Из рода волхвов

* * *

— Ты безумец, Радовид, если думаешь, что играть со смертью — весёлое занятие, — яростно проронил Огнедар, когда явился к нему спустя множество дней на порог. — Тело девочки давно стоило предать огню, а ты оскорбляешь её дух своим мерзким колдовством.

Радовид обернулся к нему с ленивой безучастностью, с какой обычно люди разглядывали мёртвых муравьёв, совершенно незначительных в их глазах. Перед ним на широкой постели лежала Мира, исписанная рунами с ног до головы — и только оттого сохранившая целостность своей плоти. Минуло много дней, но её тело будто застыло во льдах, в одной временной петле. Казалось, она просто заснула послеобеденным сном — и совсем скоро откроет глаза. Лишь бледное лицо и посиневшие губы выдавали в ней мертвеца, немого и глухого к желаниям живых.

— У жреца Велеса, полагаю, много свободного времени, раз вы всё ещё горите желанием читать мне нотации? — едко отозвался Радовид, разгребая завал на столе. На пол полетели коренья, сухие травы и цветы. — Каким образом вы вообще меня нашли?

— Легко найти колдуна, от которого всегда разит смертью. А это единственное место в округе, к которому боятся приближаться даже животные.

— И правда, легко, — хмыкнул он в ответ на эти обличающие слова и обернулся. Усталые злые глаза вглядывались в старческое лицо почти с отвращением. — Ну и что? Вам-то какое до того дело? Я же не прошу вас играть со смертью вместе со мной.

Огнедар раздражённо стукнул посохом и приблизился к неподвижному девичьему телу, которое лежало на постели. Даже смерть не украла её красоты, лишь заострила изящные черты сильнее. А тёмные рунические узоры, тянущиеся от изящных запястий до тонких лодыжек, внушали странный трепет. Но не от умиления, а от ужаса — если однажды жрица вновь откроет глаза, то более человеком никогда не будет.

— Ты осквернишь её своим чёрным колдовством, мальчишка, — прошипел Огнедар, рассматривая рассыпанный по полу чертополох. — Думаешь, эта трава сдержит её мертвецкую ярость, если ты продолжишь свои жуткие ритуалы?! Предай жрицу огню, не гневи богов ещё сильнее.

Радовид в безотчётной ярости швырнул в стену рядом с ним деревянную плошку, но жрец даже не шевельнулся. Усталость минувших дней вбивала гвозди в гроб его терпения — и он едва мог противиться тем чувствам, которые отравляли его душу. Он не спал несколько ночей, изучая древние свитки и писания в надежде отыскать ответ на все свои вопросы и был настолько близок к разгадке, что в предвкушении чесались кончики пальцев. У него получилось предотвратить гниение тела — и получится вдохнуть в него былую жизнь. Радовид в это слепо верил и отступать было бы слишком трусливо с его стороны.

— Я не спрашивал твоего совета, старик, — пренебрежительно выплюнул он. — В тот день, когда ты предсказал мне нашу с ней судьбу, то мог бы рассказать всё подробнее. Тогда я бы смог её спасти!

— Высокомерие — твой главный грех, мальчишка, — лукаво ухмыльнулся Огнедар, щуря глаза, словно хищник перед прыжком. — Ты и правда думаешь, что судьбу можно изменить? Она — это данность, которой должно подчиняться. И она велит тебе отпустить эту жрицу, пока ты окончательно не обезумел.

Радовид сдавленно засмеялся и отвёл слезящиеся глаза, оглядывая скромное убранство убогой избы, которая ранее принадлежала крестьянской семье. Всюду висели сушёные травы, валялись черепа животных — и стоял затхлый воздух. Пожалуй, именно так выглядело жилище безумца. В чём-то Огнедар был прав.

— Или, полагаю, ты уже достиг крайней степени безумия, — поморщился в ответ на его смех жрец.

— Да, судя по всему, именно так… Я безумец, Огнедар! Но разве моя в том вина? — он развёл руками, задевая рукавом растянутой чёрной рубахи горящую лучину. Пламя дрогнуло, разгоняя тени. — Люди, которых вы, седые глупцы, столь отчаянно защищаете — забрали у меня всё. И что же, мне смириться? Опустить руки? Почему я должен, если у меня достаточно силы, чтобы найти решение?

