Птица Карлсон

Гунилла гордо тащила с собой щенка по улицам, пока не попала на выставку собак. Сперва она ёжилась от недоумённых взглядов, но, когда её окончательно признали за сумасшедшую, успокоилась. Щенок рвался и рвался с резинового поводка и, наконец, вырвался. Он влился в общую стаю собак, бегущих за лидером. Лидер, зажав палку в зубах, был в нескольких метрах от финиша, когда щенок прыгнул на него. Секунда, и палка вылетела из бешеного клубка. Фаворит исчез, и только щенок плевался шестью — не то чужой, не то той, из которой был связан. Остальные собаки, рыча, отступали.

К щенку, потеряв осторожность, подступал судья. Щенок бросился на него и мгновенно выгрыз горло. Дальше девочка не стала смотреть и отвернулась к окну. Там начинался дождь, и пешеходы без особой грации бежали по лужам. Когда она вновь посмотрела в зал, то всё уже было кончено. Не ушёл никто, ни хозяева, ни их питомцы. Щенок тёрся ей об ноги и вилял хвостом. Теперь, правда, он был уже похож на взрослого пса.

Гунилле это понравилось. Быть хозяином собаки оказалось интереснее, чем она думала. Теперь надо было найти Малыша.

Когда Варежка поставил лежащему Малышу лапы на грудь, он уже знал, что этого человека сразу убивать не надо. Хозяйка хочет сперва с ним поговорить. Но разговор не состоялся. Гунилла просто смотрела в залитые страхом глаза Малыша, и чувствовала, как её наполняет наслаждение. Наконец, она взмахнула рукой и снова отвернулась. Хорошо, что на красной шерсти кровь не слишком заметна.

Когда Гунилла вернулась домой, то мать сразу узнала свой узор на собачьей спине. Она вздохнула, но подумала, что, по крайней мере, на эту шерсть у неё аллергии нет.

2022

Кластер шпаг

— Зовите меня Макс. Просто Макс, — сказал хозяин, поклонившись.

Гость вошёл, постучав ботинками о специальный уступ. Дверь закрылась, спрятав от глаз горный пейзаж и неровную лыжню.

— Я чувствую себя тут, как в сказке. Кругом снег и тихо.

— Да, тут у нас туристический кластер «Три шпаги». И берегитесь, внизу, как в конце настоящих сказок, всё завалено трупами, будто в «Гамлете». У нас же — мир и спокойствие. Там внизу — война, на которую вы не обязаны возвращаться. Цену вы знаете.

— Знаю. Но мне объяснили, что это простая формальность перед тем, как спуститься к людям.

Они сели, и хозяин включил радиолу. Пела какая-то француженка.

— Полное падение вкуса, — сказал гость. Я не порицаю, нет, просто я слушаю это и вспоминаю Генделя и Баха. Раньше, видимо, люди искусства были требовательнее к себе: они шли рядом с верой и ставили перед собой сверхзадачи. А это? И вообще, это из другого времени, не я, а мои внуки должны возмущаться этим пением.

— Ничего не поделаешь, у меня мало пластинок. А вы хотели, чтобы я вам поставил хор древних египтян? Это можно, тоже из другого времени, и тоже вам не понравится. Дайте я всё же переоденусь, так мне привычнее проводить официальную часть.

Через пять минут он вернулся в чёрном мундире с серебряным шитьём и черепами в петлицах.

— Это мой старый, у нас уже носят фельдграу, но я привык так, — Хозяин пожевал губы. — Глупости, что в наше время нужно выбирать сторону. Вот тут — ничего не нужно. Тут всегда кусок хлеба с маслом и никаких бомбёжек. Только вот простой сметаны нет: есть лишь взбитая и с ванилином. Мы с вами остановились на цене. Итак, вы продаёте?

Старик улыбнулся:

— Нет, просто показываю.

Лицо хозяина скривилось. Было видно, что ему жаль потерянного времени. А душа была хорошая, качественная, оттого ему было ещё более обидно.

Глядя, как с трудом гость спускается по снежному склону, у хозяина защемило сердце: «А ведь он ещё крепкий старик, и не скажешь, что он вообще может сдохнуть. И ходит этот поп на лыжах прямо как норвежец. Точно, это не мой день».

2022

Репертуар

— Выпей яду, Ксанф. «ГПУ и Жопа». Неизвестный автор.

