Дом Весталок

- Позавчера, ранним утром, пока Азувий, отправившийся с вечера в бордель, мирно отсыпается там после ночи любви, Вулпинус ложится на его кровать и принимается стонать, изображая умирающего; его сообщник спешно приглашает семерых свидетелей – семерых случайных прохожих, ни один из которых Азувия никогда и в глаза не видел. Правда, один промах Оппианик всё же допускает, но промах этот остаётся незамеченным.

- Какой? – живо спросил внимательно слушавший Луций Клавдий.

- Кто-то из вас спрашивает, сколько лет больному, и Оппианик отвечает, что, мол, нет ещё и двадцати – потому что Азувию, за которого Вулпинус выдаёт себя, действительно нет и двадцати. Контраст не может не броситься в глаза: сам Вулпинус, я так понимаю, за двадцатилетнего юнца никак не сойдёт. Ты решаешь, что, должно быть, болезнь изменила несчастного юношу до неузнаваемости, заставив его выглядеть старше своих лет; остальные наверняка думают так же. Люди готовы предположить что угодно, лишь бы поверить в то, в чём их хотят убедить.

- Но почему завещание было написано двумя разными почерками? Зачем им понадобилось писать завещание вдвоём?

- А для того, чтобы потом объяснить, почему подпись под завещанием сделана какими-то неразборчивыми каракулями. – Я пожал плечами. – Точно подделать подпись Азувия, не говоря уже о почерке, они не могут и придумывают уловку. Первые строки пишет, скорее всего, Вулпинус нарочито кривыми, кренящимися в разные стороны буквами, точно вконец ослабевший больной, которому и стилос-то удержать невмоготу; а дописывает Оппианик. Любой поймёт, что текст завещания писал не Азувий; зато Оппианик и Вулпинус смогут оправдаться тем, что Азувий уже не мог писать от слабости. Вы же и подтвердите, что умирающий из последних сил накарябал под завещанием своё имя и приложил печатку.

- Да, а печатка? Ведь у них не могло быть печатки Азувия: Азувий не расставался со своим кольцом. Выходит, Вулпинус приложил свою печатку.

- Погоди, дойдём и до этого. После того, как вы все скрепляете завещание своими подписями и печатями и, внемля просьбе Оппианика, удаляетесь, Оппианик помогает Вулпинусу завернуться с головой в покрывало, всклокочивает на себе волосы, натирает глаза луком, зовёт домовладельца и со слезами на глазах сообщает, что его юный друг скончался.

- Как же тогда домовладелец видит тело?

- Домовладелец думает, будто видит тело. На самом деле он видит полностью завёрнутого в покрывало Вулпинуса с закрытым лицом. Пульс он ему не щупает, дыхание не проверяет, вплотную не подходит и, скорее всего, тут же уходит по своим делам. Кому нужно чужое горе?

- Но он же потом видит ещё какого-то человека, который вместе с Оппиаником сносит тело вниз и укладывает в повозку.

- Он видит Вулпинуса, который в его отсутствие поднимается и приводит себя в порядок; вдвоём с Оппиаником они сносят вниз что-то, завёрнутое в покрывало – там может быть что угодно, хоть мешок с зерном.

- А за Эсквилинскими воротами они избавляются от мешка и от повозки, возвращаются в Субуру и заходят во «Дворец Приапа» за Азувием?

- Именно. Они приглашают Азувия сходить с ними в чудесные сады Субуры. Под предлогом, что знают, как пройти напрямик, они заманивают ничего не подозревающего юношу туда, где их не видно с дороги, там нападают на него, душат, снимают с убитого всё ценное – в первую очередь, конечно же, кольцо с печаткой – сбрасывают тело в яму и заваливают сверху мусором. Всё это видит наш случившийся поблизости неряшливо одетый приятель. Мусор подожгут, тело обгорит до неузнаваемости, и никто никогда ничего не узнает. Никто и не узнал бы, не вздумай ты сегодня прогуляться в Субуру…

- Вот видишь, я же говорил, что, человек, которого я видел сегодня утром с Оппиаником, был тот же самый!

- Верно; только это был не Азувий. Они наверняка сразу же затёрли на завещании печать Вулпинуса и заменили её печатью Азувия…

- На этот счёт есть закон, - сказал Луций без особой уверенности в голосе.

- Ага, есть. Закон Корнелия[24], который наш досточтимый сенат принял три года назад. А знаешь, почему? Потому что завещания подделываются сплошь и рядом. Подделка завещания стала таким же обыденным явлением, как появление сенатора на публике.

