Страница 55 из 92
Ж а н н а. Мне трудно произнести это слово… Но я должна, я обязана… Скажи мне… (Прерывающимся голосом.) Ты с ним… Вы с ним целовались?
К а т я (с едва уловимой горечью). Еще бы!
Ж а н н а. И ты… Ты говоришь это так спокойно?
К а т я. А что мне, в обморок падать? Т ы в школе не целовалась? Хотя да… Вряд ли были охотники.
Ж а н н а. Ну знаешь! Я просто не нахожу слов!
К а т я. В конспектик загляни. Там найдешь, наверно. Будущий великий педагог, Макаренко в юбке!
Ж а н н а (с достоинством). Да, я буду педагогом. Только работать буду с нормальными детьми, а не с такими моральными уродами, как ты!
К а т я (яростно). Не будешь ты педагогом, училка несчастная! Кто в жизни не целовался, тех на пушечный выстрел к детям подпускать нельзя! Ты просто ханжа, как я этого раньше не видела?! Все у тебя моральные уроды, а сама…
Ж а н н а. Я никогда не целовалась с первым встречным!
К а т я. А я буду!
Ж а н н а. Не надейся, моя милая. Завтра же ты уедешь домой.
К а т я. И не подумаю!
Ж а н н а. Слава богу, что за тебя могу подумать я! И я искуплю свою невольную вину, что допустила тебя до такого падения. Завтра утром ты улетишь в Тобольск.
К а т я. Фигушки.
Ж а н н а. Еще как улетишь! Я сама возьму билет, посажу тебя в самолет и не уйду с аэродрома…
К а т я. Ну вот что, сестрица дорогая, хватит командовать. Давай мои деньги и чемодан, я ухожу от тебя.
Ж а н н а. Интересно — куда?
К а т я. Не твоя забота.
Ж а н н а. Да ты просто бредишь!
К а т я. Где мой чемодан?
Ж а н н а. Не дам.
К а т я. Ладно же… Отдай мои деньги!
Ж а н н а. Сначала куплю тебе билет. Остаток получишь на аэродроме.
К а т я. Ты что же думаешь — отняла мои вещи и деньги, этим меня подчиниться заставишь?
Ж а н н а. Завтра сама мне спасибо скажешь. Что уберегла тебя от новых глупостей.
К а т я. Эх ты, старшая сестра… Плохо же ты меня знаешь. Да меня сейчас на цепь посади — все равно убегу! Потому что противна ты мне до невозможности!
Ж а н н а. Ну, хватит с меня оскорблений! Ешь и ложись спать. Немедленно. Завтра поговорим.
К а т я. Не поговорим. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год. Сказала же — ухожу от тебя.
Ж а н н а. Катька, будь же благоразумной!
К а т я. Вот это я тебе могу твердо обещать — никогда в жизни не буду благоразумной! С дороги!
Она произносит это с такой силой, что Жанна невольно отступает.
В Тобольск — ни строчки! Сама напишу! (Схватив свою сумку, выбегает.)
Ж а н н а (кричит). Катька! Вернись!
Доносится стук захлопнувшейся двери.
З а т е м н е н и е.
Улица. Вечер. Накрапывает дождь. Прижимаясь к стенам домов, бредет усталая К а т я. На ней все та же легкая кофточка, через плечо перекинута спортивная сумка. В руках письмо.
К а т я. Дорогие мои папа и мама, здравствуйте! Вы, конечно, ругаете меня, что мало пишу… Но я так занята каждый день, столько случается всякой всячины, что и не замечаю, как дни пролетают. Была уже и в Третьяковке, и на ВДНХ, и в Центральном парке на концерте, и в МГУ, узнавала правила приема… Такие там все ходят умные, сплошные очкарики, я даже сначала стушевалась немного… Ну ничего, через год и я поумнею. А пока мне просто очень весело. (Всхлипывает.) Столько новых друзей, что я почти никогда не бываю одна… Но знаете, родители, здесь так быстро уходят деньги! Даже не сообразишь — куда… Словом, вылетела я в трубу подчистую! Так что ругайте не ругайте, а вышлите мне на дорогу. У Жанны я брать не хочу. Посылайте скорей по адресу: Центральный аэровокзал, почта, до востребования. Целую тысячу раз, скоро увидимся, ваша Катька…
З а т е м н е н и е.
