Страница 102 из 104
— Все, чего я хочу, это чтобы это был твой выбор, — сказал я. Я схватил ее за талию и усадил на стол, встав между ее ног. — Я намерен сохранить тебя на все твои завтрашние дни, но не хочу сохранять этот брак, если ты этого не хочешь. Мы можем сделать все заново. Устроить вечеринку и пригласить всех наших друзей. Или вообще никого не приглашать. Мы можем покончить с этим и начать все с чистого листа, без давления наследства и всего остального, через что ты прошла. Я хочу, чтобы наш брак был твоим выбором, а не последним средством.
Шей потянулась к моей руке и надела кольцо на мой палец.
— Ты никогда не был последним средством. — Она провела пальцем по кольцу, и улыбка заиграла на ее губах. — Джейми была бы моим последним средством.
Я опустил голову на ее плечо, смеясь.
— Я так чертовски сильно люблю тебя, жена.
— А я чертовски сильно люблю тебя, муж.
Бонусный эпилог
Ной
Месяцы спустя
— Расскажи мне всю историю, — попросила Шей, прогуливаясь по дальней дорожке оранжереи. Она провела рукой по листьям, свисающим с полок, подвешенных над головой. Ее задница в этих джинсах была произведением искусства. Если бы была возможность, я бы ходил в трех шагах позади нее до конца своих дней. — Нарисуй всю картину в целом. Что все это значит?
Я шел за ней, наблюдая, как она осматривает вербену и мяту, жасмин и тайский базилик. Скоро она доберется до больших фиговых деревьев, которые я перенес на улицу, как только установилась надежная теплая погода, а затем вернул обратно за минуту до первых заморозков и ни секундой раньше. Потом доберется до всех экспериментальных клубничных кустов, потом до малины.
— Ты уже бывала здесь раньше, — сказал я, уклоняясь от каких-либо реальных объяснений. В изобилии растительной жизни здесь не было ничего плохого, хотя это и говорило об определенной неспособности к саморедактированию. По правде говоря, это было единственное место, где я не поддавался желанию подрезать края и подчистить концы.
— Да, — начала она, наклонившись, чтобы вдохнуть аромат жасмина, — но в тот раз ты не дал мне возможности осмотреться. — Шей оглянулась на меня. Знакомая ухмылка озарила ее глаза. — Я хочу экскурсию. Хочу услышать все об этой твоей секретной оранжерее.
— Здесь нет ничего особенного, — сказал я. — Травы, фрукты. Все, что кажется мне интересным.
Она остановилась и уставилась на горшок.
— Это что, ананас?
Я засунул руки в карманы. Эта теплица не хранила ключи от моего сердца. Это не был тайный шкаф моей души. Но это было личное. Это было мое место. Здесь я мог делать все, что хотел, без посторонних глаз. Мог все испортить, не давая никому объяснений. Мне не нужно было ничего здесь исправлять, и не нужно было это объяснять.
Но я был не против объяснить все Шей. Я наклонил голову в сторону ананаса.
— Ага.
Она повернулась ко мне лицом.
— Ты выращиваешь ананас? Здесь? В декабре?
Я кивнул.
— Да.
— Это так круто! — выдохнула она. — Что ты собираешься с ним делать?
Наблюдать за тем, как Шей перемещается по моему пространству, было все равно что быть в сознании настолько, чтобы помнить свои сны, но только в мягком, размытом фокусе. Я еще не мог получить четкое представление. При определенном освещении единственное, что мог увидеть, когда переводил взгляд в ее сторону, было облегчение. Я держался за тяжелый, узловатый клубок чувств к ней еще до того, как узнал названия этих чувств, и не знал, что делать с облегчением от освобождения этого клубка. Я не знал, что делать с собой теперь, когда столкнулся с самым невероятным шансом. Могу ли я просто… обхватить Шей за талию и перегнуть через стол? Могу ли сделать это без навязчивого напоминания себе, что нужно запоминать каждый момент, потому что он может оказаться последним? Могу ли взять ее прямо здесь просто потому, что так поступают люди, когда перестают симулировать свой брак?
