Страница 30 из 84
...В конце концов не будет ни природы, ни бога, а будет всего лишь обожженный и почерневший камень, обреченный вечно вращаться в пустоте космического пространства; мертвый и инертный камень, подобный Луне, которую мы теперь воочию видели. Да, камень, на котором на протяжении столетий сменяли друг друга цивилизации, культуры, народы, история которых сейчас вот-вот завершится в атомном пламени. Причем по причинам, которые нельзя не считать чудовищно несоразмерными и случайными.
Когда я понял, что нам грозит ядерная смерть, я испытал удивление, прежде чем испытать ужас и страх. Как, сказал я себе, столько усилии на протяжении многих тысяч лет-и вдруг мгновенная ослепительная вспышка, чудовищный грохот и затем уже не будет ничего!»
Или вот из Западного Немца:
«Нет, не кара богов угрожает нам. Не Иоанн Богослов рисует нам мрачные картины, предрекающие всеобщую гибель, не какие-либо гадания чернокнижников служат нам оракулом. С объективностью, соответствующей нашему времени, нам предъявляются колонки цифр, в которых суммируется смертность от голода, статистические данные, характеризующие рост нищеты, таблицы, куда сводятся экологические катастрофы, безумие как результат вычислений, апокалипсис как итог бухгалтерских расчетов. Оспаривать можно лишь знаки, стоящие после запятой, но вывод неопровержим: уничтожение человека человеком началось...
Вопреки разуму хищничество все усиливается, загрязнение жизненной среды позорно оправдывается, а потенциал уничтожения давно перешагнул порог безумия и, продолжая нарастать, уже не поддается исчислению. И жалкий страх, который мы испытываем, скоро, наверное, перестанет выражаться в словах и обратится в безмолвный ужас, пбо перед лицом пустоты — перед лицом надвигающегося ничто любые звуки утрачивают смысл.
… Как ни банально это звучит, а жизнь продолжается. Люди хотят совершать новые открытия, изобретать и совершенствовать изобретения, писать все больше и больше новых книг. Буду писать и я, потому что не могу иначе, потому что я не в состоянии отказаться от творчества, от писательства. И тем не менее в той книге, которую я хочу теперь написать, я не смогу больше притворяться, что уверен в реальности будущего. Мне придется написать о прощании со всем, что повреждено, о прощании с израненной природой, с нашим разумом, который создал все сущее на свете, а сегодня может обратить все это сущее в ничто».
Из Русского Советского поэта:
«Я шел меж сосен голубых, фотографируя их лица, как жертву, прежде чем убить, фотографирует убийца.
Стояли русские леса, чуть-чуть подрагивая телом. Они глядели мне в глаза, как человек перед расстрелом.
Дубы глядели на закат. Ни Микеланджело, ни Фидий, никто их краше не создаст. Никто их больше не увидит.
«Окстись, убивец-человек!» — кричали мне, кто были живы. Через мгновение их всех погубят ядерные взрывы.
«Окстись, палач зверей и птиц, развившаяся обезьяна! Природы гениальный смысл уничтожаешь ты бездарно».
И я не мог найти Тебя среди абсурдного пространства, и я не мог найти себя, не находил, как ни старался.
Я понял, что не будет лет, не будет века двадцать первого, что времени отныне нет. Оно на полуслове прервано...»
Будет ли будущее? — так стоял вопрос. Писатели из досье Американиста слышали цокот копыт четырех всадников Апокалипсиса. Но в другой папке его досье хранился оптимистический прогноз одного известного футуролога. Тот не сомневался, что будущее будет. Американиста не радовал его оптимизм, потому что футуролог обещал будущее после ядерной войны. Он не считал, что ядерной войны можно избежать. И в то же время не считал, что ядерная война покончит с человечеством. Он был уверен, что — как биологический вид — мы ее переживем. Как и военные плановики из статьи Томаса Пауэрса, футуролог не исключал даже второй ядерной войны, заглядывал своей мыслью в промежуток между двумя ядерными войнами.