- Значит, теперь они предъявляют завещание – и всё состояние безвременно почившего Азувия отходит его добрым друзьям Оппианику и Марку Авиллию, получившему в определённых кругах меткое прозвище Вулпинус? А сёстры Азувия остаются ни с чем?

- Выходит, что так.

- Надо что-то делать!

- А что мы можем сделать? Положим, ты подашь на них в суд и обвинишь в подделке завещания. Это отнимет у тебя уйму времени и денег; и если сейчас тебе скучно, то через месяц-другой беготни от одного должностного лица на Форуме к другому ты просто от тоски завоешь, это я тебе гарантирую. А уж если Оппианик и Вулпинус найдут адвоката хотя бы вполовину такого хитрого, как сами, тебя просто засмеют в суде с твоей историей о поддельном завещании.

- Оставь завещание – речь об убийстве!

- Опять же, где доказательства? Тело? Обгорелые останки могут принадлежать кому угодно. Свидетели? Даже если мы сможем снова разыскать того нищего, он не из тех, чьи доказательства звучат убедительно для судей.

- Ты хочешь сказать, что ничего нельзя сделать?

- Я говорю, что если ты намерен предпринять что-то ещё, то тебе нужен хороший адвокат, а не Гордиан Сыщик.

Десять дней спустя Луций Клавдий снова постучал в двери моего дома.

Его появление меня немало удивило. Я ожидал, что разгадав для себя эту маленькую загадку умершего, встреченного им через день после смерти живым и здоровым, Луций Клавдий опять погрузится в обычное для себя состояние скуки. Оказалось, я ошибся.

Луций предложил прогуляться в Субуру. По дороге мы говорили обо всём понемногу и ни о чём в особенности, но я заметил, что мы направляемся на ту улицу, где и началась вся эта история. Там Луций заметил, что не прочь промочить горло. Мы зашли в таверну и расположились за столом. С нашего места был отлично виден дом, в котором останавливался несчастный Азувий. Окно во втором этаже, из которого Луция позвали засвидетельствовать завещание, было на этот раз наглухо закрыто ставнями.

- Да, своеобразное местечко эта Субура, - заметил Луций Клавдий. - Здесь может случиться решительно всё. Кстати, - без всякого перехода добавил он, - Оппианик и Вулпинус вернулись в Рим.

- А они уезжали?

- Да, в Ларин. Отбыли в тот самый день, когда я встретил их на улице. Они тогда как раз шли к Эсквилинским воротам. Мои люди в Ларине сообщили мне, что Оппианик совал завещание под нос каждому встречному и поперечному, а потом зарегистрировал его на тамошнем Форуме.

- У тебя есть люди в Ларине?

- Мои люди, которых я послал в Ларин, – уточнил Луций. – Понимаешь, я всё думал над твоими словами. И, пожалуй, ты прав: искать правду в суде – пустая трата времени. Адвокаты играют словами как хотят и выворачивают истину наизнанку, лишь бы привлечь на свою сторону судей, и не гнушаются подкупом и запугиванием свидетелей. Нет, на суд надеяться не приходится. Но у меня из головы не идёт тот несчастный юноша, которого убили, ограбили и бросили в мусорную яму. В общем, я решил, что сёстры Азувия должны всё узнать. Вчера под вечер его вольноотпущенники прибыли в Рим.

- Выходит, все в сборе. Оппианик и Вулпинус ведь тоже здесь.

- Да. Оппианик остановился у своего друга на Авентине; а Вулпинус вернулся сюда. – И Луций кивнул на наглухо закрытое окно во втором этаже.

Я уловил нарастающий шум толпы.

– Ага, - заметил Луций, - вот и они!

Их было человек двадцать, если не больше, вооружённых ножами и дубинами. Приблизившись к дому, они принялись колотить в запертые двери, требуя, чтобы их впустили; когда же им не пожелали открыть, они попросту вышибли двери и ворвались внутрь.

Ставни окна во втором этаже распахнулись, и в нём появилось бледное, перекошенное от страха лицо с выпученными глазами. Если Вулпинус и вправду был недурён собой и умел понравиться, то глядя на него сейчас, никто бы этого не сказал. Он судорожно глотнул, словно собираясь с духом, прежде чем сигануть вниз, но тут его схватили за плечи и втянули обратно в комнату. Мгновение спустя его вытолкнули в двери на улицу. Толпа окружила его и погнала перед собой. Уличные торговцы и случайные прохожие, спеша укрыться, сворачивали в проулки. Жильцы в домах распахивали окна и выглядывали посмотреть, что происходит.