Страница 72 из 87
Она улыбалась, говоря это, а он готов был провалиться сквозь выстланный чугунными плитами пол, потому что никак не мог привыкнуть к ее манере неожиданно и вроде бы невзначай уколоть человека словом, намекнуть на что-то туманно и непонятно, а после, высказавшись, засмеяться и уйти, оставив собеседника в недоумении и растерянности.
— О чем вы, Зинаида Алексеевна?
— Неужели не понимаете? Какой же вы непонятливый, право! — Она кокетливо передернула узенькими своими и острыми плечиками. — А следовало бы понимать...
— Вы не могли бы объяснить? — сказал Анатолий, чувствуя, что краснеет.
— Я была о вас лучшего мнения. — И, сморщив губы, как это умела только она, Артамонова пошла своей дорогой, словно и не говорила ничего, а просто они — два деловых человека, сослуживцы — встретились, обменялись приветствиями и разошлись.
«Чепуха какая-то!» — подумал Анатолий, провожая ее взглядом. Он действительно ничего не понял и хотел бы выбросить из головы, забыть этот дурацкий, никчемный разговор.
А вот не забывался. Должно быть, потому, что Артамонова никогда не говорила просто так, но всегда со значением. Ее стиль: что-то недосказать, на что-то намекнуть, поставить человека перед необходимостью мучиться в догадках и предположениях, хотя бы и дело-то было пустяковым, не стоящим внимания.
Истина, как часто бывает, открылась неожиданно.
Проходя по участку, Анатолий не увидел на рабочем месте Гошу Мотяева. Такого давненько уже не случалось, к тому же стояла срочная работа, и он направился в курилку, где и застал Гошу. Тот преспокойно спал на скамейке, подложив под голову кулак.
— А, Анатолий Модестович! — весело сказал Гоша, протирая глаза. — Я-то думал, что вы уже не работаете у нас на участке!
— Как это? — опешил Анатолий.
— Говорят, вас назначают начальником цеха, а Кузнецова под зад мешалкой! — Он хохотнул злорадно.
— Кто тебе сказал?!
— А все говорят, — ответил Гоша невозмутимо, отступая к выходу. — С вас приходится, Анатолий Модестович.
— А ну марш на рабочее место!
— Подумаешь, нельзя стало отдохнуть честному пролетарию! Если бы я спал, тогда другое дело. А я зашел покурить. Разве не имею права? — У него было невинное выражение лица.
— Нахал ты, Мотяев.
— Фи! — сказал Гоша. — Умные люди по этому поводу говорят, что не имей сто друзей, а имей одну нахальную морду! Мне нравится этот принцип! — Он юркнул в дверь.
Паршивым, двойственным представлялось положение Анатолию. Он понял теперь, на что намекала Артамонова. А раз об этом ходят слухи по всему цеху, значит, дошли они и до Кузнецова. Положим, он, Анатолий, тут ни при чем, а все-таки приятно ли Николаю Григорьевичу слышать за спиной шепоток, что на его место собираются назначить молодого Антипова, который без года неделю работает в цехе и вообще на заводе!.. Тем более на каждой планерке директор грозится (по селектору, все слышат), что заменит его кем-то... Неизвестно откуда, почему и как появляется он, Анатолий Антипов, и директор явно благосклонен к нему, даже поддержал на заседании завкома, когда обсуждался вопрос со спецодеждой! Ну как не связать все это воедино?..
Кто же, с какой целью распустил нелепый слушок? Впрочем, это не имеет значения. Важен факт, и Анатолий, решившись, пошел объясниться к начальнику цеха. В таком деликатном деле, считал он, необходима полная ясность. Иначе как же работать дальше?
— Да не берите вы в голову, Анатолий Модестович! — досадливо поморщившись, сказал Кузнецов. — Собака лает, ветер носит. Мало ли о ком и что болтают!..
— Но поймите меня...
— А! Если все принимать близко к сердцу или всякой сплетне придавать значение, ей-богу, можно в три дня сойти с ума.
Похоже, он говорил это искренне, однако совесть Анатолия не была спокойна до конца.
— Почему же говорят именно об этом?
— Надоест об этом — начнут о чем-нибудь другом. Например, что вы сожительствуете с Зоей Таракановой. Или что влюблены без взаимности в Артамонову.
— Это слишком, Николай Григорьевич.
