Страница 84 из 87
— Не лезь, Григорий Пантелеич.
— Гляди, и я возьмусь Борьке дом строить. Рядом с тобой. Эх, мать честная, жаль, что твоя Клавдия замужем, а то бы сосватал ее!..
— Невест тебе мало?
— А много-то нам зачем? Одна нужна, но чтобы без ошибки.
— Вон невеста ходит, — сказал Сивов, показывая на Надю Смирнову. — Кровь с молоком и красавица писаная! — Он подмигнул Антипову. — Чем не жена вашему Борису?..
— И про все-то вы знаете, — покачивая головой, проговорил Костриков, любуясь Надей.
— Должность такая, чтобы знать. Свадьба скоро?
— Это у них спросить нужно, — уклонился Григорий Пантелеич. — Ладно разговоры разговаривать. Работать надо. Сегодня печку в большой комнате хочу закончить.
Поднялся и Сивов.
— Погоди, Андрей Павлович, — попросил Антипов смущенно. — Сомненья, понимаешь, есть у меня...
— Что такое?
— Да про дом все думаю... Хорошо ли затеяли?
— Опять двадцать пять! — сказал Сивов неодобрительно.
— Оно, конечно, с одной стороны, вроде и правильно все, а вот подумаю... Сам сказал, что помещиком жить стану.
— Пошутил же я, Захар Михайлович!
— Во всякой шутке своя правда есть.
Сивов присел рядом.
— Мы же выяснили все насчет ваших сомнений и частной собственности. Важно отношение человека...
— Ты, Андрей Павлович, извини меня. Не силен я в этих рассуждениях, грамотешки маловато, сам знаешь. Кажется мне, что люди осуждают...
— Недалекие, значит, люди. Подумайте: миллионы людей остались без крова, без крыши над головой. Так?
— Ну...
— Государство наше разорено войной и пока не в состоянии обеспечить этим людям элементарные условия жизни. А жить людям надо, согласны?..
— Ясное дело, надо...
— Решайте: как выйти из этого положения? Как справиться с проблемой? Учтите при этом, что нельзя сейчас все силы и средства бросить на строительство жилья! Победить мы победили, но война научила нас многому, и мы обязаны смотреть в будущее, быть готовыми ко всему...
— Это точно.
— И каково ваше решение?
— Что я?.. — сказал Антипов, пожимая плечами. — Есть люди, у которых голова посветлее моей.
— Не то, не то, Захар Михайлович! Партия видит одну из важнейших и коренных задач времени в том, чтобы дать народу возможность нормально жить, создать условия для этой жизни!..
— Значит, опять временное отступление, как при нэпе?..
— Это разные вещи! Качественно разные!.. Если хотите, государство кровно заинтересовано в том, чтобы устроить быт людей. Согласитесь, Захар Михайлович: устроен быт, имеет человек добротное жилье и кусок хлеба — он и работает лучше, производительнее...
— Получается, вроде как не мне государство идет навстречу, помогает, а я ему? — с сомнением спросил Антипов.
— Можно сказать и так, если учесть, что государство наше — это мы с вами, Костриков, машинистка ваша... Как ее?
— Надя.
— Надя, ваш зять, дочка!.. Народ, Захар Михайлович. Вообще это же прекрасно, когда человек строит дом! И нет, нет в этом никакого отступления, противоречия.
— Выходит, и при коммунизме останется личная собственность?
— Непременно! — сказал Сивов, улыбаясь. — Давно прошли времена, когда люди думали, что коммунизм — это общие жены, дети, кастрюли. Об этом, запугивая народ, болтали наши идейные враги, Захар Михайлович... Мы с вами как-нибудь побеседуем еще на эту тему. Да, когда невестка приезжает?..
— Ждем, — ответил Антипов. — С работы, наверно, сразу не отпускают. Она же фельдшером там.
Собираясь в райздрав, Татьяна чувствовала себя виноватой, словно обманула людей, доверившихся ей. Матвеев успокаивал ее, говоря, что никто не подумает такого, а спасибо скажут, и все же она робко, пряча от стыда глаза, положила на стол заведующему заявление об уходе.
— Уезжаете, значит, от нас?
— Уезжаю...
— В Ленинград?
Она кивнула молча.
— На что вам сдался этот Ленинград, Татьяна Васильевна?.. Шум, понимаете, грохот, дым, гарь.. Ужас, ужас! Ни тебе настоящего лета, ни тебе человеческой зимы — круглый год слякоть. А у нас прекрасный климат, тишина и раздолье. Благодать у нас! Признайтесь, ведь благодать?..
