Страница 11 из 44
Перед отпрыском знатного рода лежала дорога или в армию (шла война с Наполеоном) или в политику. Пальмерстон избрал последнее и решил баллотироваться в палату общин в «дорогом» (по сумме необходимых затрат) округе Кэмбриджа. Он израсходовал 342 фунта лишь на перевозку избирателей из Лондона в университетский городок. Предметом его особых забот стали жены, сестры и дочери избирателей. Джон без устали танцевал с ними на вечеринках; но дело все же «не вытанцевалось», конкуренты его обошли.
Тогда Пальмерстон в том же 1806 г. решил попытать счастья в Хорсхэме. Доброхоты заявили ему: «Все, что от Вас требуется — это есть, пить и танцевать». Но и на этот раз молодому честолюбцу не повезло. Потеря тысячи фунтов не охладила его пыла. В третий раз он провалился в Ярмуте, хотя, с целью сближения с избирателями, вербовал себе сторонников прямо в таверне.
Между тем при очередной перетасовке правительства в 1807 г. двадцатитрехлетнему юноше предложили пост заместителя морского министра, нужен был лишь депутатский мандат для его занятия. Тут как нельзя более кстати пришла весть от лорда Малмсбери, что можно купить округ на острове Уайт за 4 тыс. фунтов («Вы получите место, что бы ни случилось»). Владелец округа, некий мистер Холмс, ставил одно, впрочем крайне необременительное условие: кандидат не должен был показываться на острове. Согласие было дано, деньги помещены в банк. В назначенный день 24 избирателя «исполнили свой долг», и Пальмерстона поздравили с «победой». Правда, новоиспеченный «эм-пи», как именуют в Британии членов палаты общин, на первых порах полагал, что представляет городок Ньютаун, некогда пославший в парламент Джорджа Каннинга; недоразумение удалось выяснить по переписке, и Пальмерстон поблагодарил граждан Ньюпорта за оказанную ему честь.
В адмиралтействе Пальмерстон познал рутину канцелярских дел. В 1809 г., при формировании кабинета С. Персиваля, ему предоставили пост военного министра, — вместо проштрафившегося на дуэли Роберта Каслри, — но без вхождения в кабинет министров. Вряд ли Пальмерстон предвидел тогда, что столь блистательно начавшаяся карьера застопорится, и он будет пребывать в этой должности более двадцати лет…
Активное участие в парламентской жизни способствовало формированию политических взглядов Пальмерстона. Один из многочисленных его биографов определял основополагающую линию поведения своего героя так: предотвратить общественные «конвульсии» своевременными уступками. Пальмерстон полагал, что «система Меттерниха», олицетворявшая Священный союз, существовать вечно не может.
Двадцать лет он служил в правительстве под торийским знаменем. Но затем бескомпромиссный консерватизм герцога Веллингтона, возглавлявшего правительство в 1829–1830 гт. и не желавшего идти на избирательную реформу, побудил Пальмерстона перебежать к вигам, тесно связанным с промышленной буржуазией. Перед переходом он писал: «Мы быстро падаем в общественном мнении Европы, пока у нас на шее болтаются оловянные гири торийской узколобости». Решающее его объяснение с лордом Веллингтоном произошло в парламентском коридоре: премьер не смог (или не пожелал) найти время для беседы в кабинете. Пам (как стали именовать политика) говорил и убеждал; герцог отмалчивался, что вовсе не означало согласия.
Еще до окончательного разрыва Пальмерстон начал фрондировать в рядах торийской партии и клеймить ее пороки, на которые он смотрел сквозь пальцы два десятка лет. Так, он дважды выступил против репрессий в Ирландии (как никак, «родной» остров!): «Англия с отвращением отвергнет лавры, окропленные братской кровью».
