Страница 38 из 64
— Людены вроде твоих шатунов?
— Шатуны им в услужение созданы. Да и то, не все их них на людей похожи. Есть совсем крохотные, есть похожие на животных, а есть и вовсе дивные. Челн тот — как слоеный пирог, были там и лекарские отсеки, и залы, и даже заповедник с животными. Ведь неизвестно еще, что на Ирии встретишь. А так — привезешь животных, выпустишь железников, и будут животные размножаться, а железники — собирать всю информацию о воздухе да воде, в хозяйстве помогать, дома строить.
— Так если небо — огромный челн, то где же тогда Тмуторокань?
— Тмуторокань-то, Василиса, и есть тот заповедник. На одном из ярусов стоит, защитным куполом накрытый, и движутся по куполу месяц да звезды, да Сваржье око. Для того так сделано, чтобы не дать яду распространиться дальше и сберечь тех, кто спит в своих скорлупках.
— Богов?
— Их в том числе. Только, если хорошенько подумать, напрасно мы мечтаем. Пробудятся боги — разгневаются, сотрут Тмуторокань, раздавят защитный купол и люд погубят. Боялся я этого раньше, а теперь за тебя больше всего боюсь.
— А если не будить?
Хорс снова тяжко вздохнул. Мерцание в его зрачках утихло, рука скользнула с Бесиного плеча.
— Устал я что-то, Василиса, — сказал и отодвинулся, помрачнев. — Отдохнем немного. Хвата вот что-то давно нет. Неужто плохие вести принесет?
Вздохнув, Беса прилегла рядом, положила голову Хорсу на колени. Тепла будто меньше, да все равно уютно. Кажется, придремала. И снились ей бескрайняя чернота и полыхающие огневые шары, среди которых плыл, точно подхваченный потоком листок, огромный челн без парусов. Пылали шары, обжигали лицо. Застонав от жара, Беса очнулась и не скоро поняла, что над головой взволнованно кружит да мерцает вернувшийся оморочень.
— На восток, говоришь, — услышала слабый голос Хорса. — Сам не дойду, Василису бы вывести.
Хват запульсировал, то приникая к плечу лекаря, то отдаляясь от него.
— Не хватит, — продолжил Хорс, точно отвечая на вопрос. — Все, что выкупил, я Аспиду отдал, а часть на просвечивающую трубку извел, мне самому на пару часов работы осталось.
— Чего осталось? — подняла голову Беса.
В лице Хорса — ни кровинки. Губы едва шевелились, выталкивая слова.
— Проснулась? И к лучшему. Уходить тебе нужно, Василиса. Полуденницы на наш след вышли, с прежнего пути свернули, теперь сюда скачут. Даньшу в овраге спрячем, а ты беги, Хват выведет до Копылова.
— А как же ты? — она ухватилась за драную Хорсову рубаху.
— Придумаю что-нибудь. Не бойся, огневицы меня не тронут.
— Как же не тронут, когда ты в государственной измене да вероотступничестве обвинен!
Беса вскочила, озираясь.
Воздух напитался зноем. В жарком мареве подрагивали листочки осин. Голова плыла, и плыло над лесом Сваржье око, выглядывая беглецов сквозь ельник.
Хорс взял Бесу за плечи, и сердце заныло, точно в него ткнули раскаленной иглой.
— Послушай, Василиса, — сбивчиво заговорил он. — Я тебе не лгал, когда признавался, что ты стала мне дороже всего на свете. Нет на земле ни птицы, ни зверя, ни рыбы, ни твари живой, которую я мог бы назвать столь же драгоценной, как ты, моя люба. Любил тебя сначала, как спасение, потом — как сестру, и вот теперь — как девушку.
— Я тоже тебя люблю! — всхлипнула Беса, цепляясь за лекаря. — Люблю тебя, Яков! Мы все преодолеем! Уйдем на Ирий! Спасемся, слышишь?
— Одной любви мало, — продолжил тот. — Ведь не зря оттолкнул тебя тогда, не для того, чтобы причинить обиду, а потому, что слишком разные мы с тобой.
— Я знаю, — шепнула Беса, сглатывая слезы. В груди саднило, веки щипало, точно в них насыпали углей. — Все, что говорил, запомнила. Видела, как ты колдовал. Предков моих помнишь, в старого бога веруешь, на небе был, и Гаддаш тебя слушается.
