Страница 11 из 21
Бывало и так. В классе во время «пустого» урока бешеный шум. Вдруг в дверях появляется гроза гимназии, сам Марданов.
– Кто шумел?!
– Я, – неожиданно отвечаю я.
Марданов ошарашен.
– Вот как поступают честные ученики, – говорит он и уходит.
Марданов сыграл большую роль в воспитании моего характера и в приобретении навыка дипломатической игры с нашим преподавательским окружением. Конечно, далеко не все педагоги были под стать Марданову. Было в гимназии и много настоящих педагогов, людей хороших, любящих не только свою карьеру, но и своих учеников. Понял я это окончательно в старших классах, и о гимназии в общем у меня сохранились светлые воспоминания».
1890-е гг.
Брянцев А.А. Воспоминания и статьи, выступления, дневники, письма. М., 1979. С. 37 – 38.
ФЁДОР ИВАНОВИЧ МИДДЕНДОРФ
Родился в 1776 г. в Эстляндии, учился в Иенском университете, доктор философии. Инспектор С.-Петербургской губернской гимназии (1811 – 1822 гг.), затем директор Третьей гимназии (1823 – 1827 гг.). Далее – профессор латинской словесности и директор Главного Педагогического института.
За сто лет. Воспоминания, статьи и материалы. Пгр., 1923. С. 230.
Курганович А.В. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии. Ч.1. СПб., 1880. С. 125.
«При моем малом росте и слабосилии, я не мог принимать участие в играх; ничто не помогало мне развлечься, забыть тоску о доме и то грустное, что дома происходило. Много тетрадей я не успевал переписывать, а в низших классах гимназии требовали чистых тетрадей, не заботясь о том, знали ли то, что в тетрадях заключалось. Благодаря инспектору классов, Федору Ивановичу Миддендорфу, такому инспектору, какого не бывало в России до него и, вероятно, не скоро будет, – меня освободили от тетрадей; я учился по чужим, заблаговременно, когда владельцы их учились накануне спроса, и платил за эти услуги позволением списывать мои латинские переводы; приятелям я делал даже небольшие изменения редакции, чтобы нельзя было изобличить, что это – копии <…>
Миддендорф считал, что мальчик, который не любит молоко, должен быть негодяй; когда он считал кого-либо виновным, то подходил к нему и, вращая указательным пальцем против его лба, спрашивал ломаным русским выговором: «Скажи мне, что у тебя в голове?» – и повторял вопрос громче и громче до тех пор, пока вопрошаемый не открывал рот, чтобы отвечать. Тогда он торопливо объявлял: «Твоё дело молчать!» При всем том он заботился, как добрый и честный отец, о детях, ему вверенных».
1815 – 1820-е гг.
Фишер К.И. Записки сенатора. М., 2008. С. 19 – 20.
***
«Полным хозяином и распорядителем по всем частям, воспитательной, учебной, хозяйственной, был всеми уважаемый инспектор гимназии Фёд. Иванов. Миддендорф, человек умный, высокообразованный, честный, справедливый, но весьма строгий и взыскательный. Мы все уважали и боялись его. Попечитель округа, Сер. Семён. Уваров, очень любил наше заведение, часто посещал его и с особенным уважением относился к почтенному Миддендорфу, называя его не иначе, как «папá <…>
Будили нас в 6 часов. Когда все были готовы, мы шли на молитву, при которой всегда присутствовал Миддендорф. После молитвы все воспитанники по очереди подходили к нему пожать руку, но тем воспитанникам, которыми был почему-либо недоволен, он не подавал руки и давал знать, чтобы они проходили мимо».
1810-1820-е гг.
Воспоминания А.Ф. Поздеева
Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской Второй гимназии. СПб., 1894. Ч. 2. С. 7.
ГРИГОРИЙ НИКИТИЧ МИЛОВАНОВ
Из духовного звания, родился в 1795 г. Учился в Петербургском Главном Педагогическом институте. В службу вступил в 1816 г. старшим учителем математики и физики Архангельской гимназии. Через два года был переведён в С.-Петербургскую губернскую гимназию, преподавал до 1833 г. С 1820 г. – учитель арифметики в Училище ордена св. Екатерины, в 1826 – 1828 гг. исправлял должность адъюнкта физико-математических наук в Александровском Лицее.
