Дом Весталок

- После чего ты подписался и поставил свою печать?

- Да; и остальные тоже. Его друг поблагодарил нас и попросил уйти, чтобы больной мог отдохнуть. Я не стыжусь признаться, что рыдал, как дитя; да и не я один. Несколько часов я бродил по Субуре сам не свой и всё думал о несчастном юноше и о том, какую ужасную весть получат его родные в Ларине. Помню, я проходил мимо лупанария, который находится в конце того же квартала; меня поразило, как люди предаются удовольствиям в те самые минуты, когда за два-три дома от них неумолимый Плутон уже отверз пасть, готовясь поглотить жизнь деревенского парня. Я ещё подумал, какая это тема для поэмы…

- Несомненно; если за это возьмётся великий поэт, - поспешно сказал я. – Так узнал ты, что в конце концов сталось с несчастным юношей?

- Пробродив несколько часов как в тумане, я очутился перед тем же домом. Сам не знаю, как; словно боги вели меня туда. Было уже за полдень. Хозяин сказал мне, что несчастный Азувий скончался вскоре после нашего ухода. Его друг – имя его Оппианик, он тоже из Ларина – позвал хозяина и, рыдая, показал ему мёртвое тело. Позднее Оппианик и ещё один человек из Ларина снесли тело вниз и положили в повозку, чтобы отвезти за Эсквилинские ворота, к бальзамировщикам. – Луций тяжело вздохнул. – Всю ночь я не сомкнул глаз, думая, как Фортуна может повернуться спиной даже к молодому человеку, только-только начавшему жить. Это навело меня на мысли обо всех днях, прожитых мною впустую; о часах, наполненных скукой…

Я поспешно, прежде чем Луций Клавдий пустится в рассуждения о возможности написания ещё одной поэмы, сделал знак Бетесде заново наполнить его чашу – да и мою заодно.

- История весьма печальная что и говорить; но, увы, обычная. В таком большом городе, как наш, где так много народу собралось в одном месте, каждый день кто-нибудь да умирает. А жизнь идёт своим чередом.

- Да в том-то всё и дело! – Луций Клавдий подался вперёд. -Азувий вовсе не умер! Я видел его сегодня утром; он шёл по главной улице Субуры, как ни в чём ни бывало! Правда, выглядел немного осунувшимся; но был жив и здоров!

- Ты обознался, - предположил я.

- Говорю тебе, это был Азувий! С ним вместе был и тот, другой – Оппианик. Я окликнул их. Оппианик узнал меня – по крайней мере, взглянул в мою сторону – потянул Азувия за руку, и они оба тут же скрылись в ближайшей лавке. Я хотел зайти следом за ними, но дорогу мне преградила неизвестно откуда взявшаяся повозка, и дуралей-возница меня едва не сшиб. А когда она наконец отъехала, и я смог зайти в лавку, их уже след простыл. Наверно, вышли через чёрный ход на другую улицу.

Он выпрямился и отхлебнул из чаши.

- Я уселся в тени у фонтана и стал думать. Потом я вспомнил о тебе . О тебе я слышал от Цицерона, молодого адвоката – в прошлом году он вёл для меня одно небольшое дело. Не знаю, к кому ещё я могу обратиться. Так что скажешь, Гордиан? Может, я сошёл с ума? Или лемуры и впрямь разгуливают среди живых?

Я пожал плечами.

- В принципе, любой человек может тронуться умом; и нет ничего, что помешало бы лемуру пройтись по городу; но сдаётся мне, что ни твой рассудок, ни духи умерших здесь ни при чём. Тут что-то более обыденное. Ну да, скорее всего, кто-то затеял какую-то грязную игру. Но скажи по чести, какое тебе до всего этого дело? Ты ведь ни Азувия, ни Оппианика никогда прежде в глаза не видел. Зачем тебе ломать себе над этим голову?

- Неужели ты ничего не понял, Гордиан? Годами я не знал, куда себя деть, подсматривая со скуки в чужие окна и глядя на чужие жизни. И вот наконец произошло что-то такое, что действительно занимает меня. Я сам разобрался бы во всём, вот только, - он смущённо опустил глаза, - не слишком-то я храбр.

Я посмотрел на кольца, которыми были унизаны его пальцы, на поблёскивающее на шее ожерелье и решился.

- Ладно, будь по-твоему. Должен только предупредить, что я наёмник не из дешёвых.

- Так и я наниматель не из бедных.

