Страница 3 из 106
Однако когда речь идет об эфиопской средневековой историографии, то обычно в первую очередь имеют в виду не произведения всеобще-исторического типа, а сочинения официальной царской историографии, получившие в научной литературе не вполне точное название “царские хроники” по главному герою своего повествования. Дело в том, что как раз хрониками эти произведения, традиция которых тянется без значительных перерывов начиная со “Сказания о походе царя Амда Сиона” до XX в., обычно и не являются. По литературной своей форме они крайне разнообразны, и вопрос об их жанровой природе представляет значительные трудности. Если “Сказание о походе царя Амда Сиона” — это единое, композиционно стройное сочинение, имеющее все признаки именно “сказания” (вплоть до обращений к слушателям: “ныне послушайте, поведаю вам...” [14, с. 29] или: “еще послушайте, что я расскажу вам, возлюбленные, и да не покажется вам речь моя праздной” [14, с. 35]), то уже следующее известное нам произведение царской историографии — “История царя Зара Якоба” — этого единства лишена. Мало того, что она состоит из двух частей, принадлежащих, по-видимому, разным автором, так как там неодинаково передаются одни и те же события [14, с. 55—56], но и сами эти части имеют составной характер. Так, первая часть представлена, собственно, 10 отдельными повествованиями, композиционно между собою не связанными. (Это повествования: 1) о преследовании царем идолопоклонников; 2) о новой организации царского двора; 3) о бунте мусульманского вассала царя — гарада Махико; 4) об устройстве царской резиденции в Дабра Берхане; 5) о расселении воинов по землям; 6) о помазании Зара Якоба на царство в Аксуме; 7) о построении церквей; 8) о разгроме мусульманского войска Ахмада Бадлая; 9) о построении новых церквей; 10) о расправе с еретиками, о церковных постановлениях царя и написанных им книгах.) Вторая часть также разделена на главы с особыми названиями: “Слово о правде и вере”, “Слово о пострижении и церквах”, “Слово об установлении чинов Эфиопии”, “Слово о том, как были убиты и наказаны царевичи и другие люди” и “Слово о том, как поступил царь с чинами Эфиопии, которые он отдал прежде всем дочерям своим”.
Таким образом, перед нами своеобразное повествование об устроении государства эфиопского, что исторически вполне объяснимо, так как царь Зара Якоб (1434—1468) знаменит именно своими реформами государственной и церковной жизни Эфиопии. Б. А. Тураев, подготовивший русский перевод “Хроники царя Зара Якоба и его преемников”, отмечал, что “вообще эти произведения все изложены довольно хаотично, не имеют строгой хронологической основы, исторической перспективы, литературной стройности, фактической полноты” [14, с. 56]. Это скорее перечень отдельных установлении и важных событий государственной жизни, нежели собственно хроника царствования Зара Якоба. Какова же жанровая природа повествований о двух выдающихся эфиопских царях — Амда Сионе и Зара Якобе? Чем вызвано такое различие в их литературной форме? Как заметил Д. С. Лихачев, “всякая жанровая система — динамическая система, система, находящаяся в состоянии подвижного равновесия. При этом степень устойчивости отдельных жанров и их сочетаний в этой системе различна. Поскольку церковная жизнь консервативна, жанры, употребляемые в церковном обиходе, и их сочетания отличаются наибольшей устойчивостью. Жанры же, связанные с государственной жизнью, меняются и развиваются вместе с развитием и самой государственной жизни” [5, с. 54]. Официальная эфиопская историография была связана с государственной жизнью самым тесным образом. И так как последняя менялась очень быстро, то можно сказать, что и царская историография в средневековой Эфиопии находилась в постоянном процессе жанрообразования.
Это заметно и при рассмотрении истории сына Зара Якоба — царя Баэда Марьяма (1468—1478). Она совершенно отлична от “Хроники царя Зара Якоба”, хотя точно так же состоит из двух частей, написанных, по-видимому, разными авторами. Первая часть принадлежит, судя по всему, перу духовника царя и воспитателя царских детей и доведена до 7-го года царствования Баэда Марьяма, как об этом сообщает сам автор:
“Когда окончилось время дождей, он приказал Матфею, гараду Ганза, отправить детей в землю Ганез и воспитывать там по их древнему закону и обычаю, а сам поднялся и прибыл в землю Арара, пробыл там несколько дней и совершил в этой земле крещенский обряд; это было в 7-й год его царствования. Я ничего не знаю и не понимаю из того, что произошло после этого, ибо послал меня он с детьми, чтобы быть при них” [14, с. 101]. Первая часть представляет собою композиционно стройное произведение, в котором повествование начинается еще до воцарения Баэда Марьяма трогательной историей о том, как подозрительный Зара Якоб безвинно замучил мать Баэда Марьяма и притеснял его самого. Здесь соблюдается и хронологическая последовательность событий, а при единственном отступлении от нее изложение продолжается после слов: “возвратимся к повествованию”. Вторая часть, очень краткая, не является продолжением первой. По своей структуре она, подобно “Хронике царя Зара Якоба”, представляет собой перечень государственных установлении Баэда Марьяма и наиболее важных событий его царствования. Последующие истории царствований детей Баэда Марьяма — царей Александра (1478—1494) и Наода (1494—1508) — сохранились только в отрывках. Об этом стоит особенно пожалеть потому, что именно в это время интерес к историографическому жанру в Эфиопии явно возрастал — обстоятельство, подготовившее расцвет этого жанра в XVI в.
