Страница 9 из 47
В Синадхае часто устраивались перахеры[17]. Одни из этих празднеств были довольно просты и носили исключительно религиозный характер. Другие же сочетали фольклорное творчество и религиозную обрядовую практику. Во главе колонн двигались факиры, ловко управлявшиеся с факелами и фейерверками, что нас особенно привлекало. Шествие обычно замыкали люди на ходулях, одетые в длинные рубашки. Они-то и были самыми популярными фигурами в этой процессии: возвышаясь над толпой, поражали всех отважными прыжками.
Помню еще, в деревне предметом всеобщей гордости был старый, громоздкий граммофон. Как он оказался здесь, никто не знал, но Абилинг, хозяин чайной, вероятно, решил, что граммофон ему просто необходим, чтобы как-то развлечь посетителей, которые почему-то не приходили в восторг от его невкусных блюд и трижды разбавленного чая. У владельца граммофона было всего две пластинки — обе западного производства: время сингальских пластинок еще не наступило.
На одной была записана песенка «Уистлер и собака». Она начиналась на низкой ноте, а затем поднималась до высшей октавы: Ти-и-и… Тумти-татити-тира-ра… Мы всегда очень ждали это тум!.. Насколько популярным стал тот мотив, можно судить по тому, что местная версия его часто слышалась на дороге или переправе, исполняемая тонкими прорезывающимися голосами подростков.
На другой пластинке Абилинга звучала песня, исполнителем которой то и дело овладевали приступы смеха. Когда это случалось, обычно каждый из завзятых посетителей включался в это песнопение со своими «ха-ха-ха, ха-а-а, хи-хи, хи-и-и» и «хо-хо, хо-о!». Однако все же тем, что больше всего возбуждало нас, была не столько музыка, сколько предшествующий «концерту» ритуал. Сначала в граммофоне выдвигался раструб с рупором, соединявшийся с черным квадратным блоком, в котором находился сам механизм и хромированная мембрана. Затем раздавался резкий царапающий звук — чирк-чирк-чирк. Наконец, мембрана была поднята, игла поставлена на место и аккуратно опущена в нужную бороздку пластинки. Долго что-то скрежетало, пытаясь заглушить звуки музыки, но в конце концов мелодия все-таки прорывалась наружу.
Никто заранее не мог предугадать, с какой скоростью будет вращаться пластинка. Когда она крутилась достаточно быстро, музыка вполне устраивала нас, и мы не стремились подправлять мелодию своим аккомпанементом. Вообще-то, нам больше всего нравилось иное — когда уменьшалась скорость, что тоже нередко случалось, но ликование было недолгим. Иногда из машины следовал глубокий вздох или вскрик, как при сильной боли. Тогда кто-нибудь сочувственно говорил:
— Боже мой!
Абилинг тут же бросался исправлять положение — и голос певца вновь поднимался высоко в небо.
В редких случаях, когда никто не обращал на него внимания, граммофон вдруг начинал угрожающе рычать. Тогда нашей радости не было конца.
ТАРАТАЙКА
— Если хотите ехать на нашей двуколке, отправляйтесь на свой собственный страх и риск, — так говорила мать друзьям с озорным блеском в глазах. Она сама предпочитала брать у нотариуса на время более надежный экипаж, чтобы совершить длительную поездку. Мы, правда, как-то не придавали значения ее предупреждениям и несколько раз предпринимали рискованные путешествия на нашей таратайке.
Эта повозка была своего рода отцовским детищем. Он смастерил ее сам и оснастил, выставляя напоказ со всей своей родительской гордостью. Хотя отец никогда не признавался в этом, в технике он мало что понимал, и тот факт был чреват для нас рядом катастрофических последствий.
Однажды, это случилось еще до моего рождения, отец приобрел древнюю двуколку, которая давно отжила свой век и годилась лишь на свалку. Тем не менее он трудился над ней с непреклонной верой в успех и невероятным упорством. Отцу удалось восстановить двуколку, и он стал использовать ее для поездок на рынок, для визитов, а в основном для удовольствия, участвуя в скоростных соревнованиях между владельцами таких же колясок по покрытым щебенкой тропам с риском для жизни.
