Страница 5 из 12
И не ошиблась».
Валерка стал мои злым роком, ей-богу. Много лет я о нем ничего не слышал, правда, как-то припомнил Мари ее странный роман однажды на даче, но причиной этому была музыка, которая и разбудила во мне эти воспоминания. Самого же Валерку я впервые за долгие годы встретил там, где вообще не ожидал и не был должен.
Была первая годовщина смерти Мари – апрель, погода отвратительная, с неба постоянно сыпались то снег, то дождь. Но мне и в голову не пришло отказаться от поездки. Я специально решил ехать после обеда, чтобы не столкнуться там ни с родителями Мари, ни – тем более – с Олегом.
Однако около могилы кто-то был. Я присматривался, но никак не мог узнать мужчину в темно-серой куртке, стоявшего спиной ко мне, ссутулив плечи и опустив седую наполовину голову. Никого мне эта фигура не напоминала.
Припарковав машину, я взял с переднего сиденья букет белых роз и вышел, хлопнул дверкой. На звук мужчина обернулся, и я с трудом и не сразу узнал Валерку Михеева. Да, потрепала человека жизнь…
– Здравствуй, – я протянул руку, и он, помедлив, пожал ее. – А ты как… здесь?
– Мать ее сказала, – глухо проговорил Валерка, снова устремив взгляд на памятник с выбитыми датами. – Случайно встретились на улице…
Я вошел в ограду и положил цветы так, чтобы их не снесло ветром. На небольшом постаменте лежал свежий букет желтых шаровидных хризантем – наверняка Олег приезжал сюда рано утром. Это были любимые цветы Мари, и он доставал их в любое время года и в любом месте, где бы она ни находилась. Я же с каким-то бараньим упорством всегда дарил ей белые розы, хотя знал, что она такие терпеть не может, и вот даже сейчас привез их, хотя в павильоне, где покупал, видел желтые хризантемы. Даже себе не могу объяснить, почему так делаю.
Валерка, похоже, тоже знал о любви Мари к хризантемам, но привез белые, с кулак величиной.
– Как… это случилось? – выдавил он мне в спину.
– Рак, – коротко ответил я, не желая обсуждать эту тему с ним.
– Долго..? – он не смог договорить, но я понял, что имелось в виду.
– Долго. Столько вообще не живут с ее диагнозом. Извини, Валера, подробностей не будет, да я их и не знаю. Она много лет жила с другим человеком.
– То есть, бросила тебя? – криво усмехнулся Михеев и полез в карман куртки за сигаретами.
– Ну, тут я тебя вряд ли порадую. Нет, не бросила. Я ее отдал.
Мне почему-то доставляло странное, хоть и довольно мучительное удовольствие говорить ему это – уж не знаю, почему.
– Ты так и продолжал считать ее своей вещью, хотя она была просто мазохисткой? – удивил меня Валерка, продемонстрировав знание терминологии.
– Ух ты… и давно ты такой подкованный? – я тоже закурил, пряча сигарету от ветра в ладонях.
– С тех пор, как понял, что у вас за отношения, – скривился Михеев. – Полно информации, не так все и сложно, хоть и довольно странно.
– Ну, и тебе зачем было надо забивать этим голову?
– Хотелось понять.
– Понять Мари? – я усмехнулся. – Ну, ты загнул, конечно.
– Мари? – чуть удивленно повторил Михеев. – Значит, так ты ее называл… – он секунду помолчал. – Да, ты, наверное, прав. Если уж ты за столько лет ничего о ней не понял, то мне-то куда…
– Валерка, мы ведь уже взрослые, – примирительно произнес я. – Давай хоть у могилы разборки устраивать не будем, а? Ну, не по-человечески это. И Машка этого не любила. Она тебя всегда защищала, говорила – ты не виноват, что с тобой приключилось вот это… Безответно любить больно, я знаю. И твоей вины действительно не было в том, что Машка к тебе всерьез никогда не относилась. Она и ко мне-то… – я махнул рукой. – В общем, давай завязывать, а? Хотя бы из уважения к ней.
– Все-таки ты удивительно ограниченный, Денис. Для тебя все в жизни сводится к постели, а это ведь вовсе не так. И Маша… она ведь просто потакала твоим прихотям, думаешь, я этого не понял?