Поначалу это выразилось в том, что с XVI в. истории отдельных царей эфиопские книжники стали объединять в общеисторические своды. Так, “История царя Лебна Денгеля” (1508—1540) прямо начинается словами: “История праведного царя Лебна Денгеля, боголюбивого, православного, да будет на нем мир! Мы оставили писать историю предшествовавших царей, ибо спешили дойти до написания истории сего царя, руками коего бог совершил много чудес и дивных дел” [14, с. 119], указывающими на то, что эта “История” задумывалась как завершение (и, по-видимому, главная часть) общего свода истории “предшествовавших царей”. Объединение всего этого материала совершалось вполне механически, и автор “Истории царя Лебна Денгеля” не составлял, а переписывал истории его предшественников, составленные их придворными историографами, время от времени лишь делая приписки такого рода:
“Боже, введи помазанника твоего Баэда Марьяма обитать в стране злачной, не поминая грехов его ради Марии, матери твоей, чистой от всякого порока. Аминь. Ради плоти и крови его, да будет! Исполни всегда сына его Лебна Денгеля духом премудрости и разума, да исполнит все заповеди твои, продолжи дни его до конца круга, без печали и воздыхания и истреби врагов его от лица земли. Аминь. И аминь” [14, с. 101—102], “Там почил царь наш Баэда Марьям, процарствовав 10 лет, и был весь возраст его 30 лет. Да сподобит его бог удела и достояния, со всеми святыми и мучениками, которые соблюли праведность и веру. Аминь. И сыну его Лебна Денгелю да подаст он долготу дней и исполнит сердце его веселием и радостью. Аминь” [14, с. 106]. Эти приписки явно позднейшего происхождения и с текстом “Истории царя Баэда Марьяма” связаны чисто механически. То же самое мы видим и в “История царя Александра”: “Боже, молюсь тебе, взирая горе: введи в дом твой помазанника твоего Александра вместе с сыном его Амда Сионом и дай ему пребывать одесную тебя. Утесни всех утеснивших его. Аминь. И сына его Лебна Денгеля вразуми заповедям твоим, рассыпь врагов царства твоего силою твоею и истреби с лица земли память их. Во веки веков. Аминь. И аминь!” [14, с. 109].
Из этих приписок видно также, что они были сделаны к текстам историй предшественников Лебна Денгеля при жизни этого царя. Если над этими текстами и производилась какая-либо редакторская работа, то она заключалась лишь в том, что редактор просто опускал те места, которые считал почему-либо неудобными при новом государе, мало заботясь о связности повествования. Эта традиция исторических сводов оказалась весьма долговечной, и та же “История царя Лебна Денгеля” впоследствии стала первой частью большого свода, охватившего историю царствований Лебна Денгеля (1508—1540), Клавдия (1540—1559), Мины (1559—1563) и Сарца Денгеля (1563—1597). Первоначально “История царя Лебна Денгеля” замышлялась как большое и композиционно стройное произведение. Об этом прямо говорится в авторском предисловии: “Сия история, писать которую мы начинаем, да будет нам водительницей поведать по порядку и расположить по ступеням, одно за другим, как история Давида и Соломона, сына его, история коих написана согласно их жизни — одного прежде, другого после. Таким же образом мы прежде напишем историю сего царя боголюбивого” [14, с. 119]. И начало “Истории” вполне оправдывает характеристику, данную Б. А. Тураевым: “Все входящие в данный свод исторические писания принадлежат бесспорно к лучшим произведениям эфиопской литературы и к выдающимся памятникам литературы вообще. Это произведения литературные по преимуществу; автор не столько дорожит полнотою, сколько достижением поставленной им себе литературной цели” [14, с. 115]. В одном из кратких эфиопских житий имеется даже указание на авторов “Истории” — неких Сэна Крестоса и За-Праклитоса [37, с. 47—50]. Однако они описали только счастливый период царствования Лебна Денгеля. Последовавшее сокрушительное нашествие мусульман Африканского Рога, в результате которого войска эфиопского царя были разгромлены, а сам он умер в скитаниях, скрываясь от преследователей, не вошло в “Историю” под тем предлогом, что “это уже существует написанным в одном монастыре в Эмфразе, как сказал один учитель: „Нежелательно повторять слова“” [14, с. 124]. Однако истинная причина, по-видимому, заключается в том, что последовавшая затем под руководством сына Лебна Денгеля, царя Клавдия, реконкиста принесла новые заботы и проблемы, помешавшие достойно завершить “Историю” Лебна Денгеля.