Шалунья

Покажи мне, как сильно ты хочешь меня…

Покажи мне, на что ты готова пойти, чтобы доставить мне удовольствие…

Я помню, как она смотрела на меня, с нетерпением, с тревогой…

И как она отдалась мне.

Мой член извергается, поток лавы раскаляется по моей руке.

Я пускаю воду, смывая все в канализацию.

Мои плечи опускаются, напряжение уходит из спины. Голова проясняется, настроение поднимается.

Я работаю несколько часов, концентрируясь лучше, чем за последние недели.

Я плохо сплю. Я просыпаюсь в два часа ночи, потом в четыре… тишина не тишина, она звучит в ушах.

Сегодня кровать мягкая, простыни прохладные. Я выключаю свет, не включая телевизор.

Сон приходит быстрее, чем я смел надеяться, красный, теплый и чувственный. Я кладу руку на свой член, чувствуя, как он вздымается и набухает с каждым полузабытым сном.

Поздно ночью я просыпаюсь только один раз.

Сон не покинул меня, он близок, как одеяло, и я могу натянуть его прямо на голову.

Я перебираю образы, проплывающие в моем сознании, — Блейк улыбается мне в своих черных кошачьих ушках. Очертания ее киски через костюм. Ее острые маленькие ноготки, царапающие мой член…

Но воспоминание, которое возвращает меня в сон, — это ощущение Блейк в моих объятиях, тяжелых и спокойных. Мое дыхание замедлилось в такт с ее дыханием. Она была притяжением, которое затягивало меня, пока я не почувствовал такой полный и абсолютный покой, что казалось, весь мир наконец-то пришел в равновесие.

Я погрузился глубоко и не просыпался до утра.

Как только я встал с постели, я позвонил Карлу Контиго, моему контакту в агентстве Goldman Sachs.

Мне пришлось проверить шесть банков, прежде чем я нашел счет Блейк для перевода ставки. И хотя я догадывался, что моя маленькая шалунья влипла по самые уши, я был чертовски удивлен, узнав, что на ее счету 12,7 миллиона долларов.

Неплохо для приемного ребенка, восемь лет как вышедшего из колонии. Вообще-то, это было чертовски впечатляюще. Поэтому я и положил 3 миллиона долларов в знак уважения. И потому что думал, что это то, что нужно, чтобы привлечь ее внимание.

Очевидно, я ошибался.

Или, по крайней мере, не так грандиозно, как я ожидал.

— Достань счет Блейк Эббот.

Карл застонал.

— Рамзес, я же говорил тебе…

— Просто сделай это.

Я храню 450 миллионов долларов в Goldman Sachs. Карл надел бы на голову абажур и станцевал конгу, если бы я его заставил. Его дом на пляже в Монтауке был куплен исключительно на мои комиссионные.

Я слышу звук его ноутбука. Сейчас 6:20 утра. Его жена, скорее всего, со взглядом убийцы сидит рядом с ним в постели.

Он говорит: — Ладно, понял.

— Каков текущий баланс?

— Двадцать четыре целых два миллиона.

Меня пронзает дрожь, словно я только что учуял какую-то ниточку.

Я, черт возьми, знал это.

— Какие были последние три перевода?

— Они могут увидеть, если я получу доступ к этому, — скулит Карл. — Это все отслеживается.

— Никто не увидит, потому что никто не будет искать. Найди его.

Снова щелчок. Через минуту Карл говорит: — На прошлой неделе вы внесли три миллиона. До этого был перевод… двадцать восемь целых пять десятых с брокерского счета…

— В какой день? — быстро говорю я.

— Двенадцатого июня. И затем, в тот же день… перевод… даже двадцати миллионов.

— Куда?

Щелчок, щелчок, щелчок… и звук влажного дыхания Карла, его телефон, вероятно, зажат между ухом и плечом, слишком близко ко рту…

— На швейцарский счет.

Все мое тело пульсирует. Утренний свет заставляет поверхности на моей кухне сверкать.

— И сколько на брокерском счете?

— Я не вижу, это в IBKR.6

Я в восторге, ухмыляюсь про себя и говорю: — Следи за ней, дай мне знать, когда она сделает перевод.