Снова комната в квартире Ждановичей. Вечер. За окном сеется летний дождик. Комната освещена одним торшером. На тахте, с ногами, уютно устроился Б о р и с П а в л о в и ч. Он негромко перебирает струны гитары. С о ф ь я П л а т о н о в н а в мрачном возбуждении шагает из угла в угол.
Б о р и с П а в л о в и ч. Перестань мелькать перед глазами. С ритма сбиваешь.
С о ф ь я П л а т о н о в н а (остановившись). Нет, это просто непостижимо! Мальчик ушел с самого утра, с ним бог знает что могло случиться, а тебе — лишь бы трынкать не мешали!
Б о р и с П а в л о в и ч. Не с утра, а в двенадцать. Не вижу причин для паники.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Если не можешь успокоить, то не мешай хоть волноваться!
Б о р и с П а в л о в и ч. У меня больше оснований злиться и нервничать. Так ждешь этого выходного… А мы вторую субботу торчим в городе только потому, что ты боишься оставить Алешку одного. Пойми — Алексей уже не ребенок, ему нужна свобода. Парень он, почти мужчина!
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Если этот мужчина схватит воспаление легких, то сидеть ночи напролет у его постели предстоит мне, женщине! Взгляни, какой дождь на улице!
Б о р и с П а в л о в и ч. Теплый дождик… Под таким одно удовольствие шататься по городу.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Иди шатайся. Я тебя вовсе не держу дома.
Б о р и с П а в л о в и ч. Боюсь нарушить творческий процесс. (Играет.)
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Перестань! Уши вянут…
Б о р и с П а в л о в и ч. Все, теперь я понял главное — ты законченная пессимистка. Ничто тебя не радует, даже искусство.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. А ты радуешься всему… Вот где у меня сидит твой неиссякаемый оптимизм! С мальчиком могла любая беда стрястись… Самая страшная!
Б о р и с П а в л о в и ч (теряя терпение). Ну какая? Убили его? Изувечили? Под трамвай он попал?
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Попасть в дурную компанию — почти то же самое, что попасть под трамвай.
Б о р и с П а в л о в и ч. Ты не очень разнообразна, душенька. Притом часа два назад я столкнулся с Олегом у лифта.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Поступит Алешка в консерваторию — тогда пусть дружит с кем угодно. А сейчас я каждого дуновения боюсь, чтоб его с пути не сбило.
Б о р и с П а в л о в и ч. Да что это за путь такой, с которого дуновение сбить может?
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Не придирайся, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Слышится звук отпираемой входной двери.
Пауза.
Входит А л е ш а, останавливается на пороге.
Где ты был?
А л е ш а. Гулял.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Промок?
А л е ш а. Освежился.
Б о р и с П а в л о в и ч. Включи люстру.
Алеша включает верхний свет. Теперь видно, что он побывал в изрядной переделке: у него разбиты губы и нос, под глазом — огромный синяк.
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Боже мой… Кто тебя так?!
А л е ш а (мстительно). Ничего, я ему тоже вмазал! Будет помнить!
Б о р и с П а в л о в и ч. Кому ты вмазал?
А л е ш а. Одному там… Сидорову.
С о ф ь я П л а т о н о в н а (с ужасом). Ты дрался?!
А л е ш а (гордо). Не дрался, а боксировал. На настоящем ринге!
С о ф ь я П л а т о н о в н а. Я с ума от тебя сойду! Зачем? Кто тебя просил?
А л е ш а (поспешно). Никто не просил! Надо было…
Б о р и с П а в л о в и ч. Ты уж толком расскажи о своих подвигах.
А л е ш а. Нечего рассказывать… Ну, в общем, пришлось выступить для зачета. Была такая идея — как он меня стукнет для разведки, я и лягу. А он по-настоящему врезал. А я что, не человек? Не стерпел, ответил. Тут у нас и пошла рукопашная, пока судья не разнял…