Страница 26 из 100
От этого замечания мне становится еще более неловко, и я откидываюсь на спинку стула. Я не отвечаю, у меня нет ни малейшего желания это делать, но Рафаэла думает иначе.
— Lei non è l'animale domestico di nessuno (Она ни чей-то питомец). — Моя подруга защищает меня, говоря, что я не домашнее животное несмотря на то, что ее будет ругать мать.
— Рафаэла! — Раздается громкий голос кухарки с другого конца кухни, а ее глаза пристально смотрят на дочь даже на расстоянии.
Синьора София никогда не обращалась со мной плохо и не пыталась отгородить Рафаэлу от меня, но после последней минуты у меня появились сомнения, что так будет продолжаться и дальше. В конце концов, ее дочь только что бросила вызов своему боссу из-за меня. А вот Тициано, похоже, получает от этого удовольствие.
— А ты? Кто ты? — Спрашивает он Рафу по-итальянски, и я понимаю каждое слово.
Прежде чем блондинка дает дерзкий ответ, который, я уверена, был у нее на кончике языка, София уже пересекла кухню и стоит перед столом, за которым сидим мы с ее дочерью, рядом с Тициано и сама отвечает на вопрос, адресованный дочери.
— Questa è mia figlia Rafaella, signor Tizziano (Это моя дочь Рафаэла, синьор Тициано). — Говорит София, и брови босса удивленно поднимаются.
— La piccola Rafaella? La figlia di Carmo? (Маленькая Рафаэлла? Дочь Кармо?)
София отвечает, но на этот раз я не понимаю почти ничего из сказанного. Она говорит слишком быстро и использует много непривычных для моего слуха слов. Я понимаю только подтверждение того, что Рафаэла - дочь Кармо, слова "Соединенные Штаты" и "сэр". Но что бы ни было сказано, и без того не слишком приветливое выражение лица моей подруги становится еще менее приветливым.
Тициано, не обращая внимания на то, что рядом с ним находится мать девушки, проводит с ней то же изучение, что и со мной, но, в отличие от меня, Рафаэла не краснеет и не опускает голову, она смотрит на него как на равного. Даже я знаю, что она не должна этого делать.
София наблюдает за происходящим с абсолютным ужасом, но почему-то ее реакция кажется более сосредоточенной на странном интересе Тициано, чем на очевидном неповиновении дочери.
— Bentornata, Rafaella (С возвращением, Рафаэла), — говорит он моей подруге и улыбается ей, улыбка, которая, как мне кажется, подразумевает многое, но я, должно быть, неправильно ее понимаю.
— Grazie, — неохотно отвечает она, и Тициано еще несколько секунд смотрит на ее веснушчатое лицо, прежде чем повернуться к Софии.
— Mia madre ha i dolori. Avvisa Luigia (Моей матери нехорошо, сообщите Луиджии), — говорит он ей, после чего разворачивается и уходит из кухни.
София несколько раз моргает глазами, и я почти вижу, как из ее ушей выходит дым, пока она думает. Наконец она поворачивается к нам и открывает рот, чтобы заговорить, но потом, похоже, передумывает и просто поворачивается к нам спиной, возвращаясь к своим делам на другом конце кухни.
***
Сегодня Рафаэла отвлекается на уроке.
Луиджия впервые за несколько недель оставила нас одних, потому что синьора Анна нуждается в ее присутствии. Думаю, ее это так взволновало, что она забыла запретить нам занятия, как в предыдущие два раза, когда она по какой-то причине не могла за нами присмотреть.
Мы закончили день на час раньше, чем обычно, и вышли на веранду, но вместо часа пустых разговоров, которые, как я думала, у нас будут, последние пятнадцать минут прошли в почти абсолютной тишине. Видео, которое Рафаэла дала мне посмотреть, было единственным звуком, раздававшимся в ярко освещенной комнате.
— Что случилось? — Спрашиваю я, мой итальянский все еще очень неуверен.
Я уверена, что сказала не совсем правильно, но этого было достаточно, чтобы моя подруга поняла. Рафа смотрит на меня, нахмурившись, и несколько минут анализирует, прежде чем решиться ответить.
— Это то, что моя мама сказала сегодня, — отвечает она самым простым способом, чтобы я поняла. Мне нужна минута, чтобы обдумать все слова, и еще две, чтобы придумать ответ в рамках моих возможностей.
— Я не поняла почти ничего из того, что она сказала. — Рафа вздыхает и грустно улыбается. Я впервые вижу такую улыбку на ее лице.