Выйдя из правительства, он обрел свободу критики, в том числе и по внешним делам: «Минули времена, когда дипломатия была оккультной наукой. Честное ведение дел, искренность, внимание к справедливости — вот залог успеха политики». Эта декларация предваряла поток слов об обуревавшем Великобританию стремлении к свободе, демократии, правде, уважению к воле народов, который в течение более тридцати лет изливался на слушателей из уст Пальмерстона. В одной из своих известных речей он провозглашал: «…Мы вступали в войны во имя свободы Европы, а не для того, чтобы увеличить на сколько-то процентов наш экспорт. Мы вступали в войны не ради роста вывоза своих товаров, а для защиты свободы народов и сохранения баланса сил». «Истинная политика Англии — быть проводником справедливости и права». «Я полагаю, — декларировал он в парламенте, — что подлинной политикой Англии, вне вопросов, затрагивающих ее собственные политические или коммерческие интересы, является защита справедливости и права. Проведение этого курса с умеренностью и благоразумием, не превращаясь во всемирного Дон Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость… У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных друзей, но постоянны и вечны наши интересы, и защищать их наш долг»[3].
И по сей день некоторые британские историки всерьез утверждают: «Вся его энергия была направлена на то, чтобы нести евангелие либерализма в потемки абсолютизма».
Но большинство даже панегирически настроенных биографов Пама цитируют его выспренные декларации с известной долей скепсиса: «Несмотря на все разговоры о принципах, он по сути своей являлся прагматиком». Мы добавим к этому: и лицемером. «Он умеет сочетать демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями, прикрывать политику спекулирующей на мире буржуазии кичливыми тирадами старой аристократической Англии», — писал Карл Маркс в памфлете «Лорд Пальмерстон».
Во время осуществления архиумеренной избирательской реформы 1832 года, приведшей к ликвидации «гнилых местечек» и предоставлению парламентского представительства молодым индустриальным центрам, Пальмерстон оставался в тени. Он всегда отстаивал точку зрения, что реформы проводятся для консолидации, а не сокрушения существующего строя: «Реформа (1832 г. — Авт.) — потрясающе, в непостижимой степени популярна в стране; все говорит за то, что она пройдет в палате; но, что бы тори ни твердили, она означает не революцию, а нечто противоположное».
Приход Пальмерстона в Форин оффис совпал с подавлением Польского восстания 1830 г. Эмиссары повстанцев взывали о помощи. Британская общественность была взволнована и полна сочувствия. Не остались в стороне и парламентарии; по прочно усвоенной привычке, чувство справедливости вскипало у них в душе при виде порока за пределами Альбиона. Именно в это время происходила жестокая расправа над голодающими сельскохозяйственными рабочими в самой Англии, которые разбивали машины, поджигали амбары, резали скот. 9 «зачинщиков» были повешены, 200 — пожизненно сосланы на каторгу, еще 250 человек — приговорены к разным срокам наказания. Этого «борцы за свободу» на либеральных и консервативных скамьях не заметили — как и многого другого у себя под носом. Ричард Олдингтон справедливо писал, что реформаторы «никогда не обращали внимания на то, как детей их соотечественников выгоняли из работных домов на убийственное рабство на ланкаширских хлопчатобумажных фабриках». Но «наверху» в Британии царили иные настроения. Король Вильям IV отказался принять от польских «бунтовщиков» письмо. Пальмерстон частным образом разъяснил им: низложив Николая I с престола, они сами нарушили международный статус своего королевства, признанный Венским конгрессом, и «узаконили отмену русским правительством конституции». Пеняйте, мол, на себя. Впрочем, он не забыл при этом проронить слова сочувствия. «Подавление поляков, итальянцев, венгров, немцев, — писал Маркс, — всегда совпадало с его пребыванием у власти»; но, в порядке утешения, «угнетенных он щедро одаривал своим красноречием».
Наряду с гласными, демонстрировавшимися перед общественностью внешнеполитическими постулатами Пальмерстона существовала и негласная их часть, доверявшаяся лишь бумаге: «Моя доктрина заключается в следующем: мы должны полагаться только на себя, руководствоваться только собственными принципами, использовать другие правительства, когда мы этого хотим, и они проявляют готовность служить нам, но никогда не идти у них в кильватере, вести их за собой, когда и куда мы сможем, но никогда и ни за кем не следовать…» Осуществлять описанный таким образом диктат следовало с необходимыми предосторожностями: не надо «похваляться своим влиянием на других, ибо хвастовство подобного рода может повести к разрушению влияния». Не следует пренебрегать соперничеством держав: «сталкивающиеся интересы других стран создают благоприятную обстановку для проведения британского курса».