Страница 38 из 40
– Не стоит благодарности, – сказал я, постаравшись вложить в свой ответ весь сарказм, который только мог выжать из сердца.
– Вот еще один пример того, что История никогда не знает своих истинных героев, – пропустив мимо ушей мою издевку, продолжал Евгений. – Но каков провидец, уму непостижимо! Три бочки устроены так, что покажутся пустыми, если выбить внизу затычки.
Евгений стал осторожно прохаживаться около бочек, продолжая держать меня на прицеле… хоть и не столь угрожающе, как несколько мгновений назад.
– А между тем, вот здесь, в верхней части, устроена закрытая ниша для трех запальных шнуров, идущих от бочек и сходящихся в один. – Евгений показал их устройство. – При этом длины шнуров так соразмерены, что, если зажечь запал, огонь разойдется, а потом добежит до всех трех бочек одновременно. Вот здесь, между бочек, стоят «мачты». Полагаю, дом построен таким образом, что стены нарочито хлипки и «мачты» несут на себе всю срединную часть дома. При взрыве она подпрыгнет, а затем провалится в тартарары! Парадная гостевая спальня прямо над нами. Каково?
– Славно, да и только! – пожал я плечами. – И что вы теперь предлагаете делать?
– Ничего! Ровным счетом ничего! – с усмешкой сказал Евгений. – Ждать, пока вся, почитай, ставка во главе с императором не снимется и не покинет дом.
– Ведь хватятся нас… – заметил я.
– Не хватятся, – решительно мотнул головою Евгений. – Разведка всегда впереди. Была – и нету, след простыл. О нас уже забыли.
Я не сомневался, что Евгений способен держать меня под дулом всю ночь.
– Теперь задуйте свечу, располагайтесь у стены поудобнее и более и не двигайтесь, – вновь холодным приказным тоном заговорил со мною Евгений. – И учтите, в темноте я превосходно вижу и тем более слышу.
И в том я тоже ничуть не сомневался.
Перед тем как задуть свечу, я невольно осмотрелся вновь. Теперь винные, а не пороховые запасы помещика привлекли мое внимание.
– Послушайте, Евгений. Старый безумец держит отличное вино… Может, возьмем по бутылочке-другой, чтобы в темноте не скучать? – по-дружески предложил я.
Евгений покачал головою:
– Нет. Запьянеем, заснем, захрапим… Выдадим себя.
Я рассердился… Но вдруг гнев мой полыхнул, как порох, безумной идеей, вполне достойной той безумной ночи! Хоть такой порох оказался во власти моей…
– Раз нельзя использовать вино по назначению, значит, нужно применить его ко взаимной пользе, – с воодушевлением изрек я.
В Евгении проснулось любопытство:
– Объяснитесь, – потребовал он, вглядываясь в меня.
– Император покинет дом… затем мы покинем дом… но останется в нем старый безумец со своей идеей-фикс, – заметил я. – Он несомненно улучит минуту, чтобы спуститься сюда с огнем. А сего я допустить не могу. Конечно, пред тем как мы закончим наш приснопамятный поединок, я обязан буду предупредить Полину Аристарховну.
– Сколько вам будет угодно, – усмехнулся Евгений.
– …но если можно как-то вскрыть пороховые бочки, то мы сей ночью сможем бесповоротно спасти дом и вашу главную ставку от взрыва, а хозяина – еще и от запасов для беспробудного пьянства, – сказал я, еще не веря, что Евгений поддержит мою затею. – У вас наверняка имеется какое-нибудь приспособление для сугубого вскрытия дверей… а я готов хоть своей саблей пожертвовать… Ежели нам удастся сделать в бочках бреши и вывалить порох, мы сможем залить его вином ко всем чертям. Тут только в ящиках вина – на целое наводнение хватит. Одна стихия против другой. Полагаю, жидкости достаточно, чтобы умалить взрыв до вполне безобидного фейерверка… А главное, мучиться скукой и взаимными подозрениями нам не придется – за общим делом ночь пролетит незаметно.
Еще пока я говорил, казалось мне, что Евгений думает, будто я просто дурачусь, предлагая ему сию забаву… Однако он сосредоточенно выслушал меня, подумал немного, потом достал откуда-то с бока своего короткий кинжал и прошелся вдоль стены, внимательно присматриваясь к бочкам.