— Ничего не бывает «слишком». Моя жена давно перестала обращать внимание... — Кузнецов усмехнулся. — Сплетни, понимаете, вступили в ту фазу своего естественного развития, когда никто им не верит. Теперь я бы мог спокойно заниматься местным распутством, все равно не поверят! А вам все это предстоит пройти и преодолеть. Вот когда действительно займете мое место...
— Кажется, я не давал повода...
— Не кипятитесь. Это я вообще, о будущем. Так вот. Когда станете начальником цеха, будут говорить, что вы подсиживаете главного инженера или самого директора. Диалектика, она проявляется повсеместно. Знаете, как это еще называется?
— Зависть?
— Это называется «быть на виду». Издержки всякой власти.
— Я вовсе не хочу власти, — сказал Анатолий.
— Во-первых, вы уже обладаете некоторой властью. Во-вторых... Мы живем в такое время, когда не всё, далеко не всё зависит от нашего с вами желания. До коммунизма пока не дожили!.. Кстати, Анатолий Модестович, мне нужен заместитель, как вы на это смотрите?
— То есть?..
— Мне кажется, вам по плечу эта должность.
— Нет, что вы!
— Разговоров испугались?.. Или, может быть, пугает перспектива стать начальником Зинаиды Алексеевны?
— Да при чем тут она! — Упоминание об Артамоновой бесило Анатолия.
— Как знать, как знать... В общем, к этому вопросу мы вернемся в ближайшее время. А к сплетням... Мой вам совет: смотрите на сплетни, как господь бог на людские грехи — спокойно и мудро. Сквозь пальцы.
— Так и до всепрощения можно дойти.
— Максимализм, Анатолий Модестович. Максимализм. Сразу видно школу Антипова-старшего!
Анатолий вспыхнул.
— Простите, — сказал Кузнецов. — Обидеть не хотел. А тесть ваш в самом деле максималист.
— Я не нахожу.
— Это вы плохо знаете его. Он человек крайностей. Не признает никаких оттенков и полутонов. Или — или!.. Впрочем, вот и мы незаметно перешли на сплетни. Что вы там с Серовым придумали?
— Это он, Николай Григорьевич. Я просто помогаю ему.
— Ну и замечательно! У Павла Ивановича светлая голова. Ему бы образование — далеко бы пошел. Как и ваш тесть.
— Захар Михайлович вполне доволен судьбой.
— Знаю. Он ведь считает свою профессию самой главной и самой нужной! И правильно.
Анатолий удивленно посмотрел на Кузнецова.
— Не поняли?..
— Нет, — признался Анатолий.
— Настоящий мастер всегда должен свое дело считать главным на земле и в любой ситуации оставаться человеком! Остальное, как любит повторять ваш тесть, образуется, в смысле приложится. Так вы подумайте насчет моего предложения, хорошо?..
Понемногу налаживалась мирная жизнь. Возвращались с войны солдаты. Явилась большая радость и Кострикову: неожиданно вернулся один из его сыновей.
Дело было так.
Антипов работал в первую смену. Вдруг прибежала табельщица, раскрасневшаяся, возбужденная, точно с пожара.
— Захар Михайлович, — закричала еще издали, — вы не видели Кострикова?
— Где-то ходит. Я ему не пастух.
— Сын к нему приехал!
— Какой сын?.. — Антипов положил клещи, забыв про горячую поковку. — Его сыновья погибли на фронте.
— Один вернулся, живой! — Тут она увидела Григория Пантелеича, выходящего из-за печи, и бросилась к нему.
Антипов по-хорошему позавидовал товарищу, порадовался за него, мелькнула в сознании и тайная мысль, что, может, однажды объявится и Михаил, почему бы и нет, раз нашелся младший сын Кострикова, Борис, на которого также была похоронная...
С этой мыслью он вечером и пришел в гости к Григорию Пантелеичу, не подозревая о том, что гости затеяны не только по случаю счастливого и столь неожиданного приезда сына, но и затем, чтобы познакомить его, Антипова, с вдовой Михайловой, жившей по соседству. Не подозревал и того, что причиной придуманного знакомства была его недавняя ссора с дочерью. Повздорили они из-за пустяка, но Клава разобиделась — она была беременная и обижалась на всякую мелочь, — пожаловалась Екатерине Пантелеевне. Дескать, отец стал невыносим. Придирается, ворчит...