Этюд с натуры

Что бросалось в глаза, так это то, что во внешности Ани сквозила некая небрежность. Словно приводила себя в порядок наспех — приехала с работы домой, а ее позвали. Густые, цвета житной соломы волосы собрала на макушке в узел, его называют еще бабушкиным. Такие прически носили чеховские героини.

Но простота была обманчива, во всем угадывались продуманность, вкус. Как бы небрежно уложенные блестящие волосы восхищали красотой, пышностью и подчеркивали правильный овал лица, высокий чистый лоб, прямой нос. Вроде неумело нанесенная помада выдавала чувственность губ, а заодно и всей натуры. Юбка туго обтягивала в меру полные бедра и открывала стройные ноги. Мужчина не мог не заметить ее достоинств, и на какую-то из приманок должен был поддаться.

Перед такими женщинами, подумал я, и становятся на колени, теряют голову, совершают безрассудные поступки. Понимал и то, что мужчине с Аней не так легко, она умна, не прощает глупостей, умеет постоять за себя и не каждого подпустит к себе, сделает своим повелителем.

Я не старался ей понравиться. Не принадлежу к числу лихих гусар, готовых сбросить со своего плеча под ноги даме дубленку или пальто, полезть в драку — только бы эффектнее выглядело, вскружило избраннице голову. В общении я несколько застенчив и нерешителен, что отношу скорей к недостаткам, нежели к достоинствам характера, потому как в разговоре с женщиной при непредвиденной встрече теряюсь, комкаю речь и, как мне кажется, выгляжу болваном. И не только перед красивой особой. Случается, спросят в метро, как лучше доехать до нужной станции, а я от неожиданности попадаю впросак, мучительно соображаю, перебирая в памяти остановки, теряюсь и краснею. Позже, придя в себя и трезво взвешивая, удивляюсь, отчего обмишурился, обыденный ведь вопрос. И самому смешно.

Так что, познакомившись с Аней, не питал иллюзий. «Птичка не для моей клетки», — подумал и успокоился, обрел душевное равновесие. Делал вид, что больше заинтересован тем, как Тося лепит манты и укладывает на доску ряд за рядом, похвалил ее за сноровку.

Тося засмеялась.

— Деревенская я. Родилась в кишлаке. Папка у меня русский, а мама — узбечка. Родители и сейчас в колхозе работают, хлопкоробы. Папа — главный агроном, а мама — домохозяйка, нас у нее шестеро. С девяти годочков ей помогала, не только манты лепить научилась. Плов приготовлю — пальчики оближешь. Муж иногда просит гостей побаловать. То начальство пригласит, то друзей. Многие и забыли уже домашнюю еду, на бутербродах сидят, язву да гастриты наживают. Зато на «Жигулях» да «Волгах» разъезжают.

В ресторанах тоже однообразие: лангет, бифштекс, цыплята-табака… В какой ресторан ни зайди — в каждом эти табака. Как будто не в Ленинграде живешь, а на Кавказе. Легко приготовить: бросил на сковородку бройлера, обжарил, и готово, гони за порцию пять рублей…

Тося говорила и улыбалась, говорила и улыбалась.

— Зашла тут с двумя подругами в «Неву». Ничего и не ели такого особенного, а счет официант предъявил на тридцать пять рублей, треть моей зарплаты! Да еще полчаса ожидали. Настаивать начали, официант нам в ответ: «Подождите. Сейчас тех, кто за соседним столиком, обсчитаю, потом за вас возьмусь». И обсчитал, паразит, на четыре рубля с копейками!

— Вы замужем?

— Замужем! — ответила беспечно. — У меня двое ребятишек уже. Свекровь забрала их сегодня к себе, а муж в отъезде… — Она поблекла при упоминании мужа, посмурнела. Словно бежала по зеленому лугу да и споткнулась, подвернула ногу. Но тут же встряхнулась. — Чего там… Вольная на всю ночку. Хоть и коротка она, а моя!..

Озорно пристукивая в такт каблучками, Тося запела нескладуху:

Манты получились сочные и вкусные. Мы ели да, знай, нахваливали. В моей тарелке оказались манты с бусиной в мясе. Аня заметила, что это она приготовила сюрприз, загадав желание: кому достанется бусина, того ожидает счастье.