– Поверить ушам своим не могу! – пробормотал он.
Я поймал его! Прирожденный авантюрист, он не мог отмахнуться от авантюрной затеи, она захватила его воображение!
Коротко говоря, нам пришлось попотеть. Притом попотеть плечом к плечу… Свеча, оставленная подальше в стороне, на последней ступени подвала, наблюдала за нашим безумным предприятием и удивленно покачивала огоньком.
Часу в четвертом ночи дело было по большей части сделано. Каждая из бочек носила на себе какой-то изъян, коим мы и воспользовались, проникая в ее утробу: у одной обруч поддался, плохо прибитый, у других мы нашли слабые клёпки. К тому часу мы с Евгением были насквозь пропитаны самым прекрасным амбре – смесью пороха, вина и пота.
Когда дело дошло до вынужденной передышки, целыми оставались лишь пара бутылок…
– Тише! – вдруг проговорил Евгений, замер и отстранился, подняв перст.
Над нашими головами послышался глухой шум, вскоре разросшийся до гула и грохота, что напоминал отдаленную канонаду.
– Отбывают! – с воодушевлением прошептал Евгений. – Нам никому нельзя показываться на глаза.
Евгений радовался, а у меня на сердце возрастали горечь и досада.
– Можете и не объяснять, – отмахнулся я… и насторожился, ощутив прилив злорадства: – А что, если император повелит подать ему к завтраку бутылку любимого шамбертена? Тут, кажется, имелся… да весь уже в дело пошел.
– К завтраку императору подают вино только из его походного запаса, – с усмешкою знатока вопроса ответил Евгений.
Шум то стихал, то нарастал вновь около получасу. Воображал я с болью, как, поднятая войсковой «зарею», Полина Аристарховна ищет нас глазами в общей суматохе, ломает голову, куда же мы, ее ангелы-хранители, подевались… и наконец, сердце ее сжимается от разочарования и стыда, и вот стоит она, потерянная, на крыльце, вынужденная изображать прощальный книксен перед Бонапартом. А как спросит он ее насмешливо, холодно и высокомерно – истинно по-французски: «Да где же ваш супруг?» – что ей тогда сказать?!
Хотелось мне под землю провалиться, когда я воображал сию картину… да уж и так я под землею обретался в компании с другим французским дьяволом, пониже чином.
Наконец, стихло совсем. Один звон в ушах остался.
– Император отбыл, – с облегчением сказал Евгений.
Хотя кругом стояла непроницаемая тьма, уж начинался новый день, и большая свеча, сделав свое дело, осталась одною лужицею, готовой поглотить фитилёк.
Евгений поднял оставшиеся, сиротливо жавшиеся друг к другу бутылки, глянул на этикетки.
– О! Остались два превосходных бургундских – Романе Сен-Виван и Шам Пердри, – довольный, провозгласил он. – У безумца безупречный вкус.
Затем поставил он бутылки на сухой островок, вновь извлек из потайных ножен сбоку свой убийственный кинжал и ловко, по очереди, вывернул им, как штопором, пробки из бутылок.
– Какое предпочитаете, Александр? – вопросил он едва не услужливо, взяв бутылки в обе руки.
– По чести говоря, теперь не вижу достаточного повода, – отвечал я.
– Вот уж не думал, что заразитесь французским высокомерием, – добродушно заметил Евгений, явно довольный положением дел. – Помилуйте, как же нет! Ведь я пошел у вас на поводу, дело сделали – лучше некуда… Вот берите Сен-Виван, оно благороднее и тоньше.
Он протянул мне бутылку, я не мог не принять ее.
– Мой император в добром здравии. Ваш император, надеюсь, тоже, – проговорил Евгений по-французски, а затем сразу перешел на русский: – Так выпьем же за здравие своих императоров. Вы – за своего. Я – за своего. Не сомневаюсь, что близок день, когда они встретятся и заключат мир.
Предложенный повод был приличным, хоть и предложен неприятелем, такой не объедешь.
Мы чокнулись бутылками. Сен-Виван действительно было превосходным!
Евгений осклабился. Таким благодушным я его еще не видал. Но тут фитилек свечи завалился, и мы оказались в беспросветном мраке.
Я услыхал голос Евгения – искренне дружелюбный, но притом как-то по-особенному вкрадчивый. Такой голос во мраке должен был действовать месмерически.