Этого американца Американист хорошо помнил. Он не был тенью или сном. Круглое пухлое лицо в белой бороде, как у шкипера, и всхолмленный морщинами большой лоб все еще живо стояли перед глазами, хотя больше двух лет прошло после их последней встречи. К тому же на печатных страницах Американисту тоже попадалось лицо футуролога: к нему, как к модной яс- новидице, всегда стояла очередь желающих узнать будущее, и состояла она из журналистов, ибо в отличие от ясновидиц — он предсказывал не личное, а общее будущее. Наконец, собственные записи Американиста об их последней встрече были довольно обширны — двадцать страниц на машинке.
Интервью они брали вместе с Геннадием и, вернувшись в Москву, не без труда переводили его на русский, измучив и себя, и магнитофонную ленту. У футуролога с годами выработалась вредная привычка невнятно бормотать себе под нос: пусть разбирают, если хотят. И припадавшие к источнику его мудрости должны были хорошенько потрудиться, чтобы разобрать. А припадать все-таки стоило. Редкий был человеческий экземпляр, недюжинного ума и варианты будущего прорабатывал с вызывающим бесстрашием и бестрепетностью.
Взяв то последнее интервью, Американист и так и сяк прикидывал, можно ли приспособить его для газеты, дажіе придумал хлесткий заголовок — Разговор с Людоведом. Но прикидки так и остались прикидками. Слишком много надо было рубить, чтобы Людовед уместился в газетное прокрустово ложе. А чтобы колорит его слов и оценок не пропал, надо было как раз не жалеть места, цитировать не скупясь, чтобы лучше донести, достовернее передать впечатление большого ума и жутковатой откровенности. Взять хотя бы такой отрывок из их беседы:
— ...А во-вторых, стратегическая ядерная война очень дешева. Она не требует огромных денег…
— Выходит, что средства взаимного массового уничтожения — дешевые? И становятся все дешевле и дешевле?
В том-то и проблема, в том-то и соблазн.
— Выходит, дешевый путь на тот свет, отсюда — в вечность…
— Ну нет, это попросту неверно, что сейчас есть возможности для сверхубийства, для поголовного уничтожения человечества.
— Вы считаете, что человечество может пережить ядерную войну?
— Да, если только не случится каких-то непредвиденных последствий от применения ядерного оружия. Если брать имеющиеся обычные оценки, то, вне всякого сомнения, мы сможем пережить такую войну. Вне всякого сомнения…
— Но если даже кто-то и уцелеет, как может человечество психически выжить, пройдя через этот акт безумия, помешательства?
— Потому что оно выживало раньше. Возьмите историю Джемстауна и Плимут-Рока, первых двух английских колоний в Северной Америке. Обе потеряли по половине жителей в первый же год — от болезней и голода. Но ведь выжили и продолжали расти, и взгляните, какая страна у нас получилась. И такие случаи не раз бывали в истории человечества.
— Но я не об этом. Я о другом — как человеческие существа могут выстоять перед таким количеством самим себе причиненного зла?
— Мой ответ — могут. И не раз это доказывали. Приспосабливались. Дело просто в том, что молодое нынешнее поколение ничего подобного не испытывало. Его от всего оберегали. Оно не знало второй мировой войны…
— А разве вообще американцы знали ту войну?..
— Я уже говорил, что американцы испорчены тем, что богаты и сильны, и потому, даже делая глупости, привыкли не расплачиваться за них. Но учтите, что в массе это религиозные люди, которые все вынесут... Да, мы очень испорчены. Но, знаете, у нас есть такое изречение: древо свободы должно орошаться кровью каждого нового поколения. Так вот, мы испорчены еще и потому, что перестали в это верить. Мы привыкли жить не страдая. А ведь сколько их было, поколений, которые совсем по-другому видели историю человечества. Города осаждали и разрушали, сравнивая с землей, варвары нападали с суши и моря. А цивилизация выживала. И все это было нормальным. Вы что же, думаете, что отныне и навеки все стало по-другому, что трагедии и драмы истории миновали и что люди просто должны жить все лучше и лучше? Извините, но именно это — сумасшедшая идея…