Луций Клавдий пожелал непременно сопровождать меня в Субуру. Я предупредил его, что если он подвержен скуке, то слушать, как я расспрашиваю людей, может оказаться для него слишком тяжёлым испытанием: рыскать по Субуре в поисках двоих приезжих было с моей точки зрения занятием малоинтересным. Но Луций настаивал, и я не стал возражать. В конце концов, если он хотел таскаться за мною по пятам, он неплохо платил за это.

Начать я решил с дома, где молодой Азувий якобы умер и где Луций своей подписью и печатью засвидетельствовал составленное им завещание – собственно, больше и начинать было не с чего. Домовладелец оказался не из словоохотливых и поначалу только твердил, что уже всё рассказал Луцию, и добавить ему больше нечего. Видя, что иначе толку не добьёшься, я подтолкнул Луция локтем. Поняв намёк, мой спутник легонько тряхнул кошельком. Заслышав звон монет, хозяин разговорился так, что любо-дорого.

Долго ли он знал покойного Азувия? Да, почитай, с месяц. Откуда? Друг Азувия, Оппианик, снимал у него комнату и жил в ней вместе с этим Азувием и ещё одним приезжим, тоже из Ларина. Чем они занимались? Да кутили целые дни напролёт. Откуда он знает? А что ещё прикажете думать о людях, у которых в комнате день-деньской идёт игра в кости, всё пропахло винным духом, да вдобавок к ним что ни день шастают девки из борделя?

- И молодой Азувий не отставал от остальных?

Хозяин пожал плечами.

- Знаешь, как бывает с этими юнцами из глуши, когда они вырываются в Рим – особенно с теми, у кого водятся деньжата. Они хотят немного пожить тут в своё удовольствие, затем и приезжают.

- Да; вот только этот почему-то тут умер.

- Я здесь ни при чём, - энергично запротестовал домовладелец. – Не надо говорить так, будто его прирезали в моём доме. У меня дом приличный. Бедняга умер от лихорадки, это известно всем. Есть свидетели.

- А с чего молодой парень так в одночасье свалился? Хилый, что ли, был?

- Да вроде нет. Не выглядел он хилым. Но беспрерывные кутежи и молодого могут в могилу свести.

- Верно; но не за один же месяц.

Хозяин снова пожал плечами.

- Когда для человека настаёт последний час, он настаёт. Длину жизни отмеряют парки; и ни целители, ни боги не помогут тому, чью нить они закончили прясть.

- Мудрые слова, - согласился я и снова сделал знак Луцию. Он передал мне свой кошель. Я достал несколько монет и положил в протянутую ладонь.

Публичный дом, откуда, по словам хозяина, приезжие из Ларина приводили рабынь, располагался на той же улице и был одним из самых фешенебельных – а значит, и самых дорогих – заведений такого рода в Субуре. У входа несколько хорошо одетых рабов дожидались хозяев. Обстановка внутри била в глаза роскошью: стены в просторном фойе были увешаны роскошными красными и зелёными коврами, а пол выложен чёрно-белой мозаикой с изображение Приапа, преследующего лесную нимфу.

Посетители также были не из бедных. Пока мы с Луцием дожидались хозяина, какой-то человек – судя по золотому кольцу, занимающий как минимум одну из низших магистратур – прошёл было мимо нас, направляясь к выходу; но завидев моего спутника, остановился, как вкопанный.

- Луций Клавдий! Ты – здесь, во Дворце Приапа?

- А что, Гай Фабий? – вскинул голову Луций.

- И ты ещё спрашиваешь? В жизни бы не поверил, что в твоём теле сыщется хоть капля чувственности!

- Я здесь по важному делу, раз уж тебе так интересно это знать, - произнёс Луций, глядя поверх его головы.

- А, тогда другое дело. Что ж, не буду тебе мешать. – И Гай Фабий с напускной серьёзностью прошествовал мимо нас. Чуть погодя с улицы донёсся его откровенный смех.

- А, пусть его! – махнул рукой раздосадованный Луций. – Он будет потешаться надо мной и сплетничать по всему городу, ну да ладно. Я напишу о нём сатирическую поэму, да такую, чтобы у него отбило всякую охоту заявляться в… Как он сейчас назвал этот дом?

- Дворец Приапа, - пропел вкрадчивый голос. Хозяин проскользнул между нами и обнял нас обоих за плечи. – Что пожелают двое достойных римских граждан? – Он учтиво улыбнулся мне, Луцию, его ожерелью, облизал тонкие губы и, выйдя на середину залы, хлопнул в ладоши. Немедля в залу одна за другой стали заходить девушки в весьма откровенных одеждах.