Что такое коляска в нашем крае? Наверное, вы знаете, что это легкое двухколесное сооружение, которое тянет вол, бегущий между оглоблями. После того как животное впрягут, вы открываете маленькую дверцу с задней стороны коляски и садитесь на скамеечку, в то время как возница опирается всем телом на оглобли, чтобы они не вздыбились. Внутри хватает места для четырех пассажиров, если, конечно, не будете возражать, что ваши колени упрутся в колени двух пассажиров, сидящих напротив. Как движется двуколка — ползет ли, как черепаха, трясется ли на ухабах или мчится на хорошей скорости — все это зависит от капризов животного и мастерства мальчика-возницы.
Обычно он держит вожжи в левой руке, а в правой — палку, которую использует попеременно, чтобы понукать животное или чистить, если оно вздумает опорожниться в пути. Последнее является деликатной и необходимой операцией, и случалось, что капризные возницы «ненамеренно» пачкали испражнениями пешеходов, которых недолюбливали.
Коляска снабжена подушками для сидения, набитыми кокосовым волокном, клеенчатыми шторами от дождя и веревочной сеткой под повозкой для соломы и легкой поклажи. Две сильные лампы в консолях на кронштейнах с каждой стороны и колокольчик, управляемый возницей при помощи ноги, делают коляску в южных краях надежным транспортным средством. Путешественники на повозках вынуждены бороться с постоянным проявлением темперамента со стороны вола. Одни животные послушны и работают, словно часовой механизм, реагируя на малейший щелчок вожжей и нежное прикосновение к их телу ноги возницы. Другие часто упрямятся, останавливаются посреди дороги и пытаются повернуть назад. Порой некоторые из них (это самое неудобное) спокойно укладываются на дороге на отдых. Тем не менее «сражаться» с упрямым волом бесполезно, ибо животное все равно окажется победителем.
Возницы — народ разнообразный. Одни четко следуют установленным правилам, другие небрежны или ненадежны и управляют повозкой рывками. Развалившись на сиденье, они беспрестанно звонят в колокольчики, как некоторые автомобилисты гудят в клаксоны. Всякий раз, когда нам доставался неопытный возница, отец не доверял ему поводья и брал их в свои руки. Тем не менее возница оставался на переднем сиденье, следуя общепринятым нормам.
Справедливости ради следует заметить, что отец умел находить «общий» язык с животными независимо от того, был ли это тягловый скот или тот, который пасся на нашем участке. Они понимали интонацию его голоса и ходили за ним словно привязанные. Это было понятно, ведь отец ухаживал за ними с большой любовью: чистил щеткой во время купания, кормил, заботился и телятах и становился сиделкой, если они болели. Отец был буквально «нарасхват», когда объезжали молодых волов. Для этой важной церемонии выбирался наиболее благоприятный день. Но бежать рядом с повозкой и контролировать действия ученика мог только отец.
Я уже писал, что отец слабо разбирался в технике, поэтому в его блестящей покрытой лаком двуколке слабым местом оказались ободки на колесах. Наверное, не все знают, что весь упор в экипажах, приводимых в движение животными, падает на колеса, поэтому спицы должны быть крепкими и хорошо подогнанными. В наших краях на повозках имеются железные ободья, покрывающие колеса и скрепляющие все спицы. Как оказалось, то была отцовская ахиллесова пята.
Однажды мы отправились в поездку. Отец и я сели по одну сторону, а брат с сестрой — по другую. Возницей был опытный парень. Мы ехали на порядочной скорости и вдруг услышали сильный треск, и наш экипаж резко потащило вправо, а затем он опрокинулся набок. Возница, описав в воздухе дугу, упал в дренажную канаву, а брат с сестрой свалились на нас с отцом.
Оглобли торчали вверх. Вол, почувствовав неожиданное освобождение от ярма и контроля вожжей, пошел вперед и стал есть траву, которая росла возле дороги. Его беспечность, выраженная во взгляде, в то время как мы были в оцепенении, резко контрастировала с нашим положением.