Не то чтобы я когда-либо притворялся.
Тем не менее. Теперь все было по-другому. Было ощущение постоянства, словно цветок, забытый между страниц толстой книги много лет назад, теперь существовал с новой формой и текстурой.
Я повернул несколько горшков, чтобы дать листьям больше пространства для расправления и дыхания, убрал лишние отростки на других.
— Пока не уверен, но ананас хорошо сочетается с другими фруктами и травами. Я протестирую его и пойму, что к чему.
— Значит, здесь начинаются твои эксперименты, — размышляла она.
Я кивнул.
— Да, в общем-то. — Когда она остановилась у небольшого лимонного дерева, я спросил. — Есть какие-нибудь пожелания?
— Для экспериментов с джемов? Или… — Она бросила взгляд вбок на стол в конце оранжереи. — Ты спрашиваешь о чем-то другом?
С одной стороны стола стояли ведра с четырьмя различными видами почвы для горшков, а с другой — несколько пучков свежевысушенных трав, с которыми я еще не решил, что делать. Хотя во время последнего визита Шей я не уделил ни минуты заботе об условиях, сейчас я не мог представить, что использую этот стол для чего-то другого, кроме посадки растений в горшки и обрезки. Не тогда, когда на поверхности была настоящая грязь. Я не мог этого сделать. Не-а.
Но я мог бы отмыть ее после этого. Смыть всю грязь и все кусочки розмарина и жимолости, которые прилипнут к ее коже и запутаются в волосах.
Если, конечно, Шей захочет.
А она, скорее всего, этого не хотела.
Если только…
— Я говорил о джеме, — признал я, — и, в общем, обо всем остальном, что ты имела в виду.
Она поджала губы, когда ее взгляд метнулся к моим ушам. Я чувствовал, как они горят. Они должно быть были красными, как помидоры. Шей улыбнулась и посмотрела на меня через плечо.
— Что это?
Я проследил за ее рукой, когда она указала на другое дерево, которое я заносил в теплицу и выносил из нее в зависимости от времени года.
— Это карликовое апельсиновое дерево.
— Ты можешь выращивать здесь апельсины? Ого, никогда бы не подумала.
— Они не очень сладкие, — сказал я, — но из них получается отличный мармелад.
Шей медленно повернулась по кругу, раскинув руки.
— Ты все это сделал сам.
Я пожал плечами.
— Да.
— Ты воплотил все это в жизнь. Ной. Мне бы никогда не пришло в голову выращивать ананасы в Род-Айленде. Зимой! Это удивительно. Все это удивительно.
Бывали дни, когда я верил в это. Дни, когда оглядывал ферму и понимал, что все здесь могло быть стерто с лица земли, если бы я не вернулся домой и не остался. Я был последним человеком в мире, который мог предположить, что возвращение домой — это ответ на все вопросы, и я действительно не хотел признавать это.
Но вот я оказался здесь, в пропахшей жасмином оранжерее, с моей женой и обладательницей моего хрупкого подросткового сердца, стоящей на расстоянии вытянутой руки, и должен был признать это. Мне пришлось смириться с истиной, что это место — не старое, а новое, которое я создал и которое мы превратим в настоящий дом, — было тем местом, которому я принадлежал. Местом, где мы принадлежали друг другу.
— Да, это удивительно, — сказал я, шагнув к ней и заключив ее в объятия. — Даже лучше, потому что ты здесь.
Шей повернулась и прижалась лбом к моей груди.
— Я думаю, что это лучше, потому что мы здесь вместе, — сказала она осторожно, как будто слова были слишком деликатными, чтобы произнести их как-то иначе. — Потому что все было бы по-другому, если бы я была здесь совсем одна. А ты знаешь, каково это, когда ты здесь совсем один. Это касается нас обоих. — Она посмотрела на меня, и ее улыбка расцвела. — Теперь я это понимаю.
Я не знал, как называется существо, которое жило внутри меня и оживало всякий раз, когда моя жена была особенно прекрасна, но знал, что это существо делало почти невозможным для меня смотреть на нее в такие моменты без необходимости видеть ее губы, приоткрытые в экстазе.