— Не слушается. А на помощь пришла, потому что я обещал ее вызволить, ведь старшие боги только и мечтают, как Тмуторокань на корню уничтожить, а я… я не могу. Ни тогда не мог, ни теперь. Особенно теперь, когда тебя встретил. Только напрасны все мечты, не спрятаться нам и не быть вместе. Уходи одна. Так спасешься…
Он не закончил.
Земля задрожала под железными подковами. Хлестнула по ельнику огневая плеть, и хвоя вспыхнула, точно от дыхания Железного Аспида.
— Беги! — Хорс оттолкнул Бесу от себя и поднялся во весь рост, пошатываясь.
Со свистом и гиканьем выскочила из чащобы всадница. Конь под ней поднялся на дыбы. Ноздри выдыхали клубящийся пар, жесткие надкрылки взрезали воздух, как мельничные лопасти.
Хват бросился полуденнице в лицо.
Искры рассыпались по забралу, подпалили воротник, но богатырша сбила огонь рукавицей и снова подняла плеть.
Беса отскочила — вовремя.
Огненная нить ударила там, где она сидела. Земля так и рассыпалась комьями, брызнули в лицо хвоя и сор. Сквозь марево Беса видела, как в шуйце Хорса блеснул самострел.
— Хотел бы знать, — заговорил он, — на каком основании, сударыня, вы нападаете на честных паломников?
Полуденница не ответила.
Взнуздав коня, подняла его на дыбы, и подкованные железом копыта ударили Хорса в грудь — самострел выпал из шуйцы и заскользил по хвое.
Беса ужом бросилась к нему.
— Управляться умеешь? — услышала слабый голос Хорса. — Там рычажок. С предохранителя снимешь, потом стреляй!
Руки у Бесы тряслись, но рычажок нащупала. Нажала, как видела, на спусковой крючок — грохнуло в замершем воздухе, будто громом, ударило в плечо.
— Зови Гаддаш! — перекрикивая гром, завопила Беса. — Немедля, слышишь?!
Закашлялась от пороховой вони и першения.
Повторно выстрелить не успела.
Сзади налетела кавалькада. Плеть закрутилась вокруг запястья, и Беса закричала от боли — кожа пошла волдырями, и самострел помимо воли выскользнул из пальцев. Беса упала на колени, закрывшись руками, но видела, как двигаются губы Хорса — видно, внял ее мольбам, шептал молитву.
— Именем княжича и Оком Сварга! — раздалось над головой. — Берем в полон! Сопротивляться напрасно!
Огненный хвост закрутился вокруг тела, рубаха пошла черными проплешинами, расползаясь, грудь обожгло. Сквозь слезы Беса видела лишь крупы коней, да дым, да алые сполохи. В тех сполохах лежал навзничь Хорс. Тряпица на культе обуглилась, и там, где должна быть изуродованная плоть, Беса увидела…
Она задохнулась, не веря, не понимая, не желая признать. К щекам прилила кровь, сердце стало золой, и девушка застонала — от боли и горя, что омыли изнутри жаркими волнами.
— Яков… Яков!
Она звала — и не слышала собственного голоса.
Обессилевшую, ее потащили по хвое, точно куль. Лицо кололи ветки, но Беса не чувствовала, а только слышала припавшим к земле ухом, как глубоко-глубоко внизу что-то проворачивается с железным хрустом.
— Того, обморочного, тоже брать? — слышались высокие голоса.
— Тащи и его!
— За девку награда обещана! А этих куда?
— В Китеже разберутся!
— Однорукого щадить не велено!
— Нет! — простонала Беса.
От нового подземного толчка страшно заржали кони.
Почва вздыбилась, раскрылась, будто рана. Из разлома выхлестнул шипастый хвост. В мгновенье подрубил китежскому коню все шесть ног, животное закричало, совсем как люден, и грохнулось оземь. Всадница полетела кубарем, но встать не успела — черный коготь пронзил ее нагрудник, и Беса только видела, как распахнулись голубые, как небесный шатер, девичьи глаза. Распахнулись — и затянулись смертной пленкой.
— Гони, гони! — провизжала полуденница.
Втащив Бесу на седло, обвила шуйцей в рукавице, десницей натянула поводья. Крылья затрепетали, взбивая на голове Бесы кудри.
В последний момент Беса успела увидеть, как выбирается из разлома Матерь Гаддаш. Сжав замешкавшуюся полуденницу в бородавчатом кулаке, тряхнула так, что хрустнули, ломаясь, кости, и брызнула кровь, орошая папоротник, траву и ели, скрывающие шатром оставленных Хорса и Даньшу. Земля ухнула и отдалилась, унося китежских коней к небесному шатру.