Птица Карлсон

В такие минуты он ненавидел себя. В зеркало он старался не смотреть ― что там можно увидеть? Немолодого толстяка, неудачника, вчера опоздавшего на работу и не успевшего побриться.

Сейчас щетина только укрепила свои позиции. Если он опоздает наутро, а он, с таким нервным и прерывистым сном, точно опоздает, то придётся оправдываться, что это «гарлемский вариант». Он услышал эту фразу в одном фильме и с тех пор часто употреблял её в ответ на любой упрёк. «Гарлемский вариант». Где он, этот Гарлем, наверное, в тысяче миль. Он никогда не был в Гарлеме, он не был на Манхеттене вообще. «Только покойник не ссыт в рукомойник», ― произнёс он про себя старый стишок.

Жизнь была кончена, он понимал, что сдохнет в замкнутом кругу работы и дома. Круг состоял из просроченных кредитов и долгов. Они катились на него, как огромный шар из кошмарного сна. В этом сне он встречал удар этого огромного шара, упирался и начинал отталкивать его от себя. Нужно было накопить младшей на колледж, а на то, что старший будет учиться, надежды никакой не было. Старший будет работать на бензоколонке ― и это ещё хороший исход.

Надо снова уснуть ― завтра понедельник, накатом пойдёт утренняя смена, и перед глазами будут мигать лампочки на пульте. Перепутаешь ― и завоет сирена. У него уже два предупреждения, а говорят, третьего не бывает ― сразу выставят за ворота. Он представил, как идёт по территории станции с картонной коробкой, в которой кружка, подаренная дочерью, фотография семьи, похожая на фотографии тысяч других семей, ну и, конечно, какая-то чушь, с корпоративных праздников. А денег нет, чтобы нанять няню для младшей, на Лизу тоже нет. Хорошо хоть, что мальчику это не нужно ― он обходится как-то сам. Но не постучит ли по этому поводу к ним в дверь полицейский ― это вопрос. В модных журналах жены говорили, что ночная еда успокаивает, и он завернул к холодильнику и запустил руку в контейнер с тефтелями.

Вернувшись в постель, он попытался заснуть.

Сон был где-то рядом, бился прибоем под кроватью, нашёптывал в ухо чужой речью.

Для того, чтобы подманить дрёму, он вспомнил старый фильм и новую игру, так что принялся считать: «Аризона» ― две бомбы, на дне, стала мемориальным кладбищем, «Калифорния» — три торпеды, ушла на дно, поднята на поверхность, «Мэриленд» — две бомбы, отремонтирован, «Невада» — пять бомб и одна торпеда, поднята и введена в строй, «Оклахома» — 9 торпед попали в неё, оверкиль, разрезали на металл, «Теннесси» — попали две бомбы, введена в строй… ― и тут, не пробормотав список кораблей и до середины, он задышал быстро-быстро и комната с кондиционером исчезла.

Он провалился в сон, где было всё то же ― море и палящее солнце. Рот набит песком и невозможно кричать. Он сжимает в руке нож, но толку в ноже нет. Его убивают, прямо тут, на пляже.

Утром жена, собирая ему завтрак в контейнер, угрюмо молчала.

― Ну что теперь? ― спросил он. ― Ночью ты кричал. Напрасно ты ходишь в «Зону приключений». Это ни к чему, уж лучше б ты пил своё пиво. Покупать радость пивом, во всяком случае, дешевле.

Он промолчал.

Как ни крути, она была права.

Всю дорогу до станции он думал о том, что можно было бы не покупать чужих воспоминаний, но он подсел на них, круче, чем на травку. На парковке пришлось сделать несколько кругов ― плохо приезжать последним.

И вот наконец щёлкнул турникет, потом, на втором контуре безопасности, у него проверили радужку глаза и сличили отпечатки пальцев. Он совершал путь на свою Голгофу ― по коридору к раздевалке, а потом, уже переодевшись в комбинезон, к пульту.

«Как бы не заснуть, ― подумал он. ― Может, всё дело в этих чужих воспоминаниях. Доктор говорил, что чужие воспоминания вредны, они начинают драться с собственными, и человек вовсе не понимает, кто он».