— По-твоему, законы этого мира не стоят и гроша? Думаешь, сможешь попрать их, обмануть смерть, а после наслаждаться счастьем вместе с любимой женщиной?!

Радовид равнодушно пожал плечами и коснулся светлых волосы Миры, пропуская их сквозь пальцы, словно белёсый шёлк.

— На этот мир и на его законы мне давно плевать, — он ухмыльнулся. — Поверьте, если бы я боялся богов, то не стал бы проливать человеческую кровь.

— Ты её не просто проливаешь — ты ей упиваешься, — с презрением процедил Огнедар. — Остановить тебя мне не по силам, но я всё же спрошу… Ты готов к последствиям своего отчаянного эгоизма? Если ты готов ради этой женщины нарушить все мыслимые и немыслимые законы, то сможешь ли после принять справедливое наказание за свои грехи? Боги тебя не пощадят…

— Они никогда и никого не щадили, — горько улыбнулся Радовид и отвернул голову, вглядываясь в искажённые смертью черты девичьего лица. — Мне больше нечего вам сказать. Так что лучше уходите.

Как только дверь за его спиной хлопнула, взволновав сквозняков зажжённые свечи и лучины, он устало рухнул на прохладный пол и опустил голову на белые простыни. Мира была всё также молчалива, как и прежде, — ни смеха, ни улыбки, ни упрёка. В последнее время он всё чаще вспоминал её гневное лицо, которое становилось удивительно очаровательным, когда она злилась на него после очередной глупой шалости. Пожалуй, Мира бы осудила его и отвесила крепкого подзатыльника за всё, что он сделал за последние несколько месяцев.

Радовид коснулся лунной подвески на её шее и очертил пальцами изящное, но холодное серебро. Возможно, он и правда безумен — но лучше прослыть безумцем, чем опустить руки, когда надежда маячила на горизонте. Её нужно было лишь схватить за вёрткий хвост. Раз уж руки его и без того по локти в крови, то и боятся гнева богов было бессмысленно. Если их так тревожит справедливость — они воздадут ему по всей строгости. Ну а пока стоило вернуться к книгам.

Но чем больше он изучал пыльные старые фолианты, тем, казалось, сильнее крепчало безумие. Он пробовал самые разные ритуалы, многие из которых по итогу оказались лишь глупой пародией на что-то значительное. А потому большая часть книг в отчаянной ярости отправилась в пламя. Радовид отчаялся настолько, что даже пытался прибегнуть к магии северян. Вёльвы ведали много тайн этого мира, но чары их были чужими и сложными, настолько, что даже ему не под силу оказалось их прочесть.

— Мира, прошу, открой глаза, — просил он, стоя на коленях у изголовья кровати и сжимая в руках её тонкие бледные пальцы. — Мысль о том, что мне придётся провести остаток своей жалкой жизни без тебя, сводит меня с ума ещё больше.

В ответ ему донеслась лишь холодная тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом ветра за окном. Наступающая осень окрашивала кленовые листья в алый цвет, крестьяне собирали урожай, а он продолжал отчаянные попытки, чувствуя, как ускользающий разум всё чаще подводил его. Огнедар не соврал — безумие уже настигло его и стремительно порабощало. Всё чаще ему являлись призраки из прошлого — друзья, товарищи и родные, которые погибли во время пожара в деревне. Некоторых он потерял в боях. Всё чаще он видел и Миру. Она являлась к нему бестелесным призраком в чёрных одеяниях, смотрела с жалостью и упрёком и спрашивала:

— Почему ты оставил меня? Я так давно жду тебя… Ты не хочешь вернуться ко мне?

Если бы она только знала, как сильно он хотел бы вернуться к ней. Но в минуты прозрения, когда сумасшествие спадало с него ненадолго, он видел её бледное безжизненное лицо, обращённое к потолку. И снова видения, снова отчаянная слабость во всём теле, снова боль, разрывающая голову на кусочки.

После ему стали сниться сражения. Он вновь стоял посреди засеянного поля, окружённый княжескими ратниками, и вновь умертвлял их одного за другим до тех пор, пока последний не испускал дух. Но кровь под ногтями казалась столь реальной, что дымка сновидений медленно отступала, скрывалась в потёмках ослабшего разума.