Я мог бы сейчас очень огорчить его открытием – его обожаемая Маша, которую он так боготворил и идеализировал до сих пор, вовсе не потакала моим прихотям, а, скорее, приспособила меня для удовлетворения своих, хоть я не был против. Мы с ней совпали в своих отклонениях, вот и все. Тема – не норма, это девиация, нарушение – как угодно, и нам с Машкой просто повезло на раннем этапе, когда мы оба поняли, что с нами что-то не так. И мы были друг у друга, что очень облегчило нам жизнь, позволило не притворяться, не гасить это в себе, а дало возможность развиваться, не вовлекая в порочный круг нормальных людей. Мы компенсировали друг другу наши девиации. И я любил ее, а она меня – нет, но нам это не мешало быть вместе много лет, как потом ее нелюбовь не помешала Олегу. Но Михеев никогда этого не поймет, потому что он – нормальный, что бы это ни значило.
– Ладно, Валерка, мне на работу пора. Тебя подбросить? – я не увидел поблизости никакой машины, а могила Мари находилась довольно далеко от центрального входа, и идти пешком обратно сквозь пронизывающий насквозь кладбищенский ветер и пробрасывающий то и дело дождь с мокрым снегом – удовольствие так себе.
– Не надо, – отказался он. – Я еще тут побуду… если не возражаешь.
Представляю, с каким трудом ему далась эта последняя фраза, но он все-таки произнес ее, и это требовало уважения, пусть мне и было неприятно оставлять его здесь, наедине с Мари.
Я неопределенно кивнул и пошел к машине, оставив Валерку возле ограды. Он снова ссутулил плечи, закурил еще сигарету и продолжил смотреть на могильную плиту, словно мог увидеть там что-то иное, кроме двух выбитых дат. Фотографии на памятнике не было – так решил Олег, он же договорился об этом с родителями Мари. Я знал, что он сам пошел к ним со страшной новостью, сам организовал все, что касалось похорон и последующей установки памятника – об этом мне рассказала Лера.
Я в тот момент оказался ему совсем не помощник и не поддержка даже – не справился с эмоциями, с собой, со своей жизнью и крепко запил, едва не вылетел с работы, в общем, никакого толка от меня не было. Я спускался в супермаркет, закупал очередную партию водки, пил и рисовал. Это было все, что я мог в тот момент – рисовать. Именно тогда в пьяном угаре я и оклеил всю стену напротив кровати в спальне изображениями Мари – фотографиями, рисунками, и покрыл сверху лаком.
Олег зашел ко мне только один раз – накануне девяти дней, увидел, что я совершенно невменяем и, не сказав ни слова, ушел. Потом мы не виделись около двух месяцев – он не отвечал на телефонные звонки, а дома его застать было невозможно – он пропадал то на работе, то в компании байкеров. Из двух мотоциклов он сперва, как и обещал, продал «ямаху», а «харлей» внезапно попросила не трогать Мари. Это тогда очень удивило Олега, уже разместившего объявление о продаже:
– Мы ведь договорились.
– Не делай этого. Успеешь продать, это же классика…
– Да дело же не в деньгах, Мари. Дело в принципе. Я дал тебе слово.
– Ну, во-первых, я тебя об этом не просила. А, во-вторых, могу же я передумать? Ну, вот и считай, что передумала и хочу, чтобы ты не трогал «харлей».
И Олег сдался, снял объявление. Теперь мне начало казаться, что Мари настояла на этом как раз потому, что понимала – когда ее не станет, у Олега вообще не останется ничего, за что он сможет зацепиться, чтобы продолжать жить. А байкеры все-таки могли ему в этом помочь.
Ну, вот он и цеплялся.
Я же долго не мог смириться с тем, что Мари больше нет. Да, она уже не была со мной, но в последние месяцы наши отношения стали какими-то более близкими, что ли. Возможно, дело было в том, что я перестал доставать ее, боялся причинить дискомфорт – а раньше это было словно бы смыслом моего существования. Узнав, что происходит с Мари, я вдруг словно устыдился себя – ну, что я, зверь, в самом деле, чтобы отравлять тот недолгий отрезок жизни, что ей еще остался? В общем, мы стали общаться как-то ровно и по-дружески, и теперь мне этого не хватало, как воздуха.