приказывала каждый день, с момента родов: "Забудь о них! Не думай, не чувствуй, не слышь их!".

На территории следственного изолятора, несколькими часами позже…

— Ты смотри, куда прешь! Он сейчас выпадет.

— А что, на своих четверых зайти не может? Я нанимался таскать волчью тушу?

Я почувствовал, как мне вновь водрузили на носилки и понесли. Приятный запах травы ударил в нос, давая силы вынырнуть из беспамятства. Я смотрел на закат. Потом его сменила высокая крыша кузова и, направленный на меня, луч. Второй и третий. Маг не стеснялся в выражениях, перекладывая мои обессиленные руки и ноги, словно у тряпичной куклы, под места воздействия минералов, стянул ремнями. А потом загудел мотор. Мы выехали за территорию следственного изолятора, на ухабах меня трясло и лучи то и дело съезжали на здоровые участки тела, продвигая на них волдыри. Когда началась ровная трасса, я прикрыл глаза. Где же ты, альфа, что обещал этого так не оставить? Начал свою игру? Передумал? Ах, на что я надеялся? Никто не будет рисковать собой ради другого, никому не нужна чужая боль. Нет больше того мира, где волчья честь была законом. Он растворился под силой амулетов… Зачем я порушил свою жизнь? И из-за чего? Из праздного интереса, самонадеянности, инстинкта, которому нет места в этом новом мире? Как глупо. Даже братец Вендиго, за которого мама тряслась больше месяца, но сумела найти тех, кто помог подделать документы и спасти его, со всей его дикостью не оказался бы в такой ситуации. Наверное, жить в комнате метр на метр более позитивная перспектива, нежели чем подохнуть в пыточной службы контроля или стать очередной игрушкой для извращений министра. Я повторял эту мысль снова и снова, пока мой разум не помутился, расселился, погрузился в омут болезненного сна.

В историческом центре города…

Посматривая на двор сквозь мутное стекло старого лифта, Арес невольно задумался над тем, насколько же хитёр был дядя Арман. В стае его имя было непринято произносить и сам альфа узнал о судьбе волка, покинувшего леса ещё до его рождения, совершенно случайно. Хотя он и был предателем, переехавшим в город, как только учуял враждебные людские настроения, сумевшим скрыть свою натуру, и жить без всяких запретов и контроля, но именно сейчас он мог бы помочь. Оборотень сам не знал, почему вспомнил о, неизвестном ему лично, родственнике, как смог откопать в телефонной книге, которую пополняли и переписывали все члены стаи, его номер, и что он надеяться от него услышать, назначив встречу. Но Арман, к его удивлению, встретил племянника с распростертыми объятиями: заобнимал, похвалил рост и мускулатуру, усадил в кресле прилично обставленной гостиной и водрузил на стол тарелки с мясной нарезкой. Арес не успел и слова вставить, когда дядя принялся во всех красках описывать, как ухаживал за его беременной матерью, как охотился наравне с отцом и сразу предсказывал, что родится альфа. Впрочем, тему своего гнусного побега он пропустил, перекинувшись на вопрос "достойнейшей профессии достойнейшего волка", осыпая жизненный путь гостя комплиментами.

— Дядя, мне нужна ваша помощь. Как старейшины, — сказал наконец Арес, упершись взглядом в пол.

Волк помрачнел, разгладил полы халата и с подозрением посмотрел в сторону двери. Он стоял так и молчал, прислушиваясь, ожидая, нервно растирая ладонь. И только оборотень собирался повторить свои слова, из расчета на плохой слух хозяина дома, как тот зашипел сквозь зубы: