Птица Карлсон

Пух знает одного зверя с большими когтями поблизости. Вату несёт ветер, ветер поворачивает от Севера к Западу, а затем к Югу, ветер поворачивает от Юга к Востоку и возвращается ветер на круги своя. Вата падает в воду, цепляется за кусты на берегу. А мёртвый осёл смотрит в серое небо пустыми глазами.

«Меня зовут Уинифред, а иногда зовут Эдуард, кто зовёт меня сейчас? Неужто мёртвый осёл» — Пух вздрагивает от этой мысли.

Пятачок недовольно произносит:

— Ты вообще меня слушаешь?

— Разумеется, и почему? — невпопад отвечает Пух.

— Никто не знает, почему.

Разговор зависает, но Пятачок вдруг продолжает:

— Я когда услышал, что Кристофер подружился с этим шведом, то сразу понял: добра не жди. От шведов и так-то добра не жди, а уж этот летун…

Они уже возвращаются домой, и Пух заходит к Пятачку, чтобы немножко подкрепиться. Первое, что он видит — ружьё, что раньше висело на стене. Теперь оно прислонено к комоду. Пух берёт его в руки и нюхает стволы — из обоих несёт горелым порохом. Пух оборачивается и видит белые от ужаса глаза Пятачка.

— Не хочешь же ты сказать, что…

Слова застревают во рту Пятачка, как сам Пух в дверях Кролика. У Кролика было алиби: Пух вчера застрял в его дверях. И Пятачок был там.

Но мысль, которая бродит в голове Пуха, шевеля слежавшиеся опилки, не исчезает. «Кто знает, что они делали, когда я отключился? У Кролика есть второй выход из норы. Да что там, у самого Пуха нет алиби, он не помнит, что было перед тем, как он застрял. Было очень весело, и осёл был там, вернее, тогда он был просто ослик. Иа-Иа зачем-то заходил к Кролику, и Кролик его выгнал.

«И у меня был мотив, большой пьяный мотив, я не любил осла», — повторяет он про себя.

На следующий день он понимает, что все врут, даже Кристофер Робин. Они отводят глаза, смотрят в пол. Но более того — и осёл не тот, за кого себя выдавал. Пух приходит к Кенге и слышит старую историю про осла. В молодости осёл похитил ребёнка кенгуру, одну из двух дочерей — прямо из сумки. Вторая, выжившая, до сих пор слышит голоса и признана невменяемой. Отец похищенной застрелился. Так что мотив — у всех.

Пух смотрит на сошедшую с ума крошку, её безумные скачки по комнате и соглашается, что у всех есть мотив.

Вечером он встречает Кристофера Робина. С Кристофером сейчас неприятный человек, видимо, тот самый швед, о котором рассказывал Пятачок.

Швед в клетчатой рубашке и штанах на лямках. Он называет себя Карлсон, и Пух злорадно думает, что имя шведу не положено.

— Малыш рассказал, что вы пишете стихи, — бесцеремонно говорит Карлсон.

«Какой Малыш? — недоумевает Пух, и вдруг догадывается, что «Малыш» — это Кристофер Робин. Вот оно у них как повернулось».

— Почитайте что-нибудь, — настаивает Карлсон. Но Кристоферу уже неловко, он тянет Карлсона прочь. Практически подлетев в воздух, Карлсон кричит, удаляясь: «Но в следующий раз — обязательно».

Пух заходит к Сове, и что-то в гостиной его настораживает. Точно — одна из фотографий над камином исчезла. Если бы композиция не была нарушена, то Пух бы не обратил на это внимания. А теперь он мучительно пытается вспомнить, что там было изображено.

Пух вспоминает это только у себя дома. Он, как наяву, видит перед собой выцветший снимок, на котором посреди буша, этой глупой австралийской равнины, лежит огромное тело мёртвого слонопотама. Сама Сова в кружевном чепце и переднике стоит на втором плане. А на первом, сидя на убитом звере, госпожа Кенга с двумя дочерьми, Пятачок в охотничьем костюме со своим ружьём и Кролик, которого будто только что выдернули из-за конторки. За ними стоят Кристофер Робин и этот Карлсон, только все выглядят на вечность моложе. На снимке нет только его — Пуха. Ну и осла, конечно.

Пух просит всех-всех-всех собраться у моста. Осёл по-прежнему лежит там. Вата разлетелась и кажется, что от мёртвого осла остались одни уши.

Пух обвиняет пришедших в мести и сразу же видит, что никто с ним не спорит, а все собравшиеся только печально смотрят на него, как на запутавшегося мальчика.

— Бедный мой маленький медвежонок… — произносит Кристофер Робин. — Ты всё перепутал. Мы не убивали Иа-Иа.

— Да кто же убил?

— Вы. Вы и убили-с, — включается в разговор Карлсон. Он приобнимает Пуха и вдруг резко встряхивает. Пока опилки в голове медвежонка ещё движутся, Карлсон ведёт его к мосту и с каждым шагом воспоминания становятся чётче. Опилки успокаиваются, и перед Пухом проносятся картины того дня.

Вот Пух читает стихи, вот Иа-Иа говорит что-то о силлаботонике. А вот Пух кидает в него пустой горшок.

Вот уже медведь кричит, что с такими ушами не стоит слушать поэзию. По крайней мере, его, Пуха, поэзию.

Пух видит себя над ослом и слышит свой голос (конечно, очень неприятный):

— Детей (молодые литературные школы также) всегда интересует, что́ внутри картонной лошади. После моей работы ясны внутренности бумажных коней и ослов. Если ослы при этом немного попортились — простите! Ругаться не приходиться — это нам учебный материал…

Он выплывает из своего воспоминания в реальность.

— Мы пытались помочь тебе, милый, — говорит Кенга. — Всё равно ведь он был ужасным существом.

— Признаться, мы всё равно убили бы его, но ты успел первым, — вторит ей Сова.

— Мне очень жаль, — говорит Пятачок. — Я стрелял в воздух, но тебя было не остановить. Знал бы ты, чего мне стоило запихнуть тебя в кроличью нору. Я думал, там ты всё забудешь.

— Жаль-жаль, — шелестит в ответ Кролик. — Мы не хотели, чтобы ты так об этом узнал. Вернее, вспомнил.

— Мы вообще не хотели, чтобы ты узнал, — продолжает Пятачок. — Никто не ожидал, что ты снова попрёшься на мост.

— Ему надо побыть одному, — произносит Карлсон, обращаясь ко всем. И вот они уходят, оставив Пуха посреди поляны.

Но Карлсон вдруг оборачивается и бросает:

— Это всё стихи. Если бы вы, Эдуард-Уинифред, не писали стихов, ничего и не случилось бы.

2022

Шлосс

Карлсон с трудом добрался до места назначения. Навигатор плутал, выводил его то к навсегда закрытому шлагбауму, то на дорогу, которая заканчивалась железной стеной, то к мосту, от которого остались только две опоры посреди реки. Но всё же он доехал, оглядел очередные (теперь уже правильные) ворота и полчаса безуспешно звонил охране. Тогда гость в досаде отъехал и аккуратно поставил машину у местного сельпо.

Местность была холмиста, и прямо перед ним, на одном из этих холмов, торчал большой дом, похожий на замок, — с множеством башенок и пристроек, с островерхими крышами и окошками всех форм. Всё это называлось — коттеджный посёлок «Шлосс». Тут всё было такое — Карлсон проезжал «Новый Кембридж», «Оксфорд», посёлок «Долины Луары», «Новые Альпы», «Альбион-2». Здесь всё было подчинено главному владению, а домики поменьше стояли на соседних возвышенностях, а по неровностям пейзажа, будто Великая китайская стена, бежал забор — широкий, явно обвешанный сторожевой электроникой.

Карлсон зашёл в магазин за водой, и удивился тому, с каким удивлением на него посмотрела продавщица, — такое впечатление, что она давно не видела людей. Обычной воды не было, присутствовал только газированный лисий яд «с ароматизаторами и красителями, идентичными натуральным». Карточки, впрочем, принимали, и размеренно шумел кондиционер. Карлсон позвонил принимающей стороне, трубку долго не брали, но, наконец, он попал на кого-то из заместителей управляющего.

Ему пришлось объяснять всё наново: и про геоданные, и про межевание, и про привязку к картографической сетке. Это начинало бесить, дел было дня на три, а один из них уже был бездарно потрачен. Сперва контракт казался чрезвычайно выгодным, но теперь Карлсон был в этом не уверен. Он пил свежекупленные красители мелкими глотками, как настоящий яд, и смотрел на главный дом посёлка.