— Признаю, — сказала Татьяна.
— Видите, видите! — подхватил заведующий радостно. — И работа самостоятельная у вас, интересная. Да на такую работу, Татьяна Васильевна, я вам прямо скажу, любой опытный врач не только из Ленинграда, из самой Москвы с полным удовольствием к нам поедет, потому что здесь — богатейшая практика!
— Это верно. Только болеть никто не хочет. — Она улыбнулась.
— Потерпите, заболеют еще!
— Лучше не надо.
— Да, да!.. — И продолжал вдохновенно: — Разве в Ленинграде вы будете иметь такую возможность развернуться?.. Никогда! А скоро построим в Гореликах новое помещение для больницы, установим современное оборудование, оборудуем вам отдельную квартирку прямо при больнице и назначим главным врачом...
— И сколько же в больнице отделений намечается?
— Сколько отделений? — Заведующий смутился, но ненадолго. — А что вы думаете? Мы теперь все будем строить навечно, крепко и с размахом... Телефонную связь в ближайшее время проведем, автомашину выделим. В облздраве обещали фонды...
— Охотно верю, что когда-нибудь все именно так и будет, — сказала Татьяна искренне. — Но я должна уехать.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Ей, понимаешь, про Фому, а она про Ерему! — Заведующий присел рядом. — Давайте, Татьяна Васильевна, рассуждать здраво...
— Давайте.
— Вы собрались ехать в Ленинград.
— Да.
— И что хорошего в Ленинграде?.. Подождите, не перебивайте! Красивый город, музеи, достопримечательности?..
— Не в этом дело, — возразила Татьяна и призналась: — Между прочим, я никогда не была в Ленинграде.
— Тем более! Я понимаю: душа требует прекрасного. Но красотами и у нас можно любоваться сколько душе угодно! Куда ни повернешься — везде сплошная, можно сказать, красота. А если музеи — пожалуйста на экскурсию! Вот восстановим Новгород, Старую Руссу... Да они в тыщу раз красивее любого Ленинграда, уверяю вас! Ленинград, он что, немцы, голландцы и всякие там итальянцы его строили на свой лад. А Новгород, Татьяна Васильевна, а Старая Русса — это древнейшие русские города. Вы любите историю?
— Люблю. Только мне все равно...
— Вот, вот! — огорченно молвил заведующий и вздохнул с сожалением. — Все любят историю по книжкам и по картинкам. А ее надо любить в натуре, дышать ею, ощущать постоянно и каждодневно... Ну, подскажите, чем вас прельстить еще?
— Нечем. У меня же дочка в Ленинграде...
— Дочка?.. Сколько ей?
— Четвертый год.
— Прекрасно, замечательно! — Заведующий вскочил бодро и заходил по тесному кабинету. — Немедленно берите отпуск, я сейчас подпишу заявление, поезжайте в этот туманный российский Альбион, забирайте дочку и... Как ее звать?
— Наташа.
— Забирайте Наташу и возвращайтесь сюда! Ребенок, понимаете, будет расти, развиваться на воздухе, постоянно общаться с природой, пить парное молоко...
— Спасибо вам, — сказала Татьяна грустно. — Большое спасибо! Честное слово, мне самой грустно уезжать, привыкла уже...
— В чем же дело?
— Как вам объяснить?.. Дочка живет у тестя...
— Как то есть у тестя? У свекра, может быть?..
— Ну да, у свекра. Муж мой погиб, и она выросла в их семье. Как я могу забрать ее?..
— Это серьезный аргумент... Черт бы побрал! А ваш свекор...
— Что вы! Он со своим заводом ни за что на свете не расстанется.
— Ну где, где мне взять человека на ваше место? Народ, понимаете, привык, что в Гореликах работает медпункт...
— Из столицы вызовете, — неловко пошутила Татьяна.
— А-а! — досадливо поморщился заведующий. — Сюда из столицы и самого захудалого врача на аркане не затащишь. Зажирели... — Он взял заявление, с тоской посмотрел на Татьяну и подписал: «Согласен». — Поезжайте, раз такое дело. Только одна просьба: поработайте несколько дней, пока найдем кого-нибудь. Закрыть медпункт легко — открыть будет трудно. Да и в райкоме меня не погладят по головке...