Реактор жил перед ним огромным живым изображением, огоньки мерцали зелёным, значит, всё было нормально. Реактор на экране был похож на огромное пульсирующее сердце. Ритм его успокаивал, и он снова почувствовал, что начинает валиться в сон, как убитый солдат ― в окоп. Смерть была рядом, под палящим солнцем.

Усилием воли он очнулся. Индикаторы горели зелёным.

Всё шло нормально.

Друг сменил его, и оттого у него было сорок минут на обед. Время текло, как вода в охладительных контурах.

Сон караулил, как враги, ощетинившиеся копьями, и, чтобы отогнать видения, он стал воображать себя мутантом. Жена говорила, что от работы на атомной станции дети станут мутантами. Мутантами они не стали, и даже облысел он задолго до этой службы.

Время текло по трубам охлаждения от понедельника до пятницы, или от субботы до четверга, или от среды до вторника, Время состояло из цепочки смен, но главное, это время можно было обменять на воспоминания о небывшем с ним. Он стал представлять себя пилотом вертолёта, когда начинается атака и командир врубает динамики, эскадрилья заходит с моря, и вот они пересекают линию прибоя, мелькает внизу пляж, и тут в головную машину ударяет очередь крупнокалиберного пулемёта. Куски обшивки летят мимо винтов идущих рядом. И вот зелёный дракон превращается в огненный шар.

Но волна вертолётов, не заметив потери, превращает в такой же огонь всё что находится внизу. Напалм выжигает утреннюю свежесть, и лётчики жмут на гашетки. И тут он увидел, что прямо перед ним, через заросли тростника бежит его дочь, а тростник валится под пулями, как трава под ножами газонокосилки.

Лиза оборачивается, и он видит её глаза, смотрящие прямо из-под дурацкой конусообразной шляпы.

Он очнулся и увидел всё то же ― ровные ряды зелёных индикаторов и мерно пульсирующее изображение реактора на экране. Он уговаривал себя больше не ходить в «Зону приключений», но вечером пятницы вновь обнаружил себя на диванчике, где полагалось ожидать, как освободится какая-нибудь капсула.

Нужно было залезть в этот пиратский сундук мертвеца, и там начнётся настоящая жизнь.

Наконец, он погрузился в подсоленную воду. За ним задвинули крышку, и началось плавание в темноте.

Он снова очутился на раскалённом песке. Очень хотелось пить, опасность была рядом, а рука сжимала рукоять боевой стали.

Это была какая-то ошибка ― он заказывал путешествие в космос.

Хотелось чего-то высокотехнологичного, чтобы нестись через пространство на корабле Илона Маска и пролетать над марсианской пустыней, а за спиной должен переливаться радужный круг геликоптера. Потом будет космопорт, упоительная заваруха, и он полетит на боевое задание, а внизу ― грязные повстанцы будут разбегаться от очередей лазерных пушек. Или он будет стрелять из крупнокалиберного пулемёта по надвигающейся воздушной армаде. Но вокруг был только песок, у берега торчали остовы кораблей, а на горизонте горел не то город, не то деревня.

Когда сеанс кончился, он стал искать администратора, но оказалось, что все ушли. Только молодой негр предложил ему заполнить формуляр жалобы, но жаловаться не было сил.

Дома все спали ― он тихо прошёл в детскую и поглядел, как они спят. Старший стонал во сне, дочь спала тихо, а жена на этот раз прикорнула в комнате маленькой Маргарет.

Он лёг в пустую и холодную кровать и свернулся калачиком. И тут же очутился на берегу, песок попал в глаза, и было нестерпимо больно. «Надо пойти к врачу, ― подумал он с бесконечной жалостью к себе и тут же вспомнил, что страховка просрочена. ― Но что-то же можно сделать?»

Вдруг он увидел Йеллоустонский парк и Лизу, обнявшую гигантский ствол секвойи. Они ездили туда два года назад. Сын бегал между деревьев. Бедный сынок, никто не будет называть его «мистер Бартоломью»…

В воспоминание, смеясь, вплыла Марджори. Он спросил её, кто поведёт по дороге обратно, но никто не ответил. Всё пропало, и ему опять снилось небо ― он летел по нему, а над ним был радужный круг пропеллера. Он вспомнил, что всегда хотелось летать, но куда ему стать лётчиком? Это удел упорных людей. За воспоминания было заплачено, и он не мог покинуть этот заколдованный круг. Впрочем, отчаянным усилием он вырвался оттуда.