Бросок Венеры

Ощущение чего-то очень старого наполняло само это место – в такой тёплый, безветренный день казалось, будто время здесь застыло уже давно и навсегда. Пройти сюда можно было только по длинному узкому переулку, по обе стороны которого разрослись пышные кусты, покрытые ягодами – их ветви смыкались над головой идущего. Этот путь, напоминавший туннель, выводил на лужайку, где паслась пара коз, громко заблеявших при нашем появлении. Рядом с лужайкой, перпендикулярно реке, которая была почти скрыта от нас плотной стеной деревьев, стояло длинное узкое здание. Крышу покрывала красная черепица, вдоль всего фасада шёл портик. Это, разумеется, тоже было частное владение, как и любой огороженный сад в Риме, и со всех сторон лужайку закрывали от любопытных взглядов высокие кипарисы и гордые тисы.

-Вряд ли она в доме, но всё же нам, полагаю, стоит туда заглянуть, - сказал Тригонион.

Мы пересекли лужайку и вступили под тень портика. Тригонион постучал в ближайшую дверь, затем открыл её и шагнул через порог, знаком подзывая меня и Бельбона. Каждая комната в этом доме имела свой особый вход в портике, так что дом можно было пройти либо по внутреннему коридору, либо заходя поочерёдно в каждую комнату.

Я сразу понял, что дом абсолютно пуст. Чувствовалось, что всю зиму здесь никого не было, а сейчас его ещё не привели в жилое состояние. Внутри воздух был прохладен, от стен и немногочисленной мебели чуть пахло плесенью, каждую поверхность покрывал тонкий слой пыли.

Тригонион неторопливо шёл из комнаты в комнату, зовя Клодию по имени. Мы следовали за ним. В некоторых комнатах все предметы накрывала ткань, в других покрывала были сняты совсем недавно, и ещё валялись на полу. Став владельцем дома на Палатине, я приобрёл кое-какие познания по части мебели. Вещи, которые я видел в доме Клодии, были такого сорта, которые на аукционе могли бы принести запредельную выручку. Скоробогачи нашей стремительно расширяющейся державы могли бы выложить бешеные суммы за спальные ложа, спасённые из пылающего Карфагена, подушки которых столь поблекли от времени, что на них едва можно различить экзотические узоры; за позолоченные шкафы и сундуки с массивными железными петлями, каких уже давным-давно не делают; за складные кресла, настолько старые, что на них вполне могли сидеть Сципион Африканский или братья Гракхи…

Были и картины, причём в каждой комнате – и не модная среди нынешних богатеев настенная живопись, а портреты и сцены из истории, написанные восковыми красками на дереве и расположенные на стенах в соответствии с тщательно продуманным замыслом. Они потемнели от времени, их гладкую поверхность покрыла паутина тончайших трещин. Коллекционеры придают огромное значение этим признакам – они свидетельствуют о подлинной старине, подделать их невозможно. Повсюду на постаментах стояли маленькие статуэтки, каждая высотой не больше локтя, в соответствии с небольшим размером самих комнат и их изящной обстановкой – несколько Панов и Силенов, мальчик, вынимающий из ноги занозу, дриада, вставшая на колени на камне.

Мы прошли дом до конца и вновь вышли в портик. Тригонион всматривался в заросли на противоположной стороне лужайки – я там ничего разглядеть не мог.

-Конечно, её нет ни на кухне, ни в рабских жилищах, ни на конюшне, - проговорил он. – Ясное дело, она пошла к реке.

Мы снова пересекли лужайку и спустились к роще у самого берега. В тени деревьев мы неожиданно наткнулись на статую Венеры – не маленькую статуэтку наподобие тех, что стояли в доме, но великолепное бронзовое изваяние на мраморном пьедестале. Богиня смотрела на реку с видом довольства, пожалуй, что и самодовольства, и казалось, что город на другом берегу существовал единственно затем, чтобы развлекать её.

-Потрясающе, - шепнул я. Бельбон молча уставился на статую, его лицо выражало благоговейный страх.

-Думаешь? – бросил Тригонион. – Ты ещё не видел статую в её городском доме. – Он повернулся и пошёл прочь, напевая гимн в честь Кибелы. Казалось, его настроение улучшалось с каждым шагом в сторону реки и стоящего на берегу красно-белого полосатого шатра.

Из-под древесных крон мы вышли на солнечный свет. Лёгкий ветерок шевелил густую траву. Шатёр, к которому мы приближались, выглядел просто великолепно на фоне ярко-зелёного луга, тёмно-зелёной поверхности Тибра и яркого голубого неба. Тонкий шёлк трепетал на ветру. Красные полосы змеями извивались между белых – а мгновение спустя уже казалось, что это белые полосы змеятся между красными.