Карл издает ворчливый звук, означающий, что он это сделает, но будет при этом надутой сукой.

Я кладу трубку, и кухня заливается акварельным светом.

Я знал это. Я понял это в тот момент, когда она не сошла с ума из-за этих 800 тысяч долларов.

А потом, за ужином, когда я заговорил с ней об Энтони Келлере: — Надеюсь, он не платит тебе акциями…

Блейк огрызнулась: — Надеюсь, ты не думаешь, что я буду держать его.

Она торгует. И не малыми суммами.

В тот день, когда компания Келлера рухнула, она заработала 28,5 миллиона долларов.

Она знала, что первичное публичное предложение7 провалится. Она сократила количество его акций.

Моя маленькая кошечка занимается инсайдерской торговлей, используя то, что она узнает от своих клиентов и на вечеринках, которые она посещает, для того, чтобы играть.

Сколько у нее на самом деле? Я хочу увидеть баланс этого швейцарского счета.

Не знаю, был ли я когда-нибудь так увлечен кем-то.

Нет, забейте — точно нет.

Мне нравятся женщины, и я люблю секс, но они никогда не были приоритетом. Приоритетом были деньги. Успех.

У меня начинает заканчиваться запас галочек. То, что раньше меня мотивировало, уже не сверкает так ярко.

Блейк — это головоломка. Складывая кусочки, я не испытывал такого восторга уже очень давно — даже не знал, как давно.

У меня все расписано на день, несмотря на то, что сегодня суббота. Бриггс встречает меня в офисе через тридцать минут. А я даже не начал собираться.

В голове крутятся мысли о том, что я сделаю с Блейк завтра.

7

РАМЗЕС

Я жду на обочине у здания Блейк, наблюдая за окнами над головой.

В 1:55 я пишу ей сообщение:

Жду внизу.

Мгновение спустя жалюзи на угловом окне третьего этажа дергаются.

Я улыбаюсь про себя. Нашел тебя.

Блейк пишет в ответ:

Я спущусь через пять минут.

Она спускается по ступенькам ровно через пять минут, одетая в белую блузку, шорты и шлепанцы, волосы собраны в хвост в стиле Одри Хепберн, в руке соломенная сумка. Она выглядит как солнечный воскресный день.

Я выхожу из машины.

Она ухмыляется, направляясь к пассажирскому сиденью, ее ямочка подмигивает.

Я хватаю ее за руку и крепко прижимаю к себе.

— Не проходи мимо, не поцеловав меня.

Она послушно приподнимает рот и целует меня глубоко, как я люблю. Я обнимаю ее за шею и за поясницу. Ее тело прилегает к моему, словно созданное для этого, хотя у нас совершенно противоположные фигуры.

— Куда мы идем? — спрашивает она, когда мы отрываемся друг от друга. — Я правильно оделась?

— Я никогда не видел, чтобы ты одевалась неправильно.

Она смеется. — Многие люди с этим не согласятся.

— Какие люди?

Ее глаза отводятся от моих. — Ну, знаешь… учителя, начальники… люди, с которыми ты живешь.

Люди, с которыми ты живешь… так ли она относится к своей приемной семье? Это была одна семья или много?

Я хочу знать о Блейк все, но у меня есть ощущение, как сильно она разозлится, если узнает, что я опять все вынюхиваю.

— Сегодня мы будем одеваться только для меня, — говорю я ей, когда мы отъезжаем от обочины. — Я видел, как ты приодела Келлера. Подумал, что ты поможешь мне выбрать новые костюмы.

Блейк хихикает, низко и пьяняще. Смешить ее становится моей навязчивой идеей.

Она признает: — Я дала ему несколько советов.

— Это было для его пользы или для того, чтобы легче было на него смотреть?

Она качает головой. — Ты просто не можешь с собой ничего поделать.

— Нет, не могу. — Я перекинул руку через спинку ее сиденья. — Я ревную.

Она фыркает. — Ты не ревнуешь Энтони.

— Уже нет. Ты его уже отпустила?

Она бросает косой взгляд. — С чего бы мне это делать?

— Потому что ты получила то, что хотела.