— Очень аппетитно, ел бы еще, да некуда, — сказал я, — а бусину возьму на память. Посмотрю на нее и вспомню вас, Анечка. Ваше высокое кулинарное искусство.

— Спасибо, Андрюша, хоть ты оценил, — ответила Аня. — Я женщина домовитая: что стряпать, что печь — пожелай лишь. Только готовить не для кого.

— Тебе-то обижаться, Ань! — воскликнула Тося. — Бой-девка, в аспирантуре учишься, мужики возле тебя роем.

— Роем, но сплошь трутни. На работе оглянешься, мы и тащим: конструкторы, технологи — женщины. Мужики либо арбузами в ларях торгуют, либо пирожками у метро…

Разговор наш перекинулся на дела. Толковали о нехватке грамотных специалистов, что и мешает, сдерживает продвижение техпрогресса, так как на должностях большей частью сидят люди угодливые, а не знающие. Устраиваются и руководят, двумя руками вцепившись в кресло. Их и оценивают не по личным профессиональным качествам, а по месту в табели о рангах. Выше должность, соответственно и почитание, место в президиуме. Вот и стараются чиновники, преуспевают в одном, чтобы дело подольше служило им, а не они делу. Порастрясли их, конечно, но немало удержалось, попритихло.

Сам я лично, приняв лабораторию, сразу ощутил влияние именно таких тихих людей. С ними трудно воевать, они не идут в открытую, но все запоминают и цепко держатся друг за друга, имеют связи. При голосовании — а в научных коллективах оно тайное — объединяются, обзванивают колеблющихся: кого возьмут лестью, кому намекнут, что сам он скоро должен проходить аттестацию, и набросают вам черных шаров, не пройдете вы по конкурсу, будь хоть семи пядей во лбу. У тебя заявки на изобретения? Выходит, ты лучше, грамотней? О тебе разговоры по институту, в министерстве, значит, кто-то должен уступить тебе место? Без боя, без закулисной возни, интрижек? Ну нет…

И начал я подбирать свою «команду» замов, исходя вроде из благих намерений — знать, на кого опираюсь: владеют ли направлением, за какое отвечаем, думают ли о заделах на перспективу. Не ошибся ли в ком? Разумеется, полной гарантии не дам, мог приблизить и того, кто в автоматизации разбирается хуже, но во всем солидарен со мной, «сечет» обстановку.

Мы не пришли к единому мнению, а выговорившись откровенно, оказались за столом несколько отчужденными. Редко и трудно выставляем себя напоказ такими, каковы есть, голенькими. Спохватимся, а поздно — и злимся, все кажется притянутым за уши, ни к чему душу распахивать, коль изменить что-то к лучшему не в силах.

Обстановку за столом разрядили женщины.

— Всегда у нас так, — первой спохватилась Аня, — соберемся раз в год за чашкой кофе, а разговор о неполадках в цехе или отделе. Не кажется ли, что идет все от скудости нашего бытия: дом и работа, как запрограммированные. В театр, на выставку — некогда. А уж выбраться в другой город на денек — тут свет гаси. Долдоним о свободе личности, а сами связаны по рукам и ногам работой — как же, без нас все остановится. Дождемся чертового отпуска — и к морю. Только успеваем прийти в себя, ожить, как снова надо возвращаться. Ах, да ну… Сама завелась…

Тося подхватилась из-за стола, включила магнитофон и поставила кассету с записями ансамбля «Спейс».

— Дамы приглашают кавалеров!

И подбежала к Николаю, потащила его за руку на простор комнаты, обвив руками за шею, прильнула в танце, не стесняясь, не пряча свою любовь к нему. А я-то грешил на Аню! Оказывается, Тося здесь полновластная хозяйка, относится к Синягину с горячей нежностью и преданностью, только до поры не выставляла свой грех напоказ. Она находилась в его власти: прикажи он в эту минуту — босиком пойдет по раскаленным углям, только радость ощутит от муки.

Нет, не знаем мы, мужчины, слабый пол, судим равнодушно, идеал ищем, а идеал рядом, загляни только в глаза, не спеши, не бойся, не подвергай сомнениям. Ходят среди нас такие царевны, готовые к самопожертвованию, плахе, только бы их любили, сами впрягутся в воз обыденности, бедности и будут тащить его безропотно, ноги вам мыть, но лишь бы услышали от любимого слова нежности, ощущали ласку.