— Ты когда-нибудь хотела быть свободной, Габриэлла? — Спрашивает она и вскоре закатывает глаза на себя. — Что за глупый вопрос. Ты должна хотеть этого каждый день. — Говорит она, и я отшатываюсь, ощущая ее слова почти как физическую агрессию.
Во-первых, потому что мы никогда не обсуждали мое положение так открыто, а во-вторых, потому что полное отсутствие правды в ее предположении укалывает открытую рану в моей груди. Я должна хотеть быть свободной. Любой человек на моем месте хотел бы свободы, делал бы все, чтобы ее получить, но я, с каждым днем...
— Думаю, нам стоит поговорить завтра, — говорю я, потому что не знаю, как сказать то, чего я действительно хочу. Рафаэла удивленно моргает, а потом вздыхает.
— Прости, я... Я не хотела быть бесчувственной.
— Все в порядке. — Я киваю головой. — Ты расстроена. Мы продолжим завтра. — Я начинаю двигаться, чтобы встать с кресла, но Рафа мягко удерживает меня за руку.
— Прости меня, пожалуйста! — Она произносит эти слова очень медленно, хотя я знаю, что поняла бы их, как бы быстро она ни говорила, и понимаю, что на самом деле она просит меня остаться. Я киваю, и моя подруга закрывает глаза, затем открывает их и смотрит вверх, после чего отпускает меня и тянет к себе ноутбук.
Она ставит на паузу воспроизводимое видео и открывает вкладку переводчика. Рафаэла выключает громкость на устройстве, а затем вводит в переводчик предложение, чтобы я его прочитала.
— Я вернулась в Италию, чтобы выйти замуж.
Мои брови взлетают вверх от удивления. Первый инстинкт - посмотреть на ее правую руку в поисках кольца, но потом я понимаю, что это глупый поиск. Если бы Рафаэла носила обручальное кольцо, я бы уже видела его, к тому же я вижу ее только в рабочее время, а Луиджия запрещает использовать аксессуары в рабочее время. Не раз я видела, как она отчитывала то одного, то другого сотрудника за нарушение этого правила.
Я прикусываю губу, прежде чем открыть рот, чтобы ответить, но Рафа качает головой из стороны в сторону и прикладывает палец к губам в универсальном жесте, призывающем к тишине. Я смотрю на двери, проверяя, нет ли кого-нибудь в поле зрения.
Я вытягиваю руки и протягиваю ноутбук, между нами, чтобы мы обе могли пользоваться клавиатурой и читать с экрана. Я меняю порядок перевода, как учила меня Рафаэла, как только мы начали пользоваться компьютером, и набираю свой вопрос.
— Но разве ты не любишь своего жениха?
Она смеется, и я вижу, что это без юмора.
— Я до сих пор его не знаю. Но, если говорить коротко, я ни в кого не влюблена, так что я никак не могу любить своего жениха.
— Тогда почему ты выходишь замуж? — Спросила я, нахмурив брови.
— Потому что у меня нет выбора. — Она качает головой из стороны в сторону, а затем отстраненно улыбается. — Я хотела стать адвокатом. Если бы у меня был выбор, я бы никогда не уехала из Нью-Йорка.
— И ты не можешь туда вернуться?
— Нет. Не в этой жизни.
— Почему?
— Потому что в нашем мире ценность женщины не в том, что у нее в голове, а в тех преимуществах, которые дает женитьба на ней.
— В преступном мире? — Спрашиваю я, не понимая.
— В мафии, Габриэлла.
Удивление мгновенно пробегает по моему телу, и я не думаю, что мое лицо пытается его скрыть, потому что Рафаэла торопливо набирает в переводчике еще одно предложение.
— Разве ты не знала, Габриэлла?
Я должна двигаться, чтобы ответить, я знаю это. Мои руки должны быть подняты, а пальцы набирать слова на клавиатуре, но все мое тело слишком занято тем, что восстает против себя, когда частички, о которых я даже не подозревала, начинают собираться вместе.
Мафия. Мафия. Итальянская мафия. Мафия Крестного отца.
— Боже мой! — Она совершает чудо, на которое способны только итальянские женщины…тихо восклицая. — Габриэлла, — зовет она и подносит руку к моему лицу. Мой рот открывается, но через него не проходит ни звука. — Я думала, ты знаешь. Я бы сказала тебе раньше, — шепчет она, оглядываясь на дверь.