Курганович А.В. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии. Ч.1. СПб., 1880. С. 127
Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской Второй гимназии. СПб., 1894. Ч. 2. С. 309, 357.
«Учитель дельный, но слабый и недостаточно взыскательный».
1810-1820-е гг.
Воспоминания А.Ф. Поздеева
Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской Второй гимназии. СПб., 1894. Ч. 2. С. 9.
МАТВЕЙ ИВАНОВИЧ МУРЕТОВ
Окончил Рязанскую семинарию, затем в 1841 г. – Киевскую Духовную Академию. Был определён наставником по классам катехизического учения, всеобщей истории, греческого языка в низшем отделении и русской истории в среднем отделении Киевской духовной семинарии, затем назначен помощником инспектора. В 1842 г. перешёл на службу в Петербург преподавателем словесности и чтения исторических книг Ветхого Завета, был утверждён в степени магистра богословия, в 1843 г. рукоположен в священники к Исаакиевскому собору. В С.-Петербургской гимназии служил законоучителем с 1845 по 1865 гг. Являлся автором нескольких богословских сочинений.
Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской Второй гимназии. СПб., 1894. Ч. 2. С. 310 – 311, 354.
«Начну с законоучителя отца Матфия Муретова, который учил в старших классах. Муретов был магистр Киевской Академии и, должно быть, очень учёный поп, потому что был священником в тогдашней Иркиевской церкви, находившейся в Адмиралтействе. Ничего особого Муретов из себя на вид не изображал, кроме разве того, что был большой трус. Учились бы мы у него плохо, при его нетребовательности; но мы боялись ревизора преподавания Закона Божия в петербургских гимназиях – протоиерея Казанского собора о. Андрея Райковского. Последний заглядывал к нам очень нередко, каждый раз приводя в трепет Муретова. Вспомним, что дело идёт о времени, когда министром был назначен Ширинский. Райковский очень часто задавал вопросы невозможные, мне напр(имер), раз задал в шестом классе, рассказать содержание оного из апостольских посланий и, на мой ответ «не знаю», поставил нуль; подобные же общие вопросы были предложены и другим, которые получили такие же нули. Впрочем, строгость Райковского была такова, что сам Постельс не очень смущался результатам его посещений, видя, как говорили, что Райковский больше придирается к Муретову. Трусость Муретова, как рассказывали, имела свою историю. Дело в том, что император Николай имел обыкновение, начиная с Нового года и до Святой, посещать почти все средние учебные заведения, как военные, так и гражданские. Всегда посещались при этом и гимназии <…> Муретов специально делал распоряжение, чтобы при входе царя в класс после здорованья и приказания садиться, лучший ученик не садился, а готовился бы отвечать урок, как будто бы перед тем вызванный Муретовым. Такие приготовления были сделаны и в 1850, кажется, году, когда император Николай в последний раз посетил нашу гимназию. Как обыкновенно, приехав в гимназию, царь прежде других классов входил в 4-ый, бывший первым по расположению комнат. В приезд царя в 1850 г., в 4-м классе шёл урок Закона: услыхав царский звонок, Муретов, спрашивавший в это время посредственного ученика (кажется Лаубе). По обыкновению, сказал, чтобы при входе царя отвечал кто-то другой, конечно, один из лучших учеников. Пришёл царь, сопровождаемый, как обыкновенно, директором и инспектором, поздоровался, приказал садиться и затем, обратясь к Муретову, сказал: «Продолжайте!» Но после приказания садиться, Лаубе продолжал стоять, и Муретов не нашёлся вызвать другого и обратился к нему с вопросом: «Как читается 8-ая заповедь?» Лаубе молчал и молчал – минуты две. Царь начал терять терпение… Наконец Лаубе вспомнил: «Не прелюби сотвори!» Царь крикнул: «Дурак!», а затем повернулся и, говорят, уехал з гимназии, не заходя уже в другие классы… Муретов, разумеется, остался ни жив, ни мёртв… Этот случай произвёл на него, как рассказывали, такое впечатление, что он впоследствии всегда имел вид чем-то угнетённого, всегда чего-то боящегося человека. <…>