Откуда-то донёсся всплеск, но шатёр и высокие деревья по обе стороны от него загораживали вид на реку.

-Подождите здесь, - сказал Тригонион и вошёл в шатёр. Вскоре он вновь откинул входной полог: - Войди, Гордиан. А телохранитель пусть постоит снаружи.

Я шагнул к пологу – его откинул невидимый мне раб, и я шагнул внутрь шатра.

Первое, что обратило на себя внимание – запах. Тонкий, дразнящий аромат, который мне никогда прежде не доводилось обонять. Однажды почувствовав этот запах, я знал, что уже никогда его не забуду.

Красно-белый шёлк гасил солнечные лучи, но жар наполнял всё пространство шатра. Со стороны реки полог был отвёрнут, обрамляя вид на Тибр, как картину. Солнечные лучи играли на поверхности воды, бросая блики в шатёр, на мои руки и лицо. Я вновь услышал плеск, и теперь видел его источник. Группа юношей и молодых мужчин, от пятнадцати лет и старше, резвилась в воде неподалёку от шатра. У некоторых из них на бёдрах были яркие повязки, но большинство и этого не носило. Капли воды блестели на гладкой коже, на ярком солнце они выглядели как драгоценные камни. Юноши в реке передвинулись под тень деревьев – и стали пятнистыми, напоминая фавнов. Они так взволновали реку, что блики заплясали в шатре с бешеной скоростью.

Я направился к центру шатра, где меня ждал улыбающийся Тригонион. Он стоял у высокого ложа, которое покрывали красные и белые подушки, и держал за руку лежавшую на нём женщину. Её поза была такова, что видеть лицо я не мог.

Я ещё не подошёл к ложу, когда передо мной вдруг появилась девушка. На вид она только-только вышла из детского возраста, её тёмно-рыжие волосы были уложены вокруг головы, фигуру скрывало длинное зелёное платье.

-Госпожа! – позвала она, не сводя с меня глаз. – Госпожа, твой гость хочет видеть тебя.

-Веди его сюда, Хриза, - голос был тягучим и неторопливым, более густым, чем у Тригониона, но явно женским.

-Да, госпожа, - юная рабыня взяла меня за руку и подвела к ложу. Здесь запах благовоний чувствовался ещё сильнее.

-Нет-нет, Хриза, - её хозяйка негромко рассмеялась. – Не ставь его прямо передо мной, а то он заслонит вид на реку.

Шаловливым движением Хриза потянула меня за руку и отвела немного в сторону.

-Да, так лучше. А теперь иди. И ты, Тригонион, - она сделала жест в сторону галлуса. – Пригляди за Хризой, пока она будет наводить порядок в доме. Или полюбуйся камнями на берегу. Только смотри, чтобы эти речные сатиры тебя не поймали – а то кто знает, что может произойти!

Хриза и Триогнион вышли. Я остался один на один с женщиной, лежавшей на высоком ложе.

Глава десятая

-Та молодёжь, что резвится в реке, принадлежит мне. Мои рабы – носильщики паланкина и телохранители. Здесь, в садах, я позволяю им носить набедренные повязки, ведь, захоти я увидеть их голыми, это можно сделать когда угодно. Кроме того, так мне легче подбирать себе других мужчин. Всякий молодой римлянин знает, что ему позволено купаться на моём участке берега Тибра, когда он пожелает – при условии, что он делает это полностью обнажённым. Сюда они спускаются с дороги вон по той тропе между деревьев, а на ветки вешают свои туники. Жаркими летними днями их тут бывает больше сотни – они ныряют, плещутся в воде, загорают прямо на скалах. И все они полностью обнажены, таково моё условие. Кстати, погляди, какие плечи у одного из них…

Я смотрел на эту женщину, мысленно прикидывая её возраст. Известно было, что она примерно на пять лет старше своего брата Публия Клодия – то есть сейчас ей было сорок, плюс-минус год или два. Трудно было сказать, обращает ли она сама внимание на свой возраст. Впрочем, годы скорее красили её, чем наоборот. Кожа Клодии намного превосходила красотой кожу любой другой сорокалетней женщины: цвета былой розы, гладкая, нежная, хотя, подумал я, возможно, сказывается действие света, пробивающегося через шёлк шатра. Её тёмные блестящие волосы, подчиняясь волшебству гребней и булавок, образовывали целый лабиринт локонов и завитков. Они обрамляли её лоб, подчёркивали форму скул и гордую линию носа – крупного, но не чрезмерно. Великолепные губы были яркими настолько, что возникало сомнение, насколько эта яркость естественна.