Гражданин в полосатой вязаной шапочке, которые носят футбольные болельщики (правда у него она была похожа на устройство для определения направления ветра, которое лётчики зовут «колдун» или «колбаса») вступил в маленький провинциальный город, как завоеватель в побеждённую столицу. Город ему не нравился, вокруг была обычная нищета и убожество. Посередине главной площади находилась лужа, взятая напрокат у Гоголя. Над управой трещал на ветру трёхцветный флаг, выцветший настолько, что поменялась его государственная принадлежность. Завоёванное гражданину не понравилось, он повёл длинным носом, взятым, кажется, у того же писателя, и оглянулся.

Нет, в этом городе было нечто неожиданное. На противоположных сторонах площади стояли сразу два театра. Здания были однотипными, и отличались только вывесками: «Новый театр» и «Новейший театр». Нет, ценником на билеты они тоже отличались.

— Один театр — два сольди, другой театр — четыре сольди, потому что четыре больше двух, — суммировал различие в художественном методе гражданин.

На следующий день в театре за два сольди появился посетитель.

В зале было пусто.

Между плюшевых кресел бегала только крыса. Когда Гражданин присмотрелся, то обнаружил, что она в очках.

Старый театральный занавес был тяжёл и расшит золотом. Даже издали чувствовалось, насколько он пыльный и старый. Гражданин поднялся по ступеням на сцену и, скользнув за мрачный полог, тут же остановился.

Перед ним, расставив широко ноги, сидел на табуретке толстый человечек. В руке его была плётка.

Рядом стояли актёры, чем-то похожие на кукол.

— Чувствую стиль мастера, — сказал Гражданин в полосатой шапочке. — Кажется, что-то эротическое есть в вашей творческой концепции. Я хотел бы поступить к вам на службу.

— У нас кукольный театр, а разве ты кукла? И почему ты не пошёл в другой театр?

— Я был там. Там на занавесе нарисована чайка, а я не люблю птиц. Впрочем, я не люблю и людей. Они ничего не понимают и читают не с помощью головы, а посредством другого места.

— Ты мне нравишься, — сказал человек с плёткой. — Можешь называть меня Барабас. Ну, скажем, Всеволод Эмильевич Барабас, если тебе нравится торжественность. Фамилия твоя меня совершенно не интересует, поэтому ты будешь зваться просто Малыш. Денег я тебе не дам, или дам как-нибудь в другой раз, всё равно тебе их некуда тратить. Главное, ты будешь служить Мельпомене, а она у нас строгая госпожа, кормить не кормит, а только хлещет плёткой. Познакомься с моими куклами, малыш.

На Малыша смотрели высокий и мрачный Арлекин, такой же мрачный и высокий Пьеро и красавица в несколько рискованном наряде.

— Арлекина, — сказал Всеволод Эмильевич, — зовут Владимир Владимирович, Пьеро — Александр Александрович (я люблю сдвоенные имена), а у нашей примы имён много — но все они на букву «Л». «Л» как любовь. Потому что она и есть любовь. Она наша прима. Незнакомка. Прекрасная дама. Первая кукла, что начала водить автомобиль, и тут же его разбила. Остерегайся её — она сбежала из витрины модного магазина и до сих пор не избавилась от своих манер.

Больше актёров у нас нет, кроме крысы, конечно. Но она служит уборщицей.

Это Малыша удовлетворило, и он стал служить в театре Карлсона завлитом.

Служба оказалась необременительной. Спектаклей было немного, и поэтому куклы всё время выясняли отношения. Репетиции были и вовсе удивительными. Карлсон собирал актёрский состав за кулисами и лупил кукол плёткой.

— Зачем ты их бьёшь? — как-то спросил Малыш.

— Актёров надо бить, — ответил Карабас. — Все актёры — куклы, даже если они называют себя людьми. Знаешь, что такое кукла? Кукла это механизм. Наверняка ты помнишь, как наши бабушки и деды стучали по телевизору, когда он плохо показывал картинку, помогает этот способ и сейчас. Тут тоже самое. Рассказывали и про одного знаменитого учёного, который починил счётно-решающую машину, пнув её в бок. За удар он взял один сольди, и десять тысяч за своё знание, куда ударить. Любой удар изменяет реальность. Жизнь полна ударов. Даже смерть в прежние времена объяснялась ударом. Удар — и нет человека, если место выбрано неправильно. Или, если подумать, наоборот, совершенно правильно.