Прекрасное отчаяние

К моему удивлению, он действительно ждет. Остановившись, его руки все еще сжимают мой воротник, он поднимает бровь в немом вопросе.

— Я покажу тебе, — выдавливаю я. — Я покажу тебе, как я освободилась от наручников.

— Да, покажешь. Там, во дворе. Голая.

— Нет. — Покачав головой, я пытаюсь отойти, но места для этого больше нет. — Нет, я могу показать тебе здесь. Я могу показать тебе прямо здесь.

— Я давал тебе этот шанс раньше. Ты им не воспользовалась.

Его пальцы снова сжимаются вокруг моего воротника, и я понимаю, что у меня есть всего одна секунда, прежде чем он разорвет мою футболку.

— Ты заморочил мне голову, — пролепетала я.

В его глазах мелькает удивление, и он делает паузу.

— Ты здесь, в моей спальне, говорил о том, чтобы раздеть меня догола и надеть наручники, и это вскружило мне голову. — Это правда. И я уверена, что это единственное, что спасет меня сейчас. — Я собиралась рассказать тебе, как я это сделала, но из-за этого я просто перестала понимать, что происходит. И прежде, чем я успела привести мысли в порядок, установленное время уже вышло.

Тишина опускается на мою маленькую комнату. В кустах за окном щебечут птицы, а солнечный свет проникает внутрь, окрашивая противоположную стену изменчивыми тенями от ветра, шелестящего ветвями.

— Понятно, — в конце концов говорит Александр.

На его лице нейтральная маска, поэтому я не могу прочитать его эмоции. Но я решаю продолжать настаивать, раз уж мне удалось закрепиться.

— Так как насчет сделки? Вместо того чтобы рассказывать, я покажу тебе, как я это сделала. Прямо здесь, в моей спальне. А потом ты уйдешь.

Склонив голову, он несколько секунд молча изучает меня. Я чувствую себя так, словно я мышь, загнанная в угол огромным хищником. И на этот раз я искренне надеюсь, что он хочет поиграть со своей едой.

Как будто Александр может прочитать эмоции на моем лице, он скользит взглядом по моему телу, прежде чем снова встретиться с моим взглядом. Затем по его губам скользит надменная улыбка.

— Скажи, пожалуйста.

— Пожалуйста.

Он выжидающе поднимает брови.

Если бы мои руки не были скованы наручниками за спиной, я могла бы снова дать ему пощечину. Вместо этого я сглатываю вспышку раздражения и выдавливаю из себя:

— Пожалуйста, сэр.

Он ухмыляется. Самодовольно и победоносно, и мне хочется ударить его коленом по яйцам. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не сделать этого.

— Ну, я милосерден, если не милостив. — Наконец отпустив мой ворот, он делает шаг назад, а затем вздергивает подбородок. — Тогда вперед. Покажи мне.

Я выдерживаю его взгляд, глядя на него в молчаливом неповиновении, еще мгновение, прежде чем отползти от стены и направиться к юбке, которая была на мне вчера. Вернувшись в комнату, я бросила ее на стул, но она, видимо, упала, потому что теперь валяется на полу.

Подавив раздраженный вздох, я перемещаюсь так, чтобы стоять к нему спиной, а затем опускаюсь на колени, чтобы дотянуться до нее.

Александр перемещается так, что оказывается прямо передо мной. Скрестив руки на широкой груди, он смотрит на меня, стоящую на коленях, а на его острых скулах пляшет веселье. Я бросаю на него убийственный взгляд, проводя скованными наручниками руками по юбке, пока не нахожу карман, к которому стремилась. После нескольких попыток мне удается выудить пару шпилек, которые я там хранила.

Взяв их, я тут же поднимаюсь на ноги. Александр испускает забавный вздох, но, к счастью, не провоцирует меня дальше. Поскольку я обещала ему показать, я поворачиваюсь к нему спиной. Затем я использую шпильки, чтобы вскрыть замок на наручниках.

Через минуту они открываются с тихим щелчком.

Сняв путы с запястий, я поворачиваюсь и держу их перед лицом Александра.

— Вот так.

Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что он выглядит немного впечатленным.

Затем на его лице появляется понимание.

— Кладовка?

После того случая, когда другие студенты пытались запереть меня там, я стала носить с собой несколько шпилек в карманах, куда бы я ни пошла, на случай если они снова попытаются сделать что-то подобное.

— Да, — отвечаю я и поднимаю на него бровь. — Я думала, ты считаешь себя умным, так что представь мое удивление, когда ты забыл, что я умею взламывать замки.

— Осторожнее.

— Это твоя ошибка. Я просто указала на нее.

Он загибает пальцы вокруг наручников и забирает их у меня. В его глазах сверкают замыслы, когда он крутит наручники вокруг пальца, а затем полностью зажимает их в руке.

— Полагаю, в следующий раз, когда я буду надевать на тебя наручники, мне придется расположить тебя по-другому.

— В следующий раз?

— Да.

Дрожь пробегает по моему телу от того, как он смотрит на меня. Во рту внезапно пересохло, и мне приходится провести языком по губам, прежде чем я смогла сказать:

— Ты обещал уйти после того, как я тебе покажу.

— Да, обещал.

— Теперь я тебе показала.

— Да, показала.

Он по-прежнему не делает никаких движений, чтобы уйти. Он стоит передо мной и изучает меня, словно пытается прочесть мою душу. Его взгляд прожигает мою кожу, и мне приходится бороться с желанием отступить. Я снова остро осознаю тот факт, что я практически полуголая, когда он медленно скользит взглядом по моим голым ногам.

Я смещаю свой вес.

Когда он снова встречает мой взгляд, на его губах играет лукавая улыбка. Я напрягаюсь, когда он тянет руку к моему лицу, но он лишь проводит двумя пальцами по моей челюсти.

— Скоро увидимся, милая, — говорит он.

И прежде, чем я успеваю перевести дыхание, он поворачивается на каблуках и выходит из моей комнаты, ни разу не оглянувшись.

Спотыкаясь, я падаю на стул и провожу рукой по волосам.

Мое сердце все еще бьется о ребра.

Александр Хантингтон не должен так влиять на меня. Потому что, если я позволю ему залезть мне под кожу, я точно, точно проиграю эту войну.

12

АЛЕКСАНДР

Пар поднимается над чашкой ленивыми кругами, когда я наливаю в нее кофе. Поскольку сегодня воскресенье, мне не нужно идти на занятия, поэтому я не спеша ем завтрак, который приготовила для меня домработница. Пока масло тает на моих тостах, я достаю миску с фруктовым салатом и выкладываю несколько разноцветных кусочков на свою тарелку.

Солнечный свет падает в окна, проникая через живую изгородь на улице, и освещает кухню. Я смотрю в окно, как будто вижу весь кампус, и барабаню пальцами по гладкой столешнице из красного дерева.

Сегодня я должен заниматься, но в последнее время мне трудно сосредоточиться. Технически я могу провалить все занятия и все равно получить диплом юриста. Но я не хочу этого делать. Когда я покину этот университет и начну свою карьеру по-настоящему, я должен знать, что делаю. Если я просто получу степень, не приложив никаких усилий, то впоследствии окажусь в крайне невыгодном положении, потому что не буду знать, как на самом деле выполнять свою работу. А с этим я просто не могу смириться. Мне нужно все контролировать. А это значит, что мне нужно учиться.

Но в последнее время я чувствую себя... беспокойно.

Это меня беспокоит. Мне не нравится чувствовать себя таким расфокусированным. И это все из-за нее.

Я не видел Оливию с тех пор, как устроил засаду в ее общежитии в пятницу утром, но она все равно продолжает вторгаться в мои мысли. Должен признать, что она кажется мне довольно очаровательной. Люди из любого социального класса обычно падают ниц, пытаясь попасть ко мне на службу. А люди из ее экономической среды - в особенности.

Но она этого не делает.

Она не пытается мне угодить, и она не боится меня. И, насколько я могу судить, она мне даже не завидует. Вместо этого она просто полна упрямого неповиновения. Это довольно интригующе. И это заставляет меня продолжать играть с ней. Смотреть, сколько она сможет выдержать, прежде чем взмахнет белым флагом. И посмотреть, какой